 |
| Богослов. Ru | Анатолий Колот | 12.08.2008 |
Во второй части своей статьи выпускник Московской духовной семинарии А. Колот рассматривает законодательные акты Русской Церкви (досинодального и синодального периодов её истории), касавшиеся возрастного центра кандидатов в священный сан, и сопоставляет их с действительной практикой рукоположений.
Как известно, Византийская каноника оказала глубокое влияние на формирование церковного законодательства на Руси. В частности, воспринимая и адаптируя греческие акты, правовые акты Русской Церкви подтверждают каноническое предписание о недопустимости посвящения во священство ранее 30 лет, во диакона — 25 лет.
Говорить с точностью о возрастных рамках посвящений на Руси в Киевский и Первый Московский периоды[1] не приходится. Исторические сведения, дошедшие до нас с того времени, весьма скудны.
Впервые интересующий нас вопрос был затронут в числе ряда других аспектов церковной жизни митрополитом Кириллом II в XIII столетии. Созыв Владимирского Собора 1274 г., как отмечает в предсоборной речи сам митрополит Кирилл, помимо необходимости избрания местного епископа, был обусловлен необходимостью упорядочить церковную жизнь, расстроенную в смутное время татарского ига[2]. Дошедшие до нас правила Собора выявляют недостатки церковной дисциплины, и, в частности, в своем 6 правиле Владимирский Собор подтверждает необходимость придерживаться в вопросе о возрасте рукополагаемых канонов, издревле принятых в Православии: «Производить во священство не вдруг, но сперва поставить во чтеца, с молитвами для сего установленными, облачив его в короткую фелонь; потом он должен исправлять должность чтеца в соборной церкви, под руководством старейшего церковника, пока научится всему, что нужно (в чтении и пении церковном). После того можно поставлять в диакона, но не ранее 25 лет возраста, а в иерея не менее 30 лет"[3].
Несмотря на постановление Владимирского Собора, на практике допускались и отступления от принятых установок[4]. Из имеющихся у нас биографических сведений, относящихся к тому периоду, можно привести в пример свт. Иоанна Новгородского (+1186), который стал священником вскоре по достижении совершеннолетия (т.е. до 30 лет)[5]; свт. Стефан Пермский (+1396) был рукоположен во иеродиакона в возрасте чуть более 20 лет, во иеромонаха — примерно в 30 лет, во епископа — в 38 лет[6]. По этому поводу Е. Е. Голубинский высказывает следующее предположение: «Очень может быть, что не вполне строго сообразовались с предписаниями канонов церковных, требующих, чтобы во священники были поставляемы люди не моложе 30-летнего возраста, как не со всей строгостью наблюдалось у нас это предписание и во все последующее время, но совершенно необходимо предполагать, что были набираемы в кандидаты не дети, а люди взрослые, которые, после возможно скорого и беглого приготовления… тотчас же могли бы быть поставляемы во священники"[7].
Примечательно, что в истории Русской Церкви вплоть до ХХ века мы не встретим ни одного церковного (впрочем, и государственного) нормативно-правового акта, регламентирующего возраст поставления епископа. Неоднократно шла речь о пресвитерах и диаконах, устанавливались возрастные ограничения на принятие монашеского пострига, однако архиерейских цензов все это не касалось. Объяснить это, как видится, можно тем, что в Русской Церкви, также как и в Греческой, хиротонии епископов все же совершались согласно церковно-правовым нормам, а отступления в своем большинстве затрагивали первую и вторую ступени священства. При исследовании биографических и агиографических данных об отечественных иерархах четко прослеживается тенденция рукоположений архиереев зрелого и даже преклонного возраста, зачастую старшего, нежели в истории Византии и Восточных Церквей[8]. В большинстве случаев, из сопоставления дат смерти и хиротонии получается, что срок пребывания на кафедре не превышает 15−17 лет, довольно часто он составляет от 1 до 5 лет, причем до архиерейства большинство иерархов, по крайней мере, несли в продолжение какого-то определенного времени монастырские послушания. Из всего этого следует, что к моменту епископской хиротонии эти люди были уже в немолодых годах, и, в любом случае, их поставляли не ранее 30 лет.
