 |
| Радонеж | Сергей Худиев | 19.07.2008 |
Расстрел в Ипатьевском доме вовсе не был безобразным эксцессом, срывом озлобленных исполнителей или криминальных элементов — он был закономерным проявлением «новой нравственности». Это злодеяние было громким провозглашением новой морали — убивать заведомо невинных людей можно, и это нравственно, поскольку это «служит разрушению старого эксплуататорского общества».
В романе «Поднятая Целина» главный положительный герой, Макар Нагульнов, «темный, но преданный партии человек» говорит: «Да я…тысячи станови зараз дедов, детишек, баб…Да скажи, что надо их в распыл…Для революции надо…Я их из пулемета…всех порежу!..» Множество людей и было пущено в распыл — расстреляно, уморено голодом, холодом и непосильной работой, умерщвлено самыми разными способами, и начальной точкой в этом, переломным моментом, с которого плотина, сдерживавшая потоки зла, окончательно рухнула, было убийство Государя и его семьи.
Мы не можем каяться в этом убийстве — мы не принимали в нем участия. Однако в покаянии есть еще один важный элемент — исправление пути. Мы должны осознать, где мы находимся и как мы сюда попали; осознать те идеи и принципы, которые мы восприняли из культуры, отравленной большевизмом — чтобы отказаться от них. Большевизм не до конца умер; его яд продолжает отравлять общественное сознание. Как проявляет себя этот яд? Прежде всего, в отрицании богоданного нравственного закона. Как сказал Владимир Ленин, «нравственность, взятую из внечеловеческого, внеклассового понятия, мы отрицаем. Мы говорим, что это обман, что это надувательство и забивание умов рабочих и крестьян в интересах помещиков и капиталистов….Мы говорим: нравственность это то, что служит разрушению старого эксплуататорского общества и объединению всех трудящихся вокруг пролетариата, созидающего новое общество коммунистов."(Ленин В.И. Задачи союзов молодежи. — Полн. собр. соч., т. 41, с. 309−313). В реальности нравственность определяется заповедями Божиими; она не может быть пересмотрена кому-то в угоду. Бог, а не люди, является Высшим Законодателем. В вывернутой вселенной коммунизма, напротив, нравственность была подчинена каким-то другим задачам — задаче «разрушения старого общества», «построения коммунизма», «индустриализации» и тому подобного. Согласие с идеей, что людей можно убивать, мучить и разорять ради «великой цели» можно встретить как среди неосталинистов (да, были репрессии, но была проведена индустриализация), так и среди радикальных «демократов» (когда пенсионеры перемрут, вот тогда у нас будет эффективный рынок); но попала эта идея в общественное сознание оттуда, из Ипатьевского дома. Такое отношение к людям, которых можно расходовать — без их личной вины — ради некого мечтаемого светлого будущего, коренится (хотел бы сказать, «коренилась», но коренится, увы, до сих пор) в воинственном, фанатичном атеизме большевизма. Часть его наследия — отрицание вечной природы и вечной ответственности человека. «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? или какой выкуп даст человек за душу свою? (Матф.16:26)» — говорит Господь. Никакое «светлое будущее» не стоит вечной гибели; лучше отказаться от него, чем попрать заповедь. Большевизм яростно отрицал и вечную жизнь, и суд Божий — чтобы выпустить на поверхность самые темные, самые разрушительные силы человеческой природы. Остервенение по отношению к Церкви и верующим, действия, точно подпадающие под принятое ООН определение геноцида, стремление полностью уничтожить православных христиан не были для коммунистов каким-то эксцессом, жестокостями военного времени — они исходили из самой сути коммунизма. Исчезло ли богоборчество из нашей общественной жизни? Я говорю не о спокойном неверии, а именно большевистской ненависти к Церкви, которая не вписывается в те или иные проекты светлого будущего? Увы, нет. Еще одна черта большевизма — легитимизация насилия как способа приобретения власти. В монархических обществах власть передается по наследству, в демократических — по результатам выборов, так или иначе, в результате мирных, предусмотренных законом действий. Коммунисты не только осуществили вооруженный захват власти, но и объявили этот захват — «Великую Октябрьскую Социалистическую Революцию» — фундаментом построенной ими государственности. Государственная пропаганда долгое время внушала людям, что мятежники и террористы — герои, а лучший способ разрешения общественных противоречий — кровавая революция. Увы, это верование продолжает проявлять себя.
Что нам делать с этим наследием? Нам придется его отвергнуть — и не только из моральных соображений, а и из соображений элементарной безопасности. Общество, которое отрицает богоданный нравственный закон, именует улицы и станции метро в своих городах именами террористов, и рассматривает вооруженный переворот как законный и приемлемый способ приобретения власти, обречено на страшные смуты. Нам лучше их не дожидаться.
Поэтому так важно — важно ради будущего нашей страны — ясно, вслух, на государственном уровне осудить преступления коммунизма, признать и октябрьский переворот, и убийство Царской Семьи злодеяниями — вместе со многими злодеяниями, которые за ними последовали. Это было бы очень важным символом того, что нынешняя российская государственность восходит не к большевикам, а к исторической России. Речь идет не о преследовании каких-то людей, не о «нюрнбергском процессе над коммунизмом», не о «люстрациях» и тому подобных репрессивных актах — они были бы как раз проявлением того же большевистского духа. Речь идет о том, чтобы признать совершенное зло — злом. Вернуть на кремлевские башни двуглавых орлов. Почтить память наших сограждан, убитых в те страшные годы, и нашего Государя.
