НА IX-Х РОЖДЕСТВЕНСКИХ ЧТЕНИЯХ В МОСКВЕ. Секция Краеведение.

Современное церковное краеведение и его роль в воссоздании церковно-исторической науки

Казалось бы, в самом термине «краеведение» заключено его определение. Краеведение — это наука о крае. Между тем, до недавнего времени Вас непременно бы поправили, объяснив, что краеведение — это не наука. Действительно, в энциклопедическом определении «краеведения» отсутствует термин «наука», краеведение определяется как всестороннее изучение, исследование определенной части страны, города, др. поселений местным населением, для которого эта территория считается родным краем. Основной метод краеведения — сбор информации, предметов материальной культуры и прочих данных, способствующих расширению знаний о крае. Советской наукой различались комплексное и отраслевое краеведение. Среди отраслевых выделялись: географическое, этнографическое, топонимическое, историческое краеведение, наконец, краеведение, связанное с изучением региональных памятников культуры.
В своем докладе я предлагаю провести экспликацию понятия «краеведение», снять кажущиеся противоречия между «краеведением» и «исторической наукой», показать, что прежнее негативное отношение историков к краеведам было обусловлено рядом идеологических причин (в частности, и тем, что история всякого края была немыслима без религиозных просветителей, церковных иерархов, духовенства, духовно-учебных заведений и пр., а это были табуированными для советской идеологии темами).
В среде историков до сих пор существует не вполне оправданное (сложившееся в советское время) пренебрежительное отношение к краеведению. Предполагалось, что краеведением занимаются все, кто не может заниматься «настоящей» историей. Надо сказать, что формированию этой предубежденности отчасти способствовал и уровень краеведческих исследований, и общая идеологическая установка на отрыв людей от своих национальных и религиозных корней. Кроме того, краеведение оказывалось чуждым классовой теории, отчасти, идеям интернационализма, и потому казалось «мелкотравчатым» в своих выводах, слишком далеким от «классовых обобщений» официальной исторической науки. Отсюда и краеведение стало своеобразным изгоем в исторической науке.
Но так было не всегда. В качестве яркого примера отсутствия прежде (до революции) противостояния между краеведением и наукой я хотел обратиться к опыту научной и издательской деятельности дореволюционных епархиальных Историко-археологических или церковно-археологических обществ (издававших многочисленные историко-статистические, историко-археологические и пр. описания церквей и монастырей различных епархий, а также издававших собственные журналы). Наиболее активно эти общества развиваются на рубеже XIX—XX вв., когда церковные и светские ученые обнаруживают неизученость местной церковной истории, неатрибутированность многих ценных и почитаемых религиозных святынь. Обществами, большая часть которых основывалась по инициативе церковных иерархов, таких, например, как архиепископы Димитрий (Ковальницкий), Димитрий (Самбикин), Никанор (Каменский), ставится задача составить полные церковно-исторические и церковно-археологические описания епархиальных церквей и монастырей.
К работе в этих обществах были привлечены лучшие ученые силы тех лет (так было и в Казанской епархии, где в обществе принимали активное участие церковные историки П.В.Знаменский, И.М.Покровский, К. Харлампович, этнографы Н.Ф.Катанов, Н.В.Никольский, Р.П.Даулей и мн. др.). Русские ученые видели свой долг в составлении истории края. Между историей, этнографией, церковной археологией, с одной стороны, и краеведением, с другой, тогда не лежало идеологической дистанции. Разница была лишь в том, что тогда краеведение воспринималось как область церковной археологии, трактуемой весьма широко. Развитие постсоветской исторической науки постепенно сгладило (но еще не до конца вытравило из сознания старшего и среднего поколения историков) «неравноправность» истории и краеведения.
Между тем, краеведение, оказывается много ближе к первоисточникам, чем многие обобщающие труды. В настоящее время краеведение вновь переживает определенный ренессанс, поскольку: 1) к краеведческой тематике обратились многие профессиональные историки (можно привести в современном церковном краеведении десятки примеров); 2) обнаружилась тенденция роста интереса к местной истории и т. д.
В настоящее время появилась острая необходимость составить описание епархиальных ценностей и провести совместное исследование музейных коллекций церковного происхождения для атрибутации икон, ведь многое было описано в дореволюционное литературе, музеи же пополнялись преимущественно ценными «экземплярами». Приведу только один, но весьма характерный случай. В одно из посещений фондов музея Изобразительных искусств в Казани, я приметил в шкафу лежащую маленькую из черного камня иконку, имеющую инвентарный номер. Музейщики не знали историю этой иконки, и не считали ее ценным экспонатом. Но я вспомнил, что среди ризничных святынь Свияжского Иоанно-Предтеченского женского монастыря был серебряный крест с вделанной в нее иконой святителя Николая из аспидного (черного) камня, размером в вершок. Эта икона датировалась XII веком, имела свою историю и особенно почиталась в Свияжске. Я осмотрел икону: она, действительно, оказалась соответствующего размера, носила следы крестового оклада, а по инвентарной описи оказалась свияжского происхождения. Так, совершенно неожиданно был атрибутирован один из, как оказалось, ценнейших музейных предметов культового происхождения.
