 |
| Нескучный сад | Николай Переяслов | 19.07.2008 |
Но и там отец Степан, по-видимому, представлял собой какую-то «угрозу» для советской власти (наверное, тем, что продолжал шептать по ночам молитвы), а потому уже через два месяца после ареста — 3 февраля 1938 года решением тройки УНКВД по Ивановской области он был вторично осуждён «по обвинению в проведении контрреволюционной террористической агитации среди заключённых» и приговорён к высшей мере наказания — расстрелу, который буквально на следующий же день и был приведён в исполнение.
В хранящемся у нас свидетельстве о его смерти в графе «умер» указана дата «4 февраля 1938 года», а в графе «причина смерти» значится трескучее слово — «расстрел».
Похоронен о. Степан на кладбище жертв политических репрессий «Болино» в городе Иваново. (Из ответа Управления КГБ СССР по Владимирской области от 03.06.1991 года N 3/766 за подписью начальника подразделения Управления А.П. Скударнова).
По постановлению Президиума Владимирского областного суда от 30 июня 1958 года постановление тройки УНКВД Ивановской области от 3 декабря 1937 года в отношении Степана Степановича Беляева было отменено и дело в отношении его прекращено за недоказанностью состава преступления. (Из справки N 44у-90с/58 от 11.10.1991 года за подписью председателя Владимирского областного суда В.Т. Мустафенкова об отмене приговора С.С. Беляеву).
Следственное дело на С.С. Беляева в архивах Владимирского областного суда имеет номер П-3043, а номер архивного уголовного (?) дела на него в УФСБ по Ивановской области — 7535-п, однако для получения доступа непосредственно к материалам этих дел необходимо сначала доказать своё родство с расстрелянным, что почти невозможно сделать из-за того, что за прошедшие десятилетия оказались утрачены очень многие документы, а люди, которые могли это подтвердить, давно умерли.
Такую же участь, как о. Степан, разделил и персонаж второй фотографии — худенький и похожий на Дон Кихота мужчина с интеллигентской бородкой, по-брюсовски сложивший на груди руки и глядящий вдаль ясным, спокойным и ко всему готовым взглядом. Это — второй прадедушка Марины Иван Владимирович Иванов или отец Иоанн, 1876 года рождения, священник храма Успения Божией Матери села Шульгино Селивановского района Владимирской области.
С конца XIX века и примерно до 1918−1919 годов Иван Владимирович вместе со своей женой Екатерина Трофимовной Ивановой, 1880 года рождения, и сыном — Иваном Ивановичем Ивановым, 1903 года рождения (родились в селе Шульгино Владимирской области), проживал в городе Петербурге, где он вместе с сыном работал в одном из часовых магазинов (или часовой мастерской), располагавшихся на Невском проспекте. После совершения Октябрьской революции, спасая семью от ширящейся волны террора, Иван Владимирович Иванов вынужден был возвратиться на свою малую родину, а с апреля 1920 года пойти служить в церковь Успения Божией Матери села Шульгино.
10 января 1933 года отец Иоанн был первый раз арестован по обвинению в том, что «под угрозой лишения совершения религиозных обрядов вёл противоколхозную агитацию, читал проповеди, в которых призывал верующих не отступаться от храма, т. е. в преступлении, предусмотренном ст. 58 п. 10 УК РСФСР». Виновным себя батюшка Иван не признал, при обыске «в доме, а также строениях ничего не обнаружено», и, тем не менее, 24 января 1933 года постановлением тройки при Полномочном Представительстве ОГПУ по Ивановской области он был заключён в ИТЛ сроком на 3 года, считая с 10 января 1933 года.
