В Чечне нельзя забывать о родовых обычаях В 1975 году смоленского чиновника Анатолия Ивановича Иванова, за плечами у которого были ответственные должности в областных финансовых органах, неожиданно направляют в Чечено-Ингушетию вместо ушедшего на пенсию тамошнего министра финансов. Через пять лет он стал заместителем предсовмина республики, депутатом Верховного Совета ЧИАССР. Всего он проработал в Грозном почти 15 лет, вплоть до выхода на пенсию в 1989 году. — Анатолий Иванович, почему состоялось ваше столь внезапное назначение? — В Чечено-Ингушетии существовало негласное правило: высшие должности в республике закрепляются за определенными национальностями. Например, министерство бытового обслуживания всегда возглавлял чеченец. Если он по какой-либо причине покидал пост, то на его место обязательно ставили чеченца. Иначе, считалось, будут проблемы во взаимоотношениях с местным населением. Общественным питанием руководил ингуш, и его тоже мог сменить только ингуш. Такая «разнарядка» последовательно соблюдалась. Ну, а МВД, КГБ, Госплан и Минфин по той же негласной, не лишенной некой рациональности традиции возглавляли русские. Вот мою кандидатуру и выбрали. Позже стал заместителем председателя совета министров Чечено-Ингушетии — опять «русская» должность. 10 лет курировал промышленность, энергетику, транспорт, некоторые секторы сельского хозяйства. В республике тогда было 14 сельских районов и 4 городских. Население — 1 млн. 200 тысяч человек, причем треть в самом Грозном — 460 тысяч. Из-за того, что юг и север республики малопригодны для проживания, центральные районы были перенаселены. Села очень большие — по 5 — 7 тысяч жителей. А, например, в селе Урус-Мартан вообще насчитывалось 36 тысяч человек! Работы в селе на всех не хватало: зачастую мужчины там болтались без дела. Многие каждый год уезжали в различные районы СССР, особенно в Сибирь, на заработки. В промышленности в основном работали русские, чеченцев на заводах было немного. Республика всегда была дотационной. — Наверняка вы заметили какую-то специфику во взаимоотношениях? — Когда еще собирался ехать в Чечню, меня предупредили: горцы — народ своеобразный, не любят, когда с ними хитрят, обманывают. Старайся соблюдать их обычаи… Помню, как меня выбирали в Верховный Совет республики в каком-то клубе. На собрании — секретарь райкома партии, председатель райисполкома… Зал полон. Мое доверенное лицо в микрофон зачитывает мою биографию. Затем мой послужной список и рекомендации. Выступило еще человек пять — руководители различных учреждений. Вдруг объявляют: «Слово просит сторож начальной школы». Выходит старик лет 80 и без всяких бумажек начинает повторять мою биографию, но со своими комментариями: «Его на одну должность назначили, потом перевели на другую — значит доверяли. Оправдал доверие — опять перевели. В моем представлении — стоящий человек. Я в 6 часов утра приду голосовать, отдам за него голос и вам рекомендую». Секретарь райкома мне шепотом говорит: — Передай в обком, что за тебя проголосуют примерно 95 процентов. Так и случилось. Сторож этот был старейшиной рода — тейпа. — Специалисты считают, что сейчас Чечня переживает стадию разложения родоплеменных отношений… — Тейповые отношения очень сильны. В больших селах — 2 — 3 тейпа, и взаимоотношения между ними весьма своеобразны. В то время в республике насчитывалось более ста «кровников», то есть тех, кого по законам кровной мести должны были убить. Убить или не убить «кровника», объявлять или нет кровную месть — решает тейп. Допустим, собрался один тейп и выдвигает претензии другому: «Ваш Ахмед совершил то-то и то-то, он должен за это ответить». Старики совещаются: хороший Ахмед или нет. Если нет — тогда он нигде не спасется. Может в армию уйти, уехать в другой город, сесть в тюрьму — бесполезно, найдут. Если же тейп взялся его защищать, то посылают переговорщиков — выяснить цену. В те годы жизнь «кровника» стоила 15 — 20 тысяч рублей. Это были большие деньги. Но уж если за тебя тейп заплатил, ходи по струнке и помни об этом. Отказаться от кровной мести нельзя — позор