Необходимо также заметить, что для домонгольского и монгольского периодов нашей церковной истории было характерно наличие отдельного института духовничества. А именно, Русская Церковь, следуя примеру Церкви Греческой, разрешала исповедовать и заниматься духовнической практикой далеко не всем рукоположенным священникам, принимая во внимание молодой возраст и неопытность некоторых из них[9]. Подтверждение существования данной практики можно встретить в рукописных книгах библиотеки Софийского собора Новгорода, в которых содержится и такое примечание: «Юннии же иереи еще сущии отнюдь да не смеют прияти ни едину душу ко исповеданию"[10]. Такое решение помогало избежать некоторых проблем, даже при ранних хиротониях.
Определения древних Соборов о возрасте хиротоний повторил созванный «для водворения правильного порядка в Церкви» при Великом князе Иоанне Васильевиче и митрополите Симоне Московский Собор 1503 г.[11] О возрасте рукоположений во диакона и пресвитера вновь высказался созванный при Иоанне Грозном и митрополите Макарии Стоглавый Собор (1551 г.). В одном из царских вопросов (гл. 5, в. 20), поставленных перед Собором, были затронуты личные качества духовенства, и указывалось на падение нравов в его среде. Здесь же мы находим и упоминание о каноническом возрасте хиротоний[12]. Соборяне отвечали: «Так же и епископом, коемуждо в своем пределе, избирати и поставляти в попы и в диаконы о всем по священным правилом, ничто же претворяюще. И известно испытати отцем его духовным и седмью свидетели о чистом его жительстве и о пребывании, и о летех возраста. Аще тридесять лет имать и грамоте умеет, и аще будет достоин — таковый да поставлен будет в попы. А в диаконы — аще 25 лет возраста имеет и будет достоин, таковый в диаконы да поставлен будет. Аще ли и зело достойны будут, а леты несовершены по священным правилом — таковых не поставляти до уреченных лет. А которые диаки учнут приходити ко святителем ставитися в диаконы и в попы, а грамоте не совершенно умеют, аще будут леты совершены — и им таких не поставляти, да посылают их по соборным церквам и велят их учити протопопом и священником соборным, чтобы на соборе псалмы и псалтырю говорили и каноны конархали, дондеже навыкнут церковный чин. И тогда, аще будут достойни, да поставлени будут…"[13]. По поводу возраста в Стоглаве имеется еще одно, идентичное настоящему указание в иной главе «О дияцех, хотящих в диаконы и в попы ставитися»: «И святителем избирати по священным правилом: в попы ставити 30 лет, а в диаконы — 25 лет"[14].
Тем не менее, исторические факты показывают, что как тогда, так и в следующем, XVII, столетии, невзирая на соборные определения, ситуация ничуть не меняется: иерейские и диаконские рукоположения совершаются раньше положенного срока, архипастырей же по-прежнему ставят в более позднем возрасте. Наглядным подтверждением тому являются следующие примеры: митрополит Московский и всея Руси Даниил хиротонисан во епископа 1522 г., когда ему исполнилось 30 лет, до того, как известно, он был игуменом Иосифо-Волоцкого монастыря, следовательно, значительно раньше канонического возраста был посвящен во пресвитера, а может быть, и во диакона[15]; скорее всего, достаточно рано был рукоположен во пресвитера еп. Коломенский Вассиан (Топорков), на кафедру же поставлен в каноническом возрасте, в 1525 г.[16]; в 20 лет, после женитьбы, был рукоположен во священника будущий архиепископ Астраханский Феодосий (Харитонов) (архиереем он стал в 1602 г., когда был уже в преклонном возрасте)[17]; жена и дети прп. Дионисия Радонежского, будущего наместника Троице-Сергиевой Лавры (+1633), умерли, когда ему было около 30 лет, из этого следует, что священником он стал ранее положенного возраста, примерно за 6 лет до пострига[18]; свт. Нектарий Сибирский (+1667) рукоположен во иеромонаха в возрасте 27 лет, с 28 лет — начальствовал в монастыре, стал епископом — примерно в 48 лет[19]; Никон, Патриарх Московский и всея Руси, женившись, был рукоположен в священника в возрасте чуть более 20 лет, архиерейская хиротония состоялась, когда ему исполнилось 43 года[20]; свт. Иларион, митр. Суздальский и Юрьевский родился в 1631 г., в 1651 — иеродиакон (т. е. в 20 лет от роду), в 24 года стал иеромонахом, архиерейская хиротония совершена в 1681 г.[21]; ранее 30 лет рукоположен во иеромонаха свт. Питирим Тамбовский (+1698 г.), епископом же стал в 40 лет[22]; архиеп. Архангельский Варсонофий (на кафедре был с 1594 г.) посвящен в иеромонаха в 20 лет от роду[23]; свт. Димитрий Ростовский был рукоположен во диакона в 18 лет, во пресвитера — в 24 года, в епископы — в 50 лет[24].
