 |
| Мгарский колокол | Валентина Матвеева | 05.08.2008 |
Я вспоминаю фильм, который два года снимала в тюрьме. Когда мои герои вышли на свободу, я пригласила их к себе на чай. Там был один юноша, очень молчаливый, но с хорошими глазами. Все шумели, разговаривали, а он молчал. И он произнес единственную фразу: „Валентина Ивановна, в глубине души каждый знает, когда он не прав“. Но сегодня эта фраза уже не обязательна, я не могу утверждать, что каждый знает в глубине души, прав он или нет. Потому что наша жизнь наполнена рекламными слоганами, которые ловко меняют местами черное и белое, хитро, незаметно искажают нравственные понятия. Сегодня голос совести в человеке заглушен, а некоторые считают, что уже рождаются дети без этого дара. В наши дни живут по принципу — „что хочу, то и делаю“. Под этим понимают свободу. Но! Свобода — это не вседозволенность. В каждом человеке должен быть и нравственный стержень, и самоограничения. Самоограничения, сформированные не на запретах, а на воспитании».
(Валентина Матвеева)
— Сейчас много и православных фильмов, и фестивалей православного кино, и среди обилия фильмов о православии попадаются и хорошие. Их не так много, как хотелось бы, поскольку православное кино не финансируется из госструктур, и в основном люди, приезжающие на фестивали православного кино, почти на каждом фестивале делают какие-то открытия. Есть режиссеры, от которых уже заранее ждут фильма, есть талантливая молодежь, но все-таки в провинции такое кино делают на кухне на коленках, поскольку сейчас снимать и монтировать может практически каждый, а в результате привозят очень много слабых фильмов, заявленных как «православное кино». И с моей точки зрения, они людей только отталкивают от православия.
— Вы достаточно долго снимали митрополита Антония Сурожского. Как состоялась Ваша первая встреча?
— Первый раз я снимала владыку Антония в октябре 1989 года в гостинице «Украина». Уже там была задана тема смерти, поскольку я уже тогда знала, что мой фильм будет о кладбищах. Мы тогда снимали два часа. (Со мной был оператор, который согласился снимать митрополита Антония за небольшие деньги. Когда он увидел владыку, то практически влюбился в него и спросил: «Скажите, а можно креститься в 60 лет?», на что митрополит Антоний ответил: «Конечно, это как любовь, можно креститься и в 80 лет»). Но на следующее утро оказалась, что вся пленка непригодна по звуку, через много лет я узнала от отца Сергия Гаккеля, что в гостинице «Украина» стояли и прослушивающие устройства, и «глушилки». В результате я в 1990 году просто повторила митрополиту Антонию тот же вопрос, и он ответил. Знакомство же мое с владыкой состоялось в 1989 году через мою подругу, которая давно жила в Лондоне. Она меня пригласила, и я отправилась в Лондон, хотя и не надеялась, что удастся лично познакомиться с митрополитом Антонием. Хотя я его знала по тем проповедям и беседам, которые распространялись в России, благодаря им я крестилась в 1980 году после тяжелой болезни. Поэтому у меня был особый интерес к владыке, и я очень хотела с ним познакомиться. За все годы, которые я знала владыку, я ему не рассказывала об истории моего крещения. Я мало говорила о себе — мне было жалко времени, которое было отпущено на съемку, и я старалась задавать такие вопросы, которые были бы интересны всем.
В конце апреля — начале мая 1989 года я приехала в Лондон, пошла в церковь на Страстной седмице и увидела близко митрополита Антония, но подойти к нему я не решилась: он был таким строгим, отрешенным, погруженным в молитву. Я смогла подойти к нему только в пасхальную ночь и попросила о встрече, рассказав, кто я. Владыка назначил эту встречу. Так все и началось. Сперва не было ни камеры, ни магнитофона, так что я просто задавала вопросы, да и мысли у меня сперва не было о том, чтобы его снимать, но все произошло благодаря моей подруге, сказавшей: «Ты должна сделать о нем фильм».
— При всем масштабе его личности, владыку часто обвиняли в том, что он сотрудничал с КГБ, в том, что он якобы «экуменист». С Вашей точки зрения, с чем это было связано?
— Как жаль, что сейчас нет дуэлей: так хотелось бы ответить не словом, а ударом тому, кто обвиняет Владыку в сотрудничестве с КГБ. Знаете, пьяница подозревает другого в том, что тот пьет, а вор, что тот, другой, — ворует. Такой ответ лишь характеризует того, кто обвиняет. Впрочем, смотрите мой третий фильм «Апостол любви» с подзаголовком «Встречи в России». Это косвенный ответ обвинителю.