Пределы современного церковного краеведения шире, чем только изучение истории местной святости. Более того, современное церковное краеведение уже не может ограничиться местными только историческими источниками. Краеведение становится все более универсальной (в тематическом и источниковом отношении) наукой, например, для написания истории епархии, образованной ранее 17 века, необходимо привлечение документов РГАДА, РГИА, ГАРФ и пр., где хранятся документы по местной истории. А без привлечения инообластных архивов нет никакой возможности составить жизнеописание того или иного архиерея, который подвизался в нескольких епархиях. Вообще, следует отметить и признать всю условность именования краеведения «церковно-историческим», поскольку церковное краеведение это не только история, но и археология, этнография, искусствоведение и т. д.
Краеведение долгое время еще и потому не признавалось в СССР наукой, что трудно было определить область знаний, поскольку краеведение привлекает разнородный источниковый материал. По отношению к церковному краеведению это столь же справедливо. Действительно, чтобы написать полноценную церковную историю края необходимо привлечь и исторический материал, и этнографический (что особенно необходимо в многонациональных и многоконфессиональных регионах), и археологический материал, и данные по топонимике края. А краевую церковную историю XX века невозможно составить без одновременного изучения и фиксации устных церковных преданий, и исследования следственных дел репрессированного духовенства и мирян. Таким образом, отличительная особенность церковного краеведения — его междисциплинарность, хотя это и не исключает наличия церковно-краеведческих исследований, посвященных исключительно церковной истории или культовой архитектуре, или этнографическим особенностям малых этнических народов, исповедующих христианство. И все же междисциплинарность остается одной из главных особенностей церковного краеведения.
Проиллюстрирую этот тезис на примере близком самому докладчику. В Казанской духовной семинарии я читаю спецкурс «История христианства в Казанском крае». Никаких крупных исследований по этой тематике не было, а отдельные публикации дореволюционного характера давно не соответствуют требований современного научного исследования. С другой стороны, в советское время, и особенно в эпоху суверенитета Татарстана появилось много спекулятивных измышлений о насильственной христианизации мусульманского и языческого населения Волго-Камского региона, о руссификаторской деятельности православных миссионеров. Это стало тем более опасным, что приобрело наукообразные формы. На дискредитацию роли Православной Церкви в культурной и религиозной колонизации Поволжья работали целые институты. В последнее время эта деятельность стала не столь активной, но национальная полемическая противохристианская историография уже сформировалась. Необходимо что-то ей противопоставить. И мне в свое время пришлось для составления спецкурса заняться изучением археологии и этнографии Волго-Камского региона. И здесь стало выясняться, что за фасадом официальной татарской исторической и археологической науки скрывается много нерешенных и замалчиваемых научных проблем.
Долгое время историки полагали, что Волго-Камский регион до VIII в. (времени появления в Среднем Поволжье волжских булгар) являлся преимущественно ареалом проживания финно-угорских народов (марийцев=черемис, удмуртов, протовенгров — от которых в результате сложных этнических процессов произошли башкиры, буртасы=мордва и др.). В VIII веке появляются тюркские племена из приазовья, которые вместе с финно-угорскими племенами и образуют автохтонное население Волго-Камского региона. Поскольку появление тюрков предопределило дальнейший выбор ими ислама, как государственной религии, важно определиться со статусом славянского населения в этом регионе. Очевидно, что в этой схеме не находилось места славянам. Вместе с тем, археология в очередной раз внесла коррективы в историю.
Речь пойдет о т.н. именьковской культуре (по названию первого раскопа близ села Именьково Лаишевского р-на Татарстана). Здесь еще задолго до прихода тюркских булгарских племен вели оседлый образ жизни племена, занимавшиеся «устойчивым земледельческо-скотоводческим хозяйствованием, не имеющим местных корней». Более половины изделий, обнаруженных в результате археологических раскопок, оказалось изготовлено из стали, произведенной путем цементации железных заготовок и термической обработки. В период, предшествующий появлению именьковской культуры, в Среднем Поволжье и в культурах, синхронных именьковской, подобного мы не встречаем. В то же время у именьковских племен присутствует культ сожжения умерших, присущий славянам и балтам. Носители именьковской культуры проживали в центральной части Среднего Поволжья на территории почти совпадающей с будущей Волжской Булгарией.