Весьма интересно и то, что среди вопросов Святейшим Патриархам Московским и всея Руси в чине исповеди, изданном в первой половине XVII в. встречается следующий: «Не поставил ли еси попа преже тридесяти лет"[25].
Говоря об избрании и посвящении в сан на Руси, следует также помнить, что до конца XVII в. у нас не была развита система духовного образования. Ввиду отсутствия у ставленника целостной базы знаний, основными критериями для архиерея становились элементарная обученность грамоте, знание Писания, личное нравственное состояние и возрастная зрелость. Последний критерий, как мы видели, учитывался далеко не всегда. С другой стороны, с древности на Руси в той или иной форме имело место участие мирян в выборах священников, что, конечно, не решало возрастной проблемы, однако все же во многом способствовало избранию более авторитетных и, по-видимому, опытных пастырей.
* * *
С приходом к власти Петра I резко обозначилась тенденция повышения уровня образованности общества в целом, и духовенства, в частности.О шедших издревле проблемах уровня образованности в духовной среде уже упоминалось, добавим здесь и то, что еще Собор 1667 г. откровенно высказался, что на Руси «во священство поставляются сельские невежды, иже инии ниже скоты пасти умеют, кольми паче людей"[26]. Впервые Петр обрисовал задачу по распространению образования среди духовенства в беседе с Патриархом Адрианом, которая состоялась в октябре 1699 г. вскоре после возвращения царя из зарубежного путешествия[27]. Последовавшее за этим повсеместное открытие духовных школ и училищ в России непосредственно отразилось и на церковном законодательстве о возрасте рукоположения. Именно в этом ключе представляется возможным понять и объяснить мнение свт. Филарета Московского, согласно которому ранние хиротонии являются наследием именно Синодальной эпохи (в октябре 1856 года митрополит писал: «…сие отступление от правил (о возрасте ставленников — А. К.) введено за 130 лет доныне, и укоренено привычкою"[28]). Отступления от канонических норм допускались в практике и раньше, однако отныне они закрепились на законодательном уровне, о чем позднее скажем подробнее.
Впрочем, желая уменьшить превысившее необходимость количество духовенства, в 1711 г. правительство издает статьи о ставленниках, в которых снова прописывается минимальный возраст рукоположения: во диакона — 25 лет, во пресвитера — 30 лет[29].
С распространением систематического богословского образования смещаются акценты в требованиях к ставленнику. Теперь главным критерием становится оконченное обучение в духовной школе, и если сначала данный критерий выдвигался в качестве желаемого условия, то впоследствии рукополагать стали только при наличии полного богословского образования. Лишь в 1882 году было вновь позволено при необходимости посвящать в священники и диаконы лиц, не окончивших духовную семинарию[30].
Школьное образование, владение базой знаний заменяет возраст, эрудиция восполняет недостаток лет священнослужителя — так кратко можно сформулировать общий принцип, сформировавшийся в правление Петра Великого и обусловивший всю последующую практику рукоположений Синодального периода. По этому поводу свт. Филарет Московский писал: «Сим оправдывается, от предписанного Духовным Регламентом (о дом. учил. пункт 16) предпочтения ученых неученым, происшедшее обыкновение производить ученых во священника ранее тридцатилетнего возраста, по двум уважительным причинам: во-первых потому, что они высших возрастом превышают познаниями, во-вторых потому, что когда они пробыли лет десять, или более, в училищах, из которых, вследствие надзора за поведением, так же как и за учением, ненадежные каждый год извергаются, а надежные постоянно руководствуются к благочинию и благонравию, то после сего добрый училищный аттестат есть не менее надежное ручательство за ожидаемое от них поведение, нежели тридцатилетний возраст тех, которые не прошли сего искуса училищного"[31].