19 ноября 1937 года, вскоре после отбытия этого своего первого срока заключения и возвращения домой в село Шульгино, отец Иоанн вновь был арестован Муромским райотделом НКВД Владимирской области по обвинению в том, что «являлся организатором антисоветской — поповской группы, систематически вёл среди населения антисоветскую агитацию, оскорбительно отзывался о кандидатах в депутаты Верховного Совета, в контрреволюционном клеветническом духе отзывался о положении о выборах в Верховный Совет». При аресте у ничего, кроме личных вещей и документов, не нашли, но, несмотря на это, менее чем через месяц после ареста, 15 декабря 1937 года тройка Управления НКВД Горьковской области вынесла постановление о применении к Ивану Владимировичу Иванову высшей меры наказания — расстрела с конфискацией лично принадлежащего ему имущества. Не знаю уж, какое там имущество могло принадлежать ему в исправительно-трудовом лагере — ложка? портянки? телогрейка? — но воцарившаяся в России безбожная власть не оставляла своим идейным противникам абсолютно ничего — ни жизни, ни надежды, ни, тем более, каких-либо тряпок.
В присланном нам свидетельстве о смерти о. Иоанна Иванова так же, как и в аналогичном документе на о. Степана Беляева, в графе «причина смерти» указано короткое страшное слово: «расстрел». Расстреляли о. Иоанна 26 декабря 1937 года. Похоронен он на Бугровском кладбище города Нижний Новгород. (Из ответа Управления КГБ СССР по Владимирской области от 03.06.1991 года N 3/766 за подписью начальника подразделения Управления А.П. Скударнова).
«В соответствии с Указом Президиума ВС СССР от 16.01.1989 года „О дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий, имевших место в период 30−40-х и начале 50-х годов“ И.В. Иванов — реабилитирован». (Из справки о реабилитации И.В. Иванова N 13 от 07.06.1991 года за подписью старшего помощника прокурора Владимирской области по надзору за следствием в органах госбезопасности Т.А. Даниленко).
Имена обоих батюшек, о. Степана и о. Ивана, помещены на сайте «Жертвы политического террора в СССР».
Сегодня, оглядываясь на судьбу двух расстрелянных прадедушек моей жены, я отчётливо вижу, в чём заключается подвиг русского священства XX века. Дело тут не в том, что русские батюшки оказались случайно перемолоты жерновами карательных органов, приняв, таким образом, незаслуженно выпавшие на их долю страдания и смерть. Дело даже не в том, что почти все они в своём большинстве не отреклись от Христа и Православной веры, хотя это тоже не что иное, как самый настоящий духовный подвиг. Меня при ознакомлении с судьбой о. Ивана и о. Степана поразило другое. Из хранящейся у нас епархиальной грамоты за номером 353, подписанной Преосвященным Серафимом, Епископом Муромским, следует, что «благоговейный муж Иоанн Владимиров Иванов» был рукоположен в Муромском Богородицком Соборе в сан иерея «ко храму Успения Божией Матери в селе Шульгино Муромского уезда» 4 апреля 1920 года — то есть, в то время, когда он был уже стопроцентно взрослым и зрелым мужчиной и прекрасно видел и осознавал то, какие невиданные размеры приняло в нашей стране гонение на Православную церковь! К этому времени уже были зверски убиты митрополит Киевский Владимир и архиепископ Черниговский Василий, живым закопан в землю архиепископ Пермский Андроник, сброшен с парохода с камнем на шее епископ Тобольский Гермоген, убит бывший архиерей Тобольский Варнава, Тобольский епископ Ермоген и бывший Орловский епископ Макарий. Жившего на покое в Свияжском монастыре епископа Амвросия привязали к хвосту лошади и гоняли лошадь до тех пор, пока он не умер в страшных мучениях, а епископа Феофана Соликамского мучители вывели на замёрзшую реку Каму, раздели донага, заплели волосы в косички, связали их между собой для прочности, затем, продев в них палку, приподняли святителя в воздух и начали медленно то опускать его в прорубь, то поднимать вверх, пока он, ещё живой, не покрылся коркой льда толщиной в два пальца, и так предал свою душу в руки Бога. Епископу Белгородскому Никодиму выкололи глаза, вырезали щёки, вырвали волосы и живым бросили в яму, засыпав её негашёной известью. Епископ Серафим, епископ Ефрем, а также десятки, сотни и тысячи простых православных батюшек были убиты только за то, что они — священники; их отдавали на мучения и распинали на крестах, как во времена Нерона и Диоклетиана…
Так что принятие священнического сана в этих условиях являло собой шаг абсолютно осмысленного возведения себя на Гологофу, это было сознательным принесением себя в жертву за Бога, и, рукополагаясь в 1920 году в сан иерея, Иван Владимирович Иванов не просто оказывался вследствие этого в числе безвинно пострадавшего сословия, но выбирал себе мученический путь вполне осознанно и добровольно. Вот, в чём заключалась основная суть подвига большинства православных российских новомучеников — вступая в первые десятилетия советской власти в священнические должности, они тем самым как бы объявляли всем о своей готовности сораспяться со Христом и принять на себя часть Его крестных мучений.
