 |
| Православие.Ru | Аркадий Тарасов | 08.08.2008 |
Однако к XVIII—XIX вв.екам, в первую очередь, в связи с новыми открытиями в естественнонаучной сфере, а также развитием мысли, философия и наука оказались перед вынужденной необходимостью усомниться в идее Бога: накопленный эмпирически материал не вязался с привычной библейской картиной мироздания. Довольно точно суть этого явления передал, в частности, немецкий физик-теоретик Макс Планк: «Познание природы, непрестанно нащупывающее верные пути, привело к тому, что для человека, хотя бы немного знакомого с естественными науками, ныне просто невозможно признавать правдивость многих сообщений о чрезвычайных событиях, противоречащих законам природы, о чудесах природы, которые, как правило, служили важными подпорками, подкреплявшими истинность религиозных учений, и которые раньше безо всякого критического анализа воспринимались просто как факты». Фундаментальное различие между научными и богословскими интерпретациями состоит в отношении к первоначалу: наука не приемлет идеи Бога как сущности, трансцендентной миру, и его Творца, и наоборот, с точки зрения религии, изучение первоначала упирается исключительно в Бога. Итак, с XIX столетия можно говорить о новом этапе в отношениях науки и религии: их принципиальном отделении друг от друга и о научной критике (данный период можно условно назвать этапом «научного господства»).
Однако проблема первоначала — не единственный камень преткновения и причина непримиримых позиций науки и религии. В течение длительного времени развивался и на протяжении второй половины XIX — первой половины XX веков в науке господствовал сверхкритицизм религии, в результате которого были выдвинуты дальнейшие опровержения религиозных постулатов как в сфере теории, так и на практике. Ведущее положение в качестве альтернативы христианской концепции мироздания заняло новое физическое учение о Вселенной — космология. А одним из самых критикуемых направлений стала библейская история. Крайняя позиция приверженцев критического подхода отражала мнение о легендарном характере чуть ли не всей истории Ветхого и Нового Заветов. Наиболее типичный пример — отношение к Иисусу Христу, личность Которого начинает восприниматься как собирательный образ. По настоящее время не завершена борьба (правда, значительно поутихшая) между исторической и мифологической школами. Первая признает, что в личности Христа следует видеть реального человека, который впоследствии был наделен сверхъестественными чертами, вторая видит в Христе исключительно вымышленный образ. И обе школы, разумеется, не признают Иисуса Христа Таким, Каким представляет Его христианская традиция.
Казалось, объективный фактический материал, накопленный учеными, не оставляет сомнений в том, что наука приблизилась к полному опровержению даже второстепенных и частных положений религии. Однако дальнейшее развитие науки, в которой в области изучения религии не произошло какого-то особенного революционного рывка, но продолжалась дальнейшее накопление материала и его анализ, привело к тому, что ожидаемой победы научного атеизма так и не произошло. Многие проблемы на поверку оказались более сложными для окончательного решения. Одной из них, напрямую связанной с проблемой первоначала, является вопрос о возникновении Вселенной. Невозможность сколько-нибудь основательно ответить на данный вопрос даже на теоретическом уровне вынуждает принимать за аксиому тезис о безграничности Вселенной во времени и пространстве. Причем классическое определение, принятое в современной науке, несет в себе противоречие: «Вселенная — весь существующий материальный мир, безграничный во времени и пространстве и бесконечно разнообразный по формам, которые принимает материя в процессе своего развития» (выделено мной. — А.Т.). Уже из самого понятия «развитие» следует необходимость признания его некой отправной точки, тем более если речь идет о развитии материального мира.
Более того, можно говорить и о возникновении определенного обратного движения в науке, вынужденной отказываться от чересчур категоричных суждений, касающихся религии. Приведу примеры из области библеистики и истории Церкви. Так, благодаря находке каменной плиты с посвятительной надписью во время археологических раскопок Кесарии Иудейской в 1961 году, было неопровержимо доказано существование римского наместника в Иудее Понтия Пилата, историчность которого вызывала серьезные сомнения у исследователей. А обнаружение египетского папируса P52 с фрагментом Евангелия от Иоанна, датируемого около 125 года, стало значительным аргументом в пользу раннего происхождения евангельских текстов.