Что касается отношения к России, то это одновременно вопрос и очень легкий, и очень трудный. Он бесконечно и неизменно любил Россию, между тем Владыка сам всегда говорил о том, что необходимо что-то менять в Церкви, необходимо мыслью обратиться к первым векам христианства, потому что Церковь, пройдя путь от первых христиан до государственной религии при Константине Великом, очень изменилась: в нее стали приходить люди не потому, что они готовы были умереть за Христа, а потому, что так сказал император, и потому, что сам император был христианином. Такая ситуация мешала настоящим верующим: быть может, если бы круг христиан был уже, но они были бы другими. Митрополит Антоний подчеркивал, что меняются времена, мода, а потому и Церковь не должна стоять на месте. Он говорил не о нарушении канонов или ереси, он говорил об образе жизни Церкви, об общине. Я всегда его спрашивала, как ему удалось создать такой приход, он отшучивался, говоря, что в нем нет ничего особенного, но на самом деле приход был замечательным: он работал как налаженный механизм, и все это строилось только на любви. Владыка был выражением и воплощением любви Христа и любил каждого человека, а если кого-то и не любил, то он молил Бога, чтобы это чувство прошло. Он не мог служить литургию, если чувствовал, что есть хоть один человек, которого он не любит.
Кроме того, он всегда говорил, что не является богословом. Да, он не имел богословского диплома, но, если посмотреть, рядом с кем он рос: Лосский, Бердяев, Флоровский, о. Сергий Булгаков — это все были его учителя. Какого еще нужно богословия, чтобы из юноши воспитать священника и проповедника, и все эти люди остались в Московской Церкви, а не ушли в РПЦЗ. Они считали, что если РПЦ плохо, то нужно оставаться, страдать вместе с ней, и оставаться свободным голосом Русской Церкви за рубежом, что и делал митрополит Антоний. В немые хрущевские времена, когда почти никто не смел прочесть проповедь, не согласовав ее с уполномоченным по делам религии, владыка приезжал в Россию и говорил все, что думал. За это ему запрещали выступать, сокращали программу пребывания в России, но он никогда не шел на компромиссы. Ему все-таки было немного проще — он жил там, хотя он всегда хотел остаться в России. Митрополит Антоний мне рассказывал такую историю. Однажды его вызвали и сказали: «Мы потеряли Ваш паспорт». Он обрадовался: «Значит, я остаюсь!?», и паспорт тут же нашелся.
Он во все времена любил Россию и даже спорил со всеми эмигрантами, которые его отговаривали ехать в СССР.
— В конце прошлого века стало возможным приезжать в Лондон практически всем желающим. Как митрополит Антоний относился к этой новой эмиграции и чем она отличалась от старой?
— В 90-е годы таких людей было еще немного, и они просто растворялись в приходе, основной поток хлынул уже в ХХI веке. Это были не политические диссиденты, не страдальцы, которых выгнали из страны, а поехали люди очень богатые, которые рванули за лучшей жизнью, а не потому, что они были вынуждены покинуть родину. Первая и вторая русская эмиграция были отлучены от Родины, но они сделали так, что «русское рассеяние превратилось в сеянье» (так говорил сам митрополит Антоний). Богу было угодно, чтобы произошла такая эмиграция, потому что они первым делом строили церковь в том месте, куда приехали. Она могла быть в подвале, гараже, на чердаке, в какой-нибудь маленькой комнате, но они обустраивали храм и собирались вокруг него. В результате они не пропали за рубежом, а сохранили нам культуру XIX века, все канонические правила и музыкальную культуру. Эта людская трагедия в результате обернулась пользой для Церкви.
«Один очень модный писатель — Владимир Сорокин заявил, что глупо считать, будто искусство может кого-то воспитывать. Якобы, оно не для этого служит. Так вот, я уверена, что это неправда. Поколения русских детей воспитывались на нашей литературе и классическом театре. А теперь из нашей жизни исчезли герои. Зато есть „Дети Розенталя“. Известный литературовед Торопов ввел в оборот выражение „деспотизм аналогий“. Мы одеваемся, обставляем наши квартиры в соответствии с модой. А мода — это навязанная нам реальность. Молодежь живет по рекламе. А все эти слоганы о любви к самому себе и „я этого достойна“ воспитывают совершенно странные чувства. Да не лучше всех я, я скромная и застенчивая, а если совершу что-то выдающееся, то только окружающие смогут оценить мой поступок!»