На Архиерейском Юбилейном Соборе, проходившем в Москве 13−16 августа 2000 года в Храме Христа Спасителя, было принято «Деяние о канонизации Новомучеников и Исповедников Российских, явленных и не явленных миру, но ведомых Богу», по которому весь сонм погубленных в 1930—1950-е годы российских священнослужителей причисляется к лику святых. По этому документу оказываются канонизированы вместе со всем сонмом расстрелянных и замученных владык и рядовых батюшек также Маринины прадедушки отец Иван и отец Степан, хотя для индивидуального возведения в лик святых каждого из новомучеников необходимо ещё представить в Комиссию по канонизации выписки из протоколов их допросов, свидетельствующие о том, что арестованные вели себя на следствии достойно и даже во время пыток не отреклись от Бога и веры. Мы с женой — секретарем Исполкома Международного Сообщества Писательских Союзов, которым руководит Сергей Владимирович Михалков, Мариной Переясловой — написали множество запросов в архивы КГБ-НКВД, а также в суды и комиссии по восстановлению прав жертв репрессий Ивановской, Владимирской и Нижегородской областей, где могут храниться следственные дела Степана Степановича Беляева и Ивана Владимировича Иванова, но даже сегодня, во времена широко декларируемой нашим государством открытости архивов и гласности, получить ответы из этих учреждений практически невозможно (хотя и я, и она являемся членами Международной Федерации журналистов, Союза журналистов Москвы и Союза писателей России, и по Закону о средствах массовой информации имеем право на свободной получение интересующей нас информации), а потому вопрос о персональной канонизации о. Степана и о. Ивана остаётся до сих пор не решённым.
Но суть не в этом. Глядя на фотографии о. Ивана и о. Степана, я думаю о другом. Сегодня, когда жизнь поставила Россию перед очередными испытаниями, и многие из нас кинулись искать помощи в житейских невзгодах у всевозможных экстрасенсов, ясновидцев и псевдоцелителей или, что ещё хуже, потянулись за духовной поддержкой к разного рода сектантам, самозваным «гуру» и языческим божествам, нелишне было бы каждому из нас оглянуться назад и вспомнить о тех наших родных и близких, что остались за нашими спинами в великой книге Истории. Практически у каждого из нас ведь наверняка имеются в роду и герои, и великие труженики, и святые, и праведники, и мученики, и подвижники, и защитники Отечества, — и если бы мы обращались за помощью не к шарлатанам от парапсихологии и не к мошенникам в ранге сектантских пресвитеров, а к этой спасительной для нас силе своего собственного рода, то уж, наверное, судьба России могла бы сложиться хотя бы на одну капелюшечку посчастливее, чем сегодня. Переберите свои семейные фотографии, и вы наверняка обнаружите там пожелтевшие старые снимки тех из своих полузабытых предков, кому сегодня можно и нужно молиться так же, как и ликам на церковных иконах. Так будем же о них помнить. И они обязательно помогут нам в наших нуждах своим ходатайством перед нашим Господом Спасителем, у Престола Которого они сейчас находятся…
http://www.nsad.ru/index.php?issue=13§ ion=11&article=987