для всей семьи потерпевшего. Месть распространяется не обязательно на виновного, а на любого родственника из числа мужчин, даже не имеющего никакого отношения к нанесенной обиде. Если же «кровника» убивали, то это было нераскрываемое преступление. Мне говорили, что исполнителей нанимают где-то на стороне. — Получается, «киллеры» там были и раньше. И как с ними боролись? — Правоохранительным органам работать там было трудно. И хотя отделения КГБ были в каждом районе, все равно требовался постоянный контакт со старейшинами. Помню, долго не могли поймать какого-то бандита, никто не выдавал. Там не принято выдавать своего, даже если ему не сочувствуют. Тогда представители прокуратуры, милиции и КГБ собирают стариков: — Смотрите, что он натворил, кого убивал. Помогите поймать, его надо привлечь к ответственности. Старики спрашивают: — Начальник, скажи, его расстреляют? — Суд будет решать, но мы полагаем, что ему дадут большой срок, а расстрела не будет. Тогда они говорят: — Хорошо, завтра в 9 часов утра он будет у вас. И точно, на следующий день бандит сдался. А через две недели на него пришли новые материалы из Средней Азии. И по совокупности преступлений «тянули» уже на расстрел. Пришлось снова ехать к старикам, извиняться, мол, мы вам обещали, что расстрела не будет, но теперь в этом не уверены, потому что ваш сородич в соседней республике много чего натворил… И без таких извинений никак не обойтись, потому что в следующий раз старики на контакт не пойдут и будут вредить следствию где только можно. — Как вы считаете, когда закончится конфликт в Чечне? — Та канитель, которая сейчас там идет, — надолго. Чеченцы считают, что мы им очень серьезную обиду нанесли, а они обиды долго не прощают. В 1975 -1976 годах дважды взрывали памятник основателю Грозного генералу Ермолову. Вообще-то взрывали его часто, так что в запасе всегда были копии, как говорится, на всякий пожарный. И это несмотря на то, что Ермолов был женат на чеченке. Его там очень не любят не только потому, что вел себя жестко, чеченцы сами не ягнята, а за то, что он однажды сказал: «Сей народ победить нельзя, его следует уничтожить». 150 лет прошло, а они не забывают обиду. — Нас долго пытались убедить, что все дело в Дудаеве и Масхадове… — Дело не в них. Точнее, не только в них. Проблемы во взаимоотношениях были всегда. И до революции, и после. Иначе, будем откровенны, чеченцы в таком количестве не воевали бы на стороне фашистов. Обострение отношений началось сразу после того, как Хрущев разрешил чеченцам вернуться на родину. Власть оказалась неподготовленной к в общем-то необходимой акции. Ведь как получалось: возвращается чеченец с семьей домой, а дом его занят. В нем уже много лет живут другие люди, как правило, русские. Чеченец говорит: «Даю вам два дня, чтобы вы освободили дом, иначе буду вас резать». И через два дня действительно начинается резня. Русских и тогда вынуждали бежать из Чечни. Но в советские времена об этом не говорили вслух… -{Vopr} Вы прожили среди чеченцев почти полтора десятилетия, знаете их обычаи, психологию. Как считаете, есть ли какой-либо выход из этой ситуации? — Надо наконец понять, что чеченцы не такие, как мы, они — другие. Это и не плохо, и не хорошо. Это просто факт, с которым необходимо считаться. Вспомните трагедию Афганистана: мы попытались втащить их в социализм, хотя они живут еще при родоплеменных отношениях. Что из этого получилось? Гражданская война, длящаяся почти 25 лет. Даже Ахмад Шах Масуд — европейски образованный человек — был одним из моджахедов-головорезов. И у них принято отрезать головы своим врагам. С нашей точки зрения — варварство, а для них — норма. Они не такие, как мы. И бесполезно, даже вредно и опасно навязывать свой «цивилизованный» образ жизни тем народам, которые живут по-другому. Не надо лезть со своим уставом в чужой монастырь. Выход я вижу в значительной мере как раз в том, чтобы опираться на местные обычаи, в каждом населенном пункте встречаться со старейшинами, чтобы они объясняли молодым, ничего не видевшим, кроме войны, что происходит на самом деле…