(Валентина Матвеева)
— Насколько адекватно образ Владыки передают печатные тексты, аудиозаписи и фильмы?
— Вы знаете, что из всех изданных текстов митрополит Антоний не написал ни строчки — это все за ним записывали. Другое дело, что остается непередаваемым его манера говорить, тембр его голоса. Все это было также насыщено благодатью. Особое счастье — слышать его голос и видеть в это время его лицо. Меня всегда поражал тот огонь, который горел в нем всегда ровным негаснущим пламенем. Откуда брался этот огонь в уже немолодом, больном человеке? Только от Бога. Владыка был наделен особым даром пророчества, проповедничества. Он говорил на языке, абсолютно понятном современникам, но в то же время он никогда не говорил таким «сахарным сиропом», которым сейчас написаны некоторые православные книги. Вот этого сиропа абсолютно не было ни в речах, ни в словах владыки Антония. Он говорил иногда очень жестко, например, со студентами в Духовной академии.
— Митрополит Антоний всегда очень жестко говорил о явлении «младостарчества» и псевдопослушании, скажите, эта тема до сих пор актуальна?
— Эта проблема остается. У меня записана беседа с митрополитом Антонием о послушании. Владыка полагал, что этот термин у нас неправильно понимается. В основе этого понятия главное — слышание. Нужно уметь слушать человека, который тебе изливает душу, угадать, что для него полезно. Он приводил такой негативный пример: один молодой иеромонах своей духовной дочери, которая преподавала литературу в университете, сказал, что она не должна читать никакой светской литературы, а только духовную. И если бы она восприняла это слово духовника как приказ, то непонятно, что ей нужно было теперь делать? Уходить с работы?
Вот о таком послушании говорил митрополит Антоний, о том, что необходимо слушать, слышать и чувствовать другого человека.
— Митрополит Антоний умел предельно честно говорить о смерти. Он никогда не скрывал горькой правды об этом, и в тоже время как-то пронзительно чувствовал, что и как сказать человеку об этом. Это понимание смерти было как-то связано с его медицинским образованием?
— Я думаю, что такое понимание и проживание смерти сопровождало его с тех пор, как он в 25 лет, приняв тайно монашество, был врачом: сперва в бедных кварталах Парижа, а потом и хирургом на поле боя. И там он каждый день сталкивался со смертью и наблюдал ее. Он стал просиживать ночи у постели умирающих и приобрел громадный опыт. Он всегда говорил людям правду. Этот опыт приучил его не врать даже своей матери, у которой был рак. Эта правда сделала их настолько близкими, насколько это было возможно в этом мире.
— А какие еще темы были также важны для Владыки?
— Тем было очень много, он два раза в месяц проводил беседы со своими прихожанами. Я записывала не все, поскольку была там 2−3 месяца в году. Из общих бесед мне очень запомнились несколько разговоров о Богородице. Когда он начинал говорить о Богородице и крестной смерти Её Сына, у меня просто бежали мурашки по спине — я видела перед собой человека, который словно бы там присутствует и описывает своими словами то, что он там видит. Это было так страшно и так прекрасно. Он был очень увлечен этой темой. Еще владыка очень много говорил о молитве самых разных людей — маловерующих и глубоко верующих. Возможно, его не любили еще и за то, что он понимал, что бывают случаи, когда человек устал и не может вычитать все правило — тогда он предлагал ограничиться только одной молитвой. Может, это и вызывало неудовольствие каких-то «крутых православных». Обычно они совсем недавно в церкви, а до этого были, например, комсомольцами, и пришли к православию довольно поздно. Вот эти люди и становятся очень фанатичными, а владыка фанатизм не любил.
— Ту общину, епархию, которую создал митрополит Антоний, удалось ли ее сохранить после его смерти? И, кстати, можно ли считать Владыку «типичным епископом»?
— После его смерти я не была в Лондоне, поэтому на первую часть вашего вопроса я не могу ответить. Я думаю, что с точки зрения России он не был типичным епископом потому, что тип жизни на Западе у него был совсем другой. Он не был типичным епископом потому, что всегда отказывался от денег, от секретаря, от повара, от обслуги, часто сопровождающей епископа большой епархии. У него епархия была небольшая, и почти всю жизнь он ею сам управлял. Раз в год все священники съезжались на литургию, и раз в год и священники, и миряне встречались на конференции, где обсуждались какие-то насущные проблемы. Так что они были хорошо соединены друг с другом, жили общими интересами и вели такой же образ жизни, как и владыка. Паствы было немного, материально было тяжеловато.
