 |
| Радонеж | Сергей Белозерский | 21.07.2008 |
Поэтому сообщение об «анафеме», которую Епископ (теперь уже бывший) Диомид провозгласил на Святейшего Патриарха Московского и Всея Руси Алексия II и других православных Епископов, вызвало сначала глубокое недоумение — да Епископ Диомид ли это писал, да не злая ли это шутка — а потом огорчение. Да, последователей у мятежника немного, раскол вряд ли будет значительным, но перед Господом драгоценна каждая человеческая душа, и душа самого Сергея Дзюбана, и души тех, кто вслед за ним отторг себя от общения с Вселенской Церковью. (Называем его здесь по мирскому имени не потому, что желаем уничижить, но потому, что он сам сделал невозможным именование его «Епископом»)
Давно отмечено, что люди, желающие выглядеть крайними консерваторами, ревнителями традиций и твердыми приверженцами старины, нередко на самом деле являются модернистами и — иногда — просто революционерами. Дух, которому поддался Сергей Дзюбан, есть дух смуты и революции, противления как Церковным, так и гражданским властям, дух обмана и подмены.
То, что подается как ревность о Православии, на самом деле есть стремление к разрушению Церкви; крайняя приверженность монархической идее на самом есть едва прикрытая революционность; то, что притворяется попечением о душах, устремлено к их гибели. Но рассмотрим все это подробнее.
Сергей Дзюбан восстает против Вселенской Церкви. Говорю с «Вселенской» поскольку Русское Православие не остров, а часть Православия Вселенского, Патриарх Московский и всея Руси пребывает в общении с Патриархами других поместных Церквей, которые видят в нем отнюдь не еретика, а собрата в исповедании истинной веры. И что мы видим? Один Епископ объявил весь православный мир еретическим и только себя — прибежищем Истины. Странное, гротескное впечатление оставляют его заявления о том, что многие епископские кафедры, включая Московскую, «вдовствуют» и он, Сергей Дзюбан, готов их окормлять. Архииерейский Собор Русской Православной Церкви в послании Дзюбана объявляется «чуждым Истине Христовой, нечестивым и раскольничьим». «Навлекшим на себя проклятие» объявляется и Поместный собор 1917−18 годов. Процитируем фразу самого Сергея Дзюбана: «Являясь архиереем Русской Православной Церкви, поставленным Богом для хранения Истины, я обязан во всеуслышание заявить, что прошедший Архиерейский Собор оказался чужд Истине Христовой, отчего является собором нечестивым и раскольничьим, пытающимся закрепить еретические нововведения в вероучении Православной Церкви.» Невозможно избежать недоуменного вопроса — кто же поставил Сергея Дзюбана архииереем? Не та ли самая Церковь, соборы которой он объявляет «проклятыми» и «раскольничьими»? Если архиереи Русской Православной Церкви суть еретики, то сам Дзюбан оказывается поставлен еретиками. Более того, он сам был рукоположен в Епископский сан Патриархом Алексием II — тем самым, которого объявляет еретиком! Получается, что он сам принял рукоположение от еретиков.
Революционным, если не сказать, большевистским, на поверку оказывается и «монархизм» Дзюбана. Долгое время Православная Церковь жила под властью православных монархов — византийского Императора, затем русского Царя. Сергей Дзюбан в своем «послании» приводит установления, относящиеся к тому, как православный христианин, находящийся под властью православного монарха, должен относиться к монарху, каковы отношения между монархом и Церковью, и тому подобное. Сами по себе эти установления несомненны — но в наше время Церковь несет свое служение в немонархическом государстве. В силу трагических событий истории ХХ века у нас просто нет монарха. Должны ли мы отвергнуть немонархическое государство, отказаться признавать его власть законной в гражданских вопросах, отказаться сотрудничать с ним? Впадем ли мы в «цареборческую ересь» если не сделаем этого? Давайте обратимся к святому Апостолу Павлу:
«Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению. А противящиеся сами навлекут на себя осуждение. Ибо начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых. Хочешь ли не бояться власти? Делай добро, и получишь похвалу от нее, ибо [начальник] есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое. И потому надобно повиноваться не только из [страха] наказания, но и по совести. Для сего вы и подати платите, ибо они Божии служители, сим самым постоянно занятые. Итак отдавайте всякому должное: кому подать, подать; кому оброк, оброк; кому страх, страх; кому честь, честь. (Рим.13:1−7)»
Святой Апостол пишет это, находясь под властью языческой Римской Империи, где начальники устанавливались языческим императором. Апостол, как мы знаем, и из этого послания, и из книги Деяний Апостольских, признавал эту власть и обращался к ней за защитой против преследований. Впал ли святой Апостол в «ересь цареборчества» признавая нехристианское государство?