В исследованиях многих известных отечественных археологов (В.В.Седова, Г. И.Матвеевой, Н.П.Салугина и др.) выявлено очевидное сходство именьковской культуры с элементами черняховской, постзарубинецкой, пшеворской и лбищенской культур. По мнению авторитетного археолога В.В.Седова археологические материалы дают все основания утверждать, что образование именьковской культуры происходило «в результате миграции населения сначала из пшеворской среды Волыни и Поднестровья, а затем в условиях гуннского нашествия из черняховского ареала. В результате на рубеже IV и V вв. в землях Среднего Поволжья образовался крупный массив славянского населения».
Итак, археология в очередной раз скорректировала историю, написанную по письменным источникам (летописям, хроникам, прочим историческим актам). Другой пример работы краеведа. В 1995 году докладчику удалось добиться организации на территории Казанского кремля археологических раскопок для исследование того, остались ли погребения казанских подвижников благочестия и местночтимых святых XVI—XVII вв. на месте разрушенного в советское время кремлевского Спасо-Преображенского монастыря. Никто в сохранность погребений не верил, и мне приходилось православным доказывать, что лучше убедиться в отсутствии погребений, чем оставаться в неведении, а официальным государственным структурам приходилось доказывать, что осквернение православных святынь (а был проект возведения на месте монастыря мечети Кул-Шериф) приведет к возникновению межнациональной и межконфессиональной напряженности, поэтому для властей лучше, чтобы мощи были обретены и изнесены из кремля. В результате раскопок, которые были организованы совместно с Минкультом Республики Татарстан в сентябре-октябре 1995 года были обретены мощи митрополита Ефрема Казанского, венчавшего на царство в 1613 г. первого из Дома Романовых, а также мощи преподобных Ионы и Нектария, бывших бояр Застолбских. Характерно, что мощи преп. Ионы и Нектария, отца и сына, были обретены в одном гробе, т. е. так, как это было описано в конце 16 века митрополитом Казанским Гермогеном, будущим Всероссийским Патриархом. При обретении мощей препп. Ионы и Нектария явственно ощущалось благоухание. Конечно, если бы не помощь Божия и не постоянная поддержка владыки Анастасия, по благословению которого и были начаты раскопки, нам ничего бы не удалось.
Этнография и историческая этнология также способны дать любопытный материал для исследований. Например, сегодня в современной науке постепенно оформляется идея о том, что современные кряшены — это не крещенные в 16 веке татары-мусульмане, а потомки тюрков, крещенных не позднее 12 века, проживавших в Волго-Камском регионе и ко времени падения Казанского ханства пребывавшие в полуязыческом-полухристианском состоянии. Этнографические исследования демонстрируют особенности музыкальной культуры и свадебного обряда кряшен (характеризующегося наличием языческих элементов), что резко выделяет их из состава поволжских татар-мусульман. Элементарные антропологические исследования свидетельствуют, что и здесь кряшены отличаются от большей части татар. Так, согласно исследованиям еще 40-х годов Т.А.Трофимова, у кряшен практически нулевой эпикантус (строение верхнего века глаз), наибольший рост бороды в сравнении с другими группами татар, наибольший процент светлого оттенка волос и более высокий физический рост.
Характерно, что эти вопросы не представляются актуальными для официальной науки, и потому это обязано изучать церковное краеведение. И здесь выявляются еще две особенности церковного краеведения: его апологетичность и пионерство в исследовании новых тем.
Церковное краеведения — это всегда апологетика, ведь неизученность — есть признак равнодушия: не исследовано, значит, никого не интересует, не представляется достойным научного исследования. Так было и с местной церковной историей в советское время. Кто занимался церковной историей в советские годы, тот знает, что в архивах дореволюционные дела духовной консистории или духовно-учебного заведения были не только не прошнурованы, но и не пронумерованы. Я сам лично работал с сотнями таких дел в Национальном архиве Республики Татарстан.
Кроме того, в нашей стране сложилась печальная многолетняя традиция гонений на Церковь, хуления православия, и кому как не церковным краеведам на конкретном местном материале доказывать предвзятость и ошибочность этого негативного отношения к Русской Церкви и ее истории. И выступая как апологеты церковные краеведы часто исследуют темы никем не изученные, более того, никто даже и предположить не мог, что это можно исследовать с научной точки зрения.