В конце концов к исходу XX столетия стало окончательно понятно, что религия и наука обращаются к разным предметам — неприродным и природным, соответственно, и невозможно пытаться мерить опыт, получаемый в одном и в другом случае, каким-то универсальным мерилом, точно так же как невозможно сравнивать цвет и запах — понятия разнородные. Наглядная иллюстрация тому — один из многочисленных вариантов анекдота, родившегося после начала космической эры человечества: «Как-то некий крепкий сторонник научного атеизма ехидно обратился к священнику: „Батюшка, а вот космонавты летали в космос и никакого Бога там не увидели!“ На это священник, загадочно улыбнувшись, ответил: „Кто знает, может быть, Бог спрятался от них за Юпитером“». Между тем, нельзя ныне и говорить о завершении этапа «научного господства», поскольку на практике наука и научные подходы преобладают в современном мире, оказывают формально большее влияние на общественное сознание (например, приоритет научных дисциплин в образовании) и по-прежнему продолжают изучение религии как феномена исключительно естественного порядка.
Так возможен ли беспристрастный диалог науки и религии (в рассматриваемом случае — христианства)? Что для этого необходимо, и настанет ли новый этап в диалоге естествознания и христианства?
Очевидно, в первую очередь, следует попытаться четко определить рамки научного познания в области религии и отношение самой религии к науке, выяснить, применимы ли одинаковые методологические приемы, насколько сопоставимы объекты исследования науки и богословия. Сейчас, когда есть возможность анализировать в ретроспективе, наиболее заметным упущением науки прошлых десятилетий и даже столетий выглядит принципиальное отрицание сверхъестественного, или, говоря языком религии, чуда. Строго говоря, речь не идет об упущении, поскольку область исследования науки простирается на материальный мир и в основе научного исследования находится сфера естественного. Однако в условиях определенного застоя некоторых областей науки, не сумевшей ни окончательно раскритиковать религию со своих позиций, ни ответить пока на важнейшие вопросы о сущности мироздания, дальнейший корректный диалог с религией требует новых методологических подходов.
Известно, что за пределами научных аудиторий и литературы многие ученые высказываются за допущение бытия сверхъестественной сферы. (В значительной степени это касается физиков-теоретиков, некоторые из них приходили к выводу о вероятности существования сверхъестественного и его влиянии на материю.) Возможно, важным шагом вперед станет выработка такой методологии, которая постарается расширить рамки научного познания путем включения некоторых принципиальных позиций богословия, хотя бы в качестве опытного построения. Более того, шаги к такому синтезу со стороны богословов уже сделаны. В теологии появилось направление теистического креационизма, которое пытается примирить важнейший научный постулат современности — эволюционизм с религиозным учением о сотворении мира — креационизмом. Можно отметить конкретные призывы к сближению с религией и со стороны науки, впрочем, весьма осторожные. Например: «Ученый должен обладать своеобразной полнотой ориентирования в культуре. Искусственная ампутация культурных фрагментов пагубно сказывается на возможности научных исследований и понимании феномена науки. От ученого не требуется личной религиозности, но желательно, чтобы ему была присуща „воля к культуре“».
Помимо проблемы поиска новой методологии следует указать и на конкретную исследовательскую проблему (впрочем, также тесно связанную с методологией): объекты исследования науки и религии могут пересекаться. Например, та же Библия. С точки зрения христианского вероучения, к Библии как Священному Писанию применяется понятие «богодухновенности» («боговдохновенности»), то есть Божественного авторитета и происхождения Библии, предполагающих воздействие на ее авторов Святого Духа. А с точки зрения науки, Библия является исключительно одним из памятников письменности, сборником текстов, созданным под влиянием религиозных воззрений в определенных культурных, исторических, правовых и социальных условиях и впоследствии канонизированным. Еще в XIX веке В.С. Соловьев дал меткую образную характеристику сложным отношениям между религией и наукой в понимании общего объекта исследования: «Есть люди, которые никак не могут совместить в своей голове представления о желуде с представлениями о дубе. Одни из них хватаются за желудь и кричат, что он только и есть постоянное растение, которым можно питаться, а что дуб выдуман после для чьего-то употребления. Другие, напротив, пораженные величием дуба, никак не хотят допустить, чтобы такое могучее дерево произошло из такой маловажной вещицы, как желудь». Но и на этом тернистом пути произошли изменения. Опять же, пример был подан со стороны богословия. Достижения текстологии, палеографии, археографии и прочих научных дисциплин успешно применяются при изучении Библии христианскими богословами, а естественные расхождения между научным и религиозным подходами объясняются теологически.
Подводя итог всему выше сказанному, остается заключить, что современный уровень развития науки и мысли, а также та роль, которую играет религия в сознании общества и индивида, позволяют предполагать возможность наступления нового этапа в диалоге науки и религии. Однако данный этап вряд ли может возникнуть механически в качестве вероятностного следствия дальнейшего развития дисциплин. Для его начала, помимо всего прочего, необходима воля тех, от кого в дальнейшем и будет зависеть диалог науки и религии.
