Наталия Нарочницкая: «Для них Родина была не там, где ниже налоги..»

О судьбе музея легендарного полка «Нормандия-Неман» наш корреспондент беседует с руководителем Института демократии и сотрудничества (Париж)

— И меня очень взволновал репортаж «Вестей» о том, что музей погибает, да еще в год юбилея Великой Победы, причем из-за того, что не хватает 20 тысяч евро в год. Это, по французским масштабам, очень небольшая сумма. Я тут же созвонилась с нашим послом. Выяснилось, что дело обстоит не так драматично, как заострили наши журналисты. И, конечно, посольство этим занималось, Александр Константинович Орлов туда ездил.

На самом деле музей из его помещений никто не выгоняет, но он расположен в провинции, где-то в 110 км от Парижа. Лез-Анделиз — это маленький городок, никто туда не ездит, никто туда не ходит. Музей держится на подвижниках, все основано на их энтузиазме. Главная проблема — то, что он тихо угасает сам по себе… Состарились те хранители, которые какими-то узами были связаны с самими летчиками, четверо из которых живы, но уже не могут приезжать.

Хранитель музея обратился с письмом к президенту Франции Саркози, который ему уже через две недели ответил. Предложили следующее решение: главную часть экспозиции, оформленную как единое целое, перенести в огромный государственный музей Ле Бурже, который посещает очень много людей. С оставшейся частью экспозиции вопрос еще решается, важно, чтобы это не были просто разрозненные экспонаты. Готов взять наш музей в Калужской области, в Козельске, где эскадрилья начала свой боевой путь, где есть небольшой музей. Калужане, конечно, очень интересовались, звонили.

О переносе в Ле Бурже уже подписано соглашение, но это произойдет не раньше, чем через полтора года.

Когда я после задержки из-за вулканической пыли над Европой, наконец, приехала во Францию, позвонила нашему послу, и мы решили, что съездим в музей еще раз. Созвонились с хранителями. Как же нас там встретили! Кто-то из них родственными узами связан с кем-то из летчиков, кто-то воевал во Французском Сопротивлении. Кому-то за 70, кому-то за 80. И вот они встретили нас, празднично одетые, в костюмах, галстуках, белых рубашках. Обнимали нас, целовали, рассказывали о музее, водили по залам, показывали экспозицию — личные вещи героев, шлемы, награды, документы. В рамках — наградные листы, письма, приказы, связанные с их формированием, регистрацией, снабжением полка. Есть обломок крыла сбитого немецкого самолета. Конечно, собраны подарки, которые приносили в музей побывавшие здесь наши ветеранские делегации. Огромные увеличенные фотографии быта авиаторов, удивительные благородные лица.

Сам музей — это небольшое здание, скромный особнячок, на фасаде написано — музей Нормандии-Неман. Два этажа, узенькая лестница ведет на третий, старые обои, вытертый коврик, все очень скромно, но в этой камерности какая-то особенно щемящая душу живая память.

На территории музея — газончик, на котором установлены макеты самолетов.

— А вам что больше запомнилось?

— Огромное количество архивных документов. Вот это действительно история! Особенно рвет душу подвиг капитана Мориса де Сейна, который погиб 15 июля 1944-го. В падающем обреченном самолете он получил приказ прыгать, но остался в кабине, поскольку в хвостовом отсеке самолета находился его механик Владимир Белозуб, у которого не было парашюта. Летчик и механик погибли вместе, как братья по оружию… Эта история вошла в фильм о «Нормандии — Неман», помню те кадры.

В экспозиции много материалов о Герое Советского Союза Марселе Лефевре. Он погиб в 1944-м… Кстати, я часто хожу на могилу французских летчиков в Москве — мой отец и две бабушки похоронены на том же Введенском кладбище в Лефортово.

Французские летчики рисковали и жизнями своих семей, потому что страна была оккупирована фашистской Германией. Нам рассказали и такой эпизод: летчик «Нормандии-Неман» погиб в бою над территорией, занятой фашистскими войсками, по его документам вычислили его семью и всю ее интернировали.

И главное, что сохранилось в музее, — дух той эпохи. С этими людьми нет никакой «дилеммы Россия и Европа». Мы были как родные братья и сестры, помню, как у Алена Фажеса, главного хранителя, увлажнились глаза.

Я подарила им свою книгу на французском языке «Что осталось от нашей Победы», книги «Партитура Второй мировой, Кто и когда начал войну?» и «Ялта-45. Начертания нового мира» на русском. Мы оставили записи в книге.

Самое важное — мы обговорили механизмы, как можно поддержать музей. Действительно, пока идет переоформление, перевоз экспозиции, у них не хватает совсем небольшой суммы. Главный хранитель музея живет в Париже, в Лез-Анделиз есть сотрудник, на зарплату которого не хватает денег. Наш Институт демократии и сотрудничества вполне может помочь, потому что мы самостоятельный субъект французского права, некоммерческая организация, которая может заниматься и меценатством. Не говоря уже о том, что мы можем просто принять к себе сотрудника музея на работу, скажем, заведующим «отделом исторической памяти». Хотя бы пока поддержать, чтобы ничто не омрачало жизнь этих подвижников! Они, конечно, были этому очень рады и мы договорились, что в Париже, Ален Фажес придет к нам в Институт, и мы окончательно выработаем формат, чтобы в соответствии с французскими законами помогать музею.