— Когда смотришь фильм, читаешь книгу, часто кажется, что митрополит Антоний говорит лично с тобой. Этот дар пронзительного общения с каждым он сохранил до конца своих дней?
— Такое качество он сохранил до последних дней. Я это называла «терять дистанцию». На первой встрече с ним я очень переживала: старалась быть серьезнее, умнее, чем есть на самом деле, задавала «умные» вопросы, но уже через минуту мы разговаривали как двое давно знакомых людей. Когда я возвращалась домой, то всегда хваталась за голову со словами: «Я опять потеряла дистанцию. Кто он и кто я». А ему эта дистанция была не нужна: во-первых, он тебя видел насквозь и понимал, чего ты стоишь, а во-вторых, он просил всех своих близких прихожан называть его на «ты». Кто-то смел, а кто-то не смел, но многие говорили ему «ты», и когда он умер, я вдруг обнаружила, что я ему стала говорить «ты» перед его портретом. Портрет висит недалеко от иконы, а к Богу мы всегда обращаемся на Ты. Я обращаюсь к владыке, а потом говорю его любимую молитву: «Господи, возьми мою жизнь в свою руку и сделай с ней то, что я хочу сделать, но не могу».
«Сегодня только образованная молодежь может быть нравственно воспитана. Человек, читавший Пушкина и Толстого, не будет заходить в лифт вперед тебя, не будет, отталкивая людей, садиться в общественный транспорт. Я смотрю на многих мальчишек — наше будущее, и думаю: они же чудовища. Они не знают элементарных вещей: что женщину надо пропустить впереди себя, не говоря уж о том, что надо уступить ей место. Совершенно неожиданно ответ на мои размышления я нашла в книге убиенного Пола Хлебникова „Разговор с варваром“. Он поделил человечество на аристократов и на рабов, не по крови и не по карману, а по духу. Раб всегда хамит, дерзит, стремится первым встать в очереди, на все отвечает бранью, он всегда вокруг себя сеет грязь и мусор. Аристократ в любой ситуации берет на себя ответственность. Он никогда на хамство не ответит хамством. Он никогда не будет проталкиваться в очереди, чтобы схватить лучший кусок, он встанет последним. Аристократ начинается у порога своего дома… И тогда я вдруг поняла, кто пишет на стенах парадных всякие гадости.
Я поняла, что проблема относится не к социуму, а к воспитанию души. Причины кроются в области духа, в области морали».
(Валентина Матвеева)
— Владыка всегда говорил, что нельзя детям плохо говорить о Христе, лучше никак не говорить, чем небрежно. Как в этой связи Вы относитесь к идее преподавания ОПК? Далеко не все учителя талантливые и верующие люди…
— Это очень сложный вопрос. Вся моя душа протестует против письма 10 академиков. Но, в конечном итоге, все задают себе этот вопрос: «А кто будет преподавать»? Меня укрепляет одна мысль: написан замечательный учебник, он уже есть по всем классам, и если даже среднему учителю дать его в руки, то можно начать по нему преподавать ОПК. Ведь это не богословие или история религий, а рассказ о том, чем жила Россия тысячу лет и на чем зиждется вся наша культура: слово, живопись и музыка. Это надо знать обязательно, каждому человеку, который говорит на русском языке, если даже он другой национальности. Если он хочет жить в России, то он должен знать, на каких духовных основах зиждется вся наша культура.
— Последний вопрос. Что чувствует Валентина Матвеева, которую многие воспринимают как свидетеля жизни митрополита Антония, как очевидца его трудов?
— Я каждый свой фильм начинала и заканчивала со страхом: не так сделала эпизод, не так его смонтировала, все казалось, что митрополит Антоний недостаточно ярко здесь изображен. Это страх ответственности перед ним, перед Богом. Но было бы слишком смело считать себя именно проводником. Я просто делаю, что могу, и считаю, что у меня есть какой-то долг перед владыкой, который спас меня от смерти, есть какой-то долг перед Богом, Который продлил мою жизнь. Я искренне не считаю себя достойной той роли, которая мне определена — быть свидетелем жизни митрополита Антония.
По материалам «Религия и СМИ» и shkola. lv
http://www.mgarsky-monastery.org/kolokol.php?id=663