Например, кто бы из советских историков двадцать лет тому назад мог бы предположить, что вопрос о репрессиях духовенства может стать темой научного исследования. Никто. А сегодня пишутся десятки диссертаций, посвященных вопросам гонений на Церковь. Но начиналось все с исследований краеведов, неравнодушных православных мирян, записывавших устные церковные предания о подвижниках благочестия, новомучениках российских. Именно церковные краеведы были первооткрывателями этой темы, и разве это не было своеобразным христианским исповедничеством, ведь заниматься этим в СССР было не безопасно. Да и деятельность Синодальной комиссии по канонизации была бы не столь обширна, если бы не активность региональных церковных краеведов, собирающих материалы к канонизации.
А чудотворения от икон, мироточение, обновление икон — разве прежде это могло стать предметом научного исследования? Теперь может. Теперь даже научные симпозиумы собираются по изучению Туринской плащаницы, на Рождественских чтениях особая секция работает по этой теме. Но начиналось-то все с естественного для верующего человека церковно-краеведческого внимания (не хочу даже произносить — «интереса», потому что в слове интерес — много от любопытства), именно внимания к чудесным событиям в региональной церковной истории.
Что касается развития современного церковного краеведения, то следует отметить следующие важные моменты.
В настоящее время в церковное краеведение пришли, а, лучше сказать, вернулись профессиональные ученые. Краеведение сегодня переживает ренессансный период. Заметим, что этот период вновь приходится на рубеж веков, как это было на рубеже XIX—XX вв. Цель церковного краеведения остается прежней, но вот задачи становятся более широкими, что обусловлено большей ответственностью современного церковного краеведения. Церковное краеведение постепенно оформляется в самостоятельную междисциплинарную науку. Однако остается и ряд проблем, связанных с методологией междисциплинарного исследования, и эти проблемы церковному краеведению еще предстоит решить. Возможно, сегодня об этом еще будет сказано…
Возникнув не в духовных школах (семинариях или академиях), церковное краеведение не в них и развивается. Между тем, занятия студентов духовных вузов церковным краеведением были бы полезны во всех отношениях, ведь краеведение несет в себе еще и живое воспитательное значение. Поэтому, быть может, следует призвать Учебный комитет и начальствующих духовных школ активнее вводить в учебные планы историю распространения христианства в местном крае и чаще давать в качестве тем курсовых и дипломных работ темы церковно-краеведческого характера.
И, наконец, дадим определение того, о чем сегодня говорим, и определения чего до сих пор не существовало.
Церковное краеведение — это научное преимущественно междисциплинарное изучение церковной истории, археологии, архитектуры, этнографии, топонимики, духовной и материальной культуры края местными (региональными) исследователями.
Завершая доклад, я хотел бы сказать и о реальном церковно-краеведческом проекте.
7 декабря 2000 года в Казани прошла конференция «Этнические и конфессиональные традиции кряшен: история и современность». Это была первая за последние 70 с лишним лет конференция, посвященная проблемам истории и этногенеза кряшен. Видели бы вы эти счастливые лица людей, чье существование как самобытного народа официально не признается. Они были счастливы от того, что впервые так громко было заявлено об их существовании. Мой доклад на этой конференции как раз являлся церковно-краеведческим и назывался «К вопросу о конфессиональной принадлежности кряшен». По результатам конференции было принято решение о создании научно-исследовательской группы по осуществлению проекта под названием «Проблемы истории и современного существования кряшен и нагайбаков, как этноконфессиональных меньшинств в исламском Поволжье». В группу пока входит шесть человек: православный священник, занимающий историей кряшен, два профессиональных историка, этнограф, филолог, переводчица-краевед. Из шести членов группы трое — природные кряшены. Предполагается изучение древней и новейшей истории, этнографии, исторической этнологии и наречий кряшен и нагайбаков. Будет исследована деятельность русских и национальных просветителей этих народов, определен вклад Русской Церкви в самоопределение кряшен и нагайбаков.
В настоящее время я ищу средства на реализацию этого проекта, поскольку он предполагает летние историко-этнографические экспедиции в места компактного проживания кряшен и нагайбаков в Татарстане, Башкирии, Оренбургской и Самарской области, а также работу в архивах Санкт-Петербурга, Москвы, Казани, Уфы, Самары. Этот проект имеет не только научный, но и практический интерес, ведь речь идет об истории и будущем православных этноконфессиональных групп. Так, со следующего года Татарстан предполагает перейти на латиницу, что повлечет за собой окончательную ассимиляцию кряшенского меньшинства татарским большинством, ведь кряшены по паспортам являются татарами и будут принуждаться к изучению латиницы, в то время как у кряшен книги и Священное Писание на кириллице. Так что единственное спасение этого православного народа в возвращении себе статуса самостоятельного народа. И мы этому должны помочь своими научными, в том числе, и церковно-краеведческими изысканиями.