Итак, Духовный Регламент не говорит прямо о возрасте ставленников, однако санкционирует посвящение выпускников духовных школ, при этом повелевая «не ставить в священники и диаконы ни единого, который в школе дому Архиерейского… не наставлен есть"[32]. Данное положение Регламента фактически отменяло соборные постановления о возрастных цензах, потому как рукополагали по большей части выпускников духовных школ, а возраст принимаемых учеников по предписанию архиепископа Феофана (Прокоповича) колебался от 10 до 15 лет[33]. Больше того, в проекте Санкт-Петербургской семинарии можно найти совет Феофана не принимать детей даже свыше 10 лет, «ибо таковаго возраста дети еще не вельми обучилися злонравию, и если обучилися, однакож не закрепили обычаем, и мощно таковых не трудно отучить: також бунтовать и бужать не могут еще. А большаго возраста, яко не весьма надежнаго, не принимать"[34].
Ситуация, в целом, не изменилась на протяжении всего Синодального периода. Для иллюстрации: Устав православных духовных семинарий от 22 августа 1884 г. определяет возраст приема в семинарии границами от 14 до 18 лет (при 6-летней семинарской программе)[35]. В результате студент, оканчивавший учебу, имел 20 или чуть более того лет от роду. Это, соответственно, и был возраст основной части поставляемого духовенства. Если выпускник продолжал свое образование в стенах духовной академии и рукополагался после ее окончания, то хиротония совершалась в более позднем возрасте, который, тем не менее, все еще не достигал канонического.
7 сентября 1737 года вышел Указ императрицы Святейшему Синоду, в котором снова напоминалось о возрастном цензе для священнослужителей: 30 лет для священников, 25 — для диаконов. Но мотивация данного закона заключалась вовсе не в стремлении к соблюдению канонических правил: Указ требовал ускоренного рекрутского набора из духовного звания, и направлен был, скорее, не на пользу духовенству, а против него[36].
Своего рода возвращением к древним соборным постановлениям должно было стать новое Положение о составе приходов и церковных причтов, вышедшее в ходе реформ императора Александра II. Высочайше утвержденное от 16 апреля 1869 года Положение в числе прочих определений постановляет наблюдать при возведении на высшие степени церковного причта, чтобы соблюдались порядок постепенности прохождения этих степеней и «лета от рождения, а именно: в сан Диакона, на вакансию псаломщика, или на содержание от прихожан рукополагать только достигших 25-ти лет от роду, а в сан Священника, по возможности, не моложе 30-ти лет"[37]. Этот же Закон вводит еще один, новый возрастной ценз для священства. Теперь из «лиц, подвергшихся вдовству после первого брака, или вовсе не бывших в браке и желающих навсегда остаться в безбрачном состоянии дозволяется возводить, при других полагаемых церковными правилами условиях, в сан Диакона и Священника не моложе 40 лет…"[38]
Тем не менее, новый закон, по сути, также явился «мертвой буквой» — вероятно, «возможность», о которой говорилось в законе, не была найдена в практической жизни. Как и в случае с возрастными ограничениями для лиц, желающих принять монашеский постриг (для мужчин — 30 лет, для женщин — 40 лет)[39], эти возрастные цензы по-прежнему не распространялись на выпускников духовных школ — таковых продолжали рукополагать (и постригать) ранее указанного возраста.
Естественно, что такое расхождение канонических норм и реальной церковной жизни, как и во все времена, рождало немало проблем, как среди белого духовенства, так и среди монашества. В середине XIX столетия митрополит Филарет (Дроздов) отмечал справедливость жалоб «на произведение в священников окончивших богословское учение, имеющих иногда не много более 20 лет от рождения"[40]. Для московского святителя очевидно, что данная практика не является нормальной, и, более того, он указывает на произведение во священника ранее 30-летнего возраста как на одну из причин появления в Церкви недостойных пастырей[41].
Свт. Филарет пишет о необходимости для епархиального начальства, «чтобы, при сохранении к училищным аттестатам внимания, которое они заслуживают, было, впрочем, обращаемо внимание и на возраст окончивших курс учеников, при производстве во священника, дабы в сан сей посвящаемы были люди не слишком незрелого возраста"[42]. Из слов святителя явствует, что нередки были случаи очень ранних хиротоний, когда тот или иной студент, ввиду отличной успеваемости и способностей, перескакивая через один либо несколько курсов, выпускался из школы ранее обычного срока (заметим, что в современной академии и семинарии такое явление тоже нередко можно встретить). Правда, справедливости ради следует сказать, что в 1856 году, в письме Тверскому архиепископу Алексию свт. Филарет свидетельствовал, что в его правление «не было примера, чтобы восемнадцатилетний, даже из окончивших семинарское учение, был произведен во диакона"[43].