Тот же Апостол призывает Церковь возносить молитвы «за царей и за всех начальствующих, дабы проводить нам жизнь тихую и безмятежную во всяком благочестии и чистоте (1Тим.2:2)». Во время написания послания речь, очевидно, шла о неправославных царях.
Сергей Дзюбан порицает власть как «антинародную», указывая на многие, действительно греховные и отвратительные дела, которые происходят в нашей стране. Но никакая власть сама по себе не может сделать людей добродетельными; бедственное состояние нравов в нашем Отчестве едва ли можно было бы сразу поправить правительственными декретами. Да и вспомним Апостола Павла — была ли государственная власть в его время более благочестивой? Отнюдь; сам Апостол много негодует и на идолопоклонство, и на разврат, и на жестокость нравов жителей современной ему империи. Призывает ли он выступать против антинародной власти римского кесаря? Отнюдь нет.
Перед нами не стоит выбор, желаем ли мы признавать нашим гражданским правителем православного Государя или современное нам государство российское. Государя у нас сейчас, увы, нет. Все, что нам предлагает Сергей Дзюбан — отвергнуть правительство ради чистого мятежа и отрицания. Не случайно, вся риторика его послания в этой части буквально скопирована с риторики радикальных коммунистов-анпиловцев. Пример Апостола Павла, пример других святых, живших под властью неправославных правителей — язычников, мусульман, протестантов — показывает, что православные христиане готовы благовествовать слово Божие в самых разных условиях, и признавать авторитет власти, в том числе и неправославной, в гражданских вопросах.
Дзюбан оправдывает свои действия попечением о церковном народе. Но может ли это попечение проявляться в стремлении отторгнуть верующих от общения с Церковью? Может ли забота об овцах Христовых проявляться в расхищении этих овец?
Горько смотреть, как Сергей Дзюбан, некогда Епископ, поддался «духу отрицанья, духу сомненья»; но его случай, конечно, далеко не первый (и, увы, не последний) в истории Церкви. Усердие не по разуму постепенно и незаметно для самого человека переходит в страсть «обличать» и уничижать, обличитель постепенно возводит себя на пьедестал, с которого уже не слышит никого кроме себя и своих восторженных поклонников. Преподобный Авва Дорофей описывает подобную духовную инволюцию:
«Поистине, братия мои, знаю я одного, пришедшего некогда в сие жалкое состояние. Сначала, если кто из братий говорил ему что-либо, он уничижал каждого и возражал: „Что значит такой-то? нет никого достойного, кроме Зосимы и подобного ему“. Потом начал и сих охуждать и говорить: „Нет никого достойного, кроме Макария“. Спустя немного начал говорить: „Что такое Макарий? нет никого достойного, кроме Василия и Григория“. Но скоро начал охуждать и сих, говоря: „Что такое Василий? и что такое Григорий? нет никого достойного, кроме Петра и Павла“. Я говорю ему: „Поистине, брат, ты скоро и их станешь уничижать“. И поверьте мне, чрез несколько времени он начал говорить: „Что такое Петр? и что такое Павел? Никто ничего не значит, кроме Святой Троицы“. Наконец, возгордился он и против Самого Бога и таким образом лишился ума. Посему-то должны мы, братия мои, подвизаться всеми силами нашими против первой гордости, дабы мало-помалу не впасть и во вторую, т. е. в совершенную гордыню.»
Нечто похожее, по историческим меркам недавно, произошло с Львом Толстым. Лев Толстой так и не примирился с Церковью; будем молиться, чтобы с Сергеем Дзюбаном такого закоснения не произошло.