— Но после передачи экспозиции музей все же будет закрыт…

— Этот музей будет закрыт и это, конечно, грустно. Это уже необратимо и даже не потому, что кто-то отказывается платить. Французы к памяти относятся с уважением, недаром Саркози ответил уже через 14 дней. Но там он обречен на забвение.

— Хранители музея не сетовали с горечью, что молодежи это уже не нужно?

— Я бы сказала, что была философская грусть с пониманием, что, наверное, любая историческая память со временем притупляется, хотя, конечно, у них это вызывает печаль. Эти люди живут памятью…

— Мне рассказывала вдова нашего знаменитого летчика Александра Ивановича Покрышкина, что его тоже приглашали во Францию, как и его друга — дважды Героя Советского Союза Лавриненкова, который воевал вместе с летчиками «Нормандии-Неман». Лавриненкова французы разыскивали после войны, хотели с ним встретиться, а он служил в ПВО, генерал, новейшая техника, все сверхсекретно. Контакты с французскими военными были запрещены, и они обиделись. Только во второй половине 60-х годов нашим летчикам разрешили приехать в Париж.

— Да, у нас была эта секретность, и, представляю, как больно ему было, что он даже не мог объяснить, почему в контакте отказано. Жить с таким грузом. Это тоже профессия.

Понимаешь, что дух боевого товарищества, братства по оружию, во французском языке есть такое же словосочетание, рождает такое чувство единения, которое, может быть, в обычной жизни находится не на поверхности, но в глубине оно — как столп в сознании, ничем его не вытравишь, он роднит людей.

Ветераны из музея «Нормандия-Неман» — люди, которые, безусловно, любят Россию и относятся к ней замечательно. И они по-своему консерваторы в лучшем смысле этого слова. Вот мы беседовали, и я сказала: «Для них Родина была не там, где ниже налоги..». Они: «Да, да, конечно. Это же Родина, за нее надо отдавать жизнь».

— А эти ветераны придерживаются коммунистических взглядов или они католики?

— Вот здесь как-то это было неважно и даже не возникало таких вопросов. Но, конечно, это люди — не «граждане мира», они — граждане своей любимой «прекрасной Франции». Мы друг друга понимаем, потому что только тот, кто любит и ценит свое Отечество, способен с пониманием и уважением относиться к таким же чувствам других. Они открыли шампанское, и мы выпили за наше боевое братство, за память о героях, за нашу Победу!

Они, конечно, были очень тронуты нашим визитом, вышли все на крылечко этого дома, холодного, там из экономии давно уже отключено отопление.

Хотя я убедилась, что детей во Франции очень даже воспитывают на опорных пунктах своей истории. Особенно это касается Первой мировой войны, которая действительно для Франции была страшной, погибло более двух миллионов людей. В память о той войне у них выходной день до сих пор.

А бои и сражения Второй мировой были не для всех и кто-то продолжал обычную и вполне сносную жизнь. Тем больше славы участникам Сопротивления и той героической части французской нации, которая, презрев капитулянтскую политику правительства, прорывалась туда, где можно было соединиться со своими братьями по оружию.

Вообще, такие страницы истории объединяют всю нацию, ведь борьба за независимость — это бесспорно светлые и возвышающие страницы, искупающие грехи. Любые противоречия и даже распри внутри нации по поводу устроения общества, по поводу революционных проектов всегда неоднозначны в восприятии людей, но защита Отечества, будь ты старый или молодой, богатый или бедный, образованный или простой — это общее историческое переживание. Как важно не утратить способность к такому единению и самопожертвованию!

— А день капитуляции фашистской Германии 8 мая во Франции отмечают?

— Да, конечно. Особенно в юбилейные годы. Возлагаются венки, проходят парады, и на кладбище люди приходят. Но эта война была куда менее страшной для страны. Лишний раз убеждаешься, что Европу спасла не она сама или американцы, а именно наша держава и наша смертельная битва. Это мы выдержали и отразили ценой невиданного сопротивления и самопожертвования разрушительную и злую мощь, которую никогда не направляли на Западную Европу. Прочтите в любой энциклопедии: «Данию, — например, — Гитлер оккупировал такого-то числа..» — Числа! А не дней, месяцев сопротивления. Так что сами масштабы пережитого нами и западноевропейскими нациями говорят сами за себя.

Но это ни в коей мере не умаляет подвига их героев, а, наоборот, даже возвышает его еще больше. Именно в них воплотилось все лучшее, что было во французской нации, которая не смирилась, которая отстаивала жизнь и будущее страны, ее историю, честь и достоинство. Поэтому они и наши герои!