Среди резолюций свт. Филарета встречается множество наглядных примеров его позиции по данному вопросу, материалы эти имеют важнейшее значение и для истории Церкви, и для канонического права. Так, на одном из прошений о рукоположении студента можно видеть следующий отказ: «Ученику посему осьмнадцать лет, и потому во диакона рано"[44]. Значимым для Святителя был и срок прохождения службы в каждой из степеней, что следует из такой его резолюции: «Диакон не выслужил трех лет в диаконстве, и поведения не худого; отказать ему"[45].
На мнение викарного епископа Дмитровского Иннокентия о возможности молодого диакона посвятить в священнический сан Филарет Московский отвечает: «Диакона произвести сомнительно; ибо не имеет тридцати лет…"[46] Особо строго относится митрополит к лицам, не прошедшим курс богословских наук: «Диакон только 25-ти лет (Резолюция на прошении диакона о рукоположении во священники — А. К.). Богословскаго учения не слушал. И по летам и по закону 6 декабря 1829 года[47] произведен быть во священника не может. Объявить ему, что за такия не дельныя прошения бранят и наказывают"[48]. Или ответ еще на одно прошение, только теперь уже прихожан: «Диакон не имеет еще 30 лет и недоученный. Объявить о сем месте окончившим семинарский курс"[49].
Совершенно не допустимым святитель видит, чтобы хиротония выступала в качестве решения материальных проблем семьи. К примеру, на просьбу испытывающих крайнюю материальную нужду диакона с семейством о произведении его во священство свт. Филарет на основании закона категорически отказывает этому клирику как не имеющему богословского образования, облекая свой отказ в достаточно жесткосткую форму: «Диакон не имеет права по закону ибо не слушал Богословскаго учения. И напрасно думает он, будто можно получить священство потому, что у него худа печь"[50]. Эта резолюция не является единичной, аналогичные ей встречаются неоднократно[51], ибо отражают четкую позицию Святителя по возрастному вопросу, которая, как следует из делопроизводства самых разных лет, не претерпевает эволюции с течением его архипастырского служения.
Примечателен случай поставления пастыря для верующих, перешедших из старообрядческой среды, произошедший в 1854 году. Отклоняя предлагавшуюся прихожанами единоверческой Церкви кандидатуру из выпускников духовной школы (не достиг еще 30 лет) на избрание в священники, свт. Филарет Московский пишет: «Хотя же и в прежния времена были, и ныне есть примеры снисхождения, по которому без предосуждения рукополагаются в пресвитера недостигшие тридцатилетнего возраста; но сие снисхождение неудобным признается приложить к единоверческой церкви, дабы ея прихожане, приверженные к особенным ея правилам и обрядам, не получили повода к опасению, что данныя им правила могут быть изменены. Напротив того начальство долгом поставляет наблюдать, чтобы данныя единоверческой церкви правила соблюдаемы были во всем неизменно"[52].
Рассматривая укоренившееся послабление в возрастном вопросе хиротоний как временно терпимое, митрополит Филарет (Дроздов) ратовал за возвращение к нормам, изложенным в древних канонах, и при этом предлагал весьма резонную схему воплощения в жизнь такого перехода. Сам принцип послабления возрастных ограничений для ставленников, применявшийся святителем, выражается в следующих его словах: «Правила церковные требуют для диаконства 25, а для иподиаконства 20 лет возраста. Уже много снисхождения есть ли для диаконства требуются только иподиаконские лета"[53]. Отсюда несложно сделать проекцию на возраст священника, соотнеся его с 25-летним диаконским цензом, который и мог стать, по мнению святителя, желаемым возрастом рукоположения выпускника семинарии в пресвитерский сан. Итак, 20-ти и 25-летний цензы, согласно видению митрополита, могли бы стать своего рода ступенью к реанимации 30-ти и 25-летнего цензов.
Однако наряду с таким раскладом дел существовала еще одна немаловажная проблема: вопреки действовавшему законодательству некоторыми архиереями совершались ранние рукоположения лиц, не имеющих полноценного богословского образования. В период управления Ярославской епархией свт. Филарету пришлось непосредственно столкнуться с этой проблемой, и, как видно из его письма Андрею Николаевичу Муравьеву от 30 декабря 1834 года, святитель резко осуждает подобную вольность. «…Раннее производство во священника из таковых (не имеющих образования — А. К.) дает самых худших священников», — подчеркивает свт. Филарет[54].
Как мы уже обозначили ранее, проблемы, вызванные ранними хиротониями, существовали как в среде приходского, белого, духовенства, так и в среде монашества. Речь пойдет об ученом монашестве. Этот своеобразный феномен, значение которого для истории Русской Церкви, с одной стороны, сложно переоценить, с другой, — который имеет свои негативные аспекты.
«С начала XVIII в. преподавание в духовных училищах, а затем ректорство в семинариях стали ступеньками лестницы, ведшей к сану епископа, — пишет И. К. Смолич. — Таким образом, этот высокий сан возлагался на совсем молодых монахов, никогда не видевших монастыря"[55]. Несмотря на то, что в 1832 году для пострижения в монашество был установлен возрастной минимум — 25 лет, многочисленные пострижения происходили значительно раньше, в случае желания студента принять постриг еще до окончания учебы. Ученые монахи обладали достаточно большими привилегиями, неплохим материальным положением, и главное — поддержкой Святейшего Синода.
«Молодые карьеристы принимали постриг еще на студенческой скамье. По окончании академии они получали должности согласно аттестату…"[56] В итоге в возрасте 28−30 лет монашествующие становились во главе педагогических корпораций, и, не имея достаточного опыта, начальствовали над учителями с долголетним стажем. Архиепископ Херсонский и Одесский Никанор (Бровкович), сам вышедший из «ученых монахов», в своих высказываниях о данном институте рисует весьма неприглядную картину того, как эта специфическая среда, соединяясь с возрастной незрелостью и недостатком опыта, порождала различные пороки, карьеризм и прочее. В этой связи владыка Никанор отмечает недостаток достойных кандидатов на архиерейство[57].
Уместным здесь будет озвучить некоторые контраргументы, направленные в адрес распространившегося с XVIII в. мнения, что отступление от правил, касающихся возраста, компенсируется достаточной подготовкой ставленника в духовной школе. Как следует из самой истории духовных учебных заведений в России, данное оправдание является не совсем объективным и удовлетворительным. Среди учащихся академий и семинарий, особенно в начале ХХ столетия, имели место многочисленные недостатки нравственного характера, например, известно участие студентов в революционных движениях того времени. Еще раньше, в ХIХ веке, появилась проблема нежелания выпускников духовных школ принимать священный сан. После разрешения в 1871 году выпускникам семинарии поступать в университеты началось массовое бегство из духовных школ. Уже к 1878 году 46% светских студентов составляли бывшие семинаристы, что привело к острой нехватке кандидатов на церковные должности и различным беспорядкам в университетах[58].
В период подготовки к Всероссийском Церковному Собору 1917−1918 гг. преподаватель одной из региональных семинарий А. Красовский писал: «Питомцы духовной школы усиленно отказываются от принятия духовного сана: таков факт, обративший на себя общее внимание и заставивший подлежащие сферы встревожиться над вопросом о том, что делать — и в частности — как реформировать нашу духовную школу, чтобы она достигала своей цели». Ниже Красовский замечает: «… не потому ли возникают постоянные волнения в наших семинариях, что не в меру усердные духовные руководители их (студентов — А. К.), вовсе не считаясь с законами психического развития, слишком рано начинают своих питомцев вгонять в рамки (разумеем специальную подготовку к священству), до которых те просто не доросли еще; и с этой целью, вместо того чтобы отодвинуть несколько эти рамки, производят над духовной личностью учащихся эксперименты настолько болезненные, что они естественно вызывают не только протест против экспериментаторов, но, так сказать, и неприязнь к самой клинике?"[59]
Думается, комментарии здесь излишни. Примеров, отражающих неудовлетворительное духовное состояние воспитанников духовных школ, можно привести немало, и становится очевидным, что духовная школа вовсе не восполняла недостаток жизненного и духовного опыта, не решала данной проблемы, и в действительности вопрос оставался неразрешенным.
[2] Оригинальный текст постановлений Владимирского Собора см.: Сборник памятников по истории церковного права, преимущественно русского, кончая временем Петра Великого / Сост. В.Н. Бенешевич. — Вып. II — Пг., 1914. — С. 1−8.
[3] Цит. по: Сведения о Соборах, бывших в Русской Церкви с Х до XIII столетия // Христианское чтение, издаваемое при Санкт-Петербургской духовной академии. 1852. Ч. 1. — С. 314−315.
[4] Баловнев Д.А. Приходское духовенство в Древней Руси. Х-ХV вв. / Православная Энциклопедия. — М.: Церковно-научный центр «Православная Энциклопедия», 2000. Т.: Русская Православная Церковь. — С. 254.
[5] Жиганов Е. Святитель Иоанн, архиепископ Новгородский // ЖМП, 1968, N9. — С. 72−76.
[6] Мануил (Лемешевский), митр. Русские православные иерархи 992−1892: В 3 т. — М.: Изд. Сретенского м-ря, 2004.
Т. III. — С. 48−50.
[7] Голубинский Е.Е. Указ. соч. Т. I, ч.1. — С. 446.
[8] См.: Мануил (Лемешевский), митр. Указ. соч.; Голубинский Е.Е. Указ. соч. Т. I; Макарий (Булгаков), митрополит Московский и Коломенский. Указ. соч. Тт. I-VI.
[9] До сих пор в предисловии к Последованию об исповеди нашего требника сохраняется следующее указание: «Аще кто без повелительныя грамматы местнаго епископа дерзнет приимати помышления и исповеди: сицевый правильно казнь примет, яко преступник божественных правил, и зане не точию себе погуби, но и елицы у него исповедашася, не исповедани суть: и елика связа, или разреши, не исправлена суть…». Требник: В 2ч. — М.: Московская Патриархия, 1989. Ч. 1. — С. 70.
[10] Дубакин Д.Н. Влияние христианства на семейный быт русского общества в период до времени появления «Домостоя»: диссер. на соиск. уч.ст. магистра богословия // Христианское чтение, 1880, N2. — С. 35. Цит. по: Киприан (Керн), архим. Православное пастырское служение. Из курса лекций по Пастырскому Богословию — Изд. 2-е. — Париж, 1985. — С. 139.
[11] Определения Московского Собора 1503 г. // Православный собеседник, издаваемый при Казанской духовной академии. — Казань, 1863, Ч. 2. — С. 352.
[12] Российское законодательство X—XX вв.еков: В 9 т. Т.2: Законодательство периода образования и укрепления Русского централизованного государства / Под общ.ред. О.И.Чистякова; Отв.ред.тома А.Д.Горский; Рец. В.И.Корецкий. — М.: Юридическая литература, 1985.
[13] Цит. по: Емченко Е.Б. Стоглав: Исследование и текст. — М.: Издательство «Индирик», 2000. — С. 395−396.
[14] Цит. по: там же. — С. 285.
[15] Макарий (Веретенников), архим., Флоря Б.Н. Даниил, митр. Московский и всея Руси / Православная Энциклопедия. — М.: Церковно-научный центр «Православная Энциклопедия», 2000−2008. Т. ХIV. — С. 66.
[16] Кузьмин А.В., Макарий (Веретенников), архим. Вассиан (Топорков) / Там же. Т. VII. — С. 258.
[17] Мануил (Лемешевский), митр. Указ. соч. Т. III. — С. 120−121.
[18] Скворцов Д.И. Дионисий Зобниновский, архимандрит Троицы-Сергиева монастыря. (Очерк жизни и деятельности его, преимущественно до назначения в Троицкие архимандрита) — Тверь, 1890. — С.6.
[19] Ромодановская Е.К. Нектарий / Словарь книжников и книжности Древней Руси. — СПб., 1993. — Вып. 3, ч.2. — С. 374−376.
[20] Тальберг Н. История Русской Церкви. М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2004. — С. 338.
[21] Мануил (Лемешевский), митр. Указ. соч. Т. I. — С. 507−508.
[22] Там же. Т. II. — С. 492.
[23] Алексеев А.И. Варсонофий, архиеп. / Православная Энциклопедия. — М.: Церковно-научный центр «Православная Энциклопедия», 2000−2008. Т. VI. — С. 675.
[24] Федотова М.А. Димитрий, свт. / Там же. Т. ХV. — С. 8−10.
[25] Алмазов А. Тайная исповедь в Православной Восточной Церкви: опыт внешней истории (исследование применительно по рукописям): В 3 т. — Одесса, 1894. Т. III: Приложения. — С. 186.
[26] Цит. по: Законодательство Петра Великого относительно православного духовенства // Православный собеседник, издаваемый при Казанской духовной академии. — Казань, 1863. Ч. 2. — С. 382.
[27] Там же. — С. 385.
[28] Собрание мнений и отзывов Филарета, митрополита Московского и Коломенского по учебным и церковно-государственным вопросам: В 5 т. / Под ред. Преосвященного Саввы, архиеп. Тверского и Кашинского. М., 1883−1886. Т. IV. — С. 141.
[29] Полное Собрание Законов Российской Империи. — Изд. 2-е. — СПб., 1830−1884. Т. IV. N 2352.
[30] Бердников И.С. Краткий курс церковного права. Казань, 1888. — С. 42.
[31] Собрание мнений и отзывов Филарета, митрополита Московского и Коломенского. Т. II. — С.177.
[32] Духовный Регламент Всепресветлейшего, Державнейшего Государя Петра Первого, Императора и Самодержца Всероссийского. Изд. 4-е. М., 1897. — С. 94.
[33] Смолич И.К. История Русской Церкви. 1700−1917 / История Русской Церкви: В 10 т. Кн. 8, ч.1. — М.: Изд-во Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, 1996. — С. 393.
[34] Цит. по: Законодательство Петра Великого относительно православного духовенства // Православный собеседник, издаваемый при Казанской духовной академии. — Казань, 1863. Ч. 2. — С. 402.
[35] Уставы православных духовных семинарий и училищ, Высочайше утвержденные 22 августа 1884 года, с относящимися к ним Постановлениями Святейшего Синода. — (Печатано по определению Святейшего Синода от 21 декабря 1907 года за N 8305.) — СПб., 1908. — С. 87.
[36] Смолич И.К. Указ. соч. — С. 330.
[37] Высочайше утвержденное положение Присутствия по делам православного духовенства. — О составе приходов и церковных причтов N 469 от 16 апреля 1869 / Полное Собрание Законов Российской Империи. — Изд. 2-е. — СПб., 1830−1884. Т. XLIV. Отд: 1. N46974.
[38] Там же.
[39] Сборник церковно-гражданских постановлений в России, относящихся до лиц православного духовенства. / Сост. Н. Александров. — СПб., 1860. — С. 9.
[40] Собрание мнений и отзывов Филарета, митрополита Московского и Коломенского. Т. IV. — С. 141.
[41] Всеподданнейшее представление митрополита Филарета, с приложением рукописи, озаглавленной: «О средствах против недостатка в достойных священниках» / Собрание мнений и отзывов Филарета, митрополита Московского и Коломенского. Т. II. — С. 160−161.
[42] Там же. — С. 161.
[43] Письма Московского митрополита Филарета к покойному архиепископу Тверскому Алексию. 1843−1867. — М., 1883. — С. 146.
[44] Полное собрание резолюций Филарета, митрополита Московского: В 5 т. / Под ред. прот. В.С. Маркова. — М., 1903−1908. Т. I. Вып. 1. N1238. — С. 553.
[45] Там же. Т. I. Вып. 1. N707. — С. 352.
[46] Там же. Т. II. Вып. 1. N1871. — С. 204.
[47] 6 декабря 1829 года был издан Указ, в котором подтверждалось, что в священники городских и сельских церквей могут быть рукоположены окончившие духовные академии или семинарии.
[48] Полное собрание резолюций Филарета, митрополита Московского. Т. III. Вып. 1. N3888. — С. 49.
[49] Там же. Т. II. Вып. 2. N1999. — С. 23.
[50] Там же. Т. III. Вып. 1. N3864. — С. 34.
[51] См., напр.: Полное собрание резолюций Филарета, митрополита Московского. Т. III. Вып. 2. N4437. — М., 1908. -С. 66.
[52] Резолюции Московского митрополита Филарета // Душеполезное Чтение. 1871, Ч. 4, N 8. — С. 483−484.
[53] Письма Московского митрополита Филарета к покойному архиепископу Тверскому Алексию. 1843−1867. — М., 1883. — С. 146.
[54] Письма митрополита Московского Филарета к А.Н. Муравьеву. 1832−1867 гг. — Киев, 1869. — С. 13.
[55] Смолич И.К. Указ. соч. — С. 290−291.
[56] Там же.
[57] Там же. — С. 293, 432−433.
[58] Там же. — С. 324.
[59] Отзывы епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе: В 2ч. — М., 2004. Ч.2. — С. 113, 117.
