 |
| Нескучный сад | Наталья Мурзина | 14.07.2008 |
Крещеные язычники
В деревушке Кошки-Новотимбаево Симбирской губернии (сейчас — Тетюшский р-н, Татарстан) в 19 веке насчитывалось 60 дворов. А в древности на ее месте было болгарское городище Хулаш. Оно входило в раннефеодальную Волжскую Булгарию, где жили предки современных чувашей — бывшие кочевники-язычники, вытесненные с исторической родины — территорий между Каспийским и Аральским морями. Когда племена осели в Волжской Булгарии, они приняли ислам. Богачи Хулаша совершали паломничество в Мекку.Но в 1236 году Волжская Болгария было покорена татаро-монголами, ее территория вошла в состав Золотой Орды, а Хулаш сожжен дотла. Богатая культура и своя письменность безвозвратно исчезли. Все последующие три века стали черными.
В 1552 году чуваши отправилась с челобитной к Ивану Грозному. Чувашские территории вошли в состав России, а народ принял крещение. Но языческие обряды и верования четырехсотлетней давности мирно уживались с Православием.
На месте древнего городища Хулаш возникли «Кошки» («Кошки-Новотимбаево»). Эта деревушка так бы и осталась никому неизвестной, если бы там в 1848 году не родился Иван Яковлевич Яковлев, просветитель своего народа.
По чувашским поверьям мальчик родился в самый счастливый день — в среду Светлой седмицы. Но на этом счастливая доля заканчивалась — мать мальчика умерла через два дня. Младенец остался без имени и родителей. Об отце Яковлев никогда не говорил, разве что отзывался кратко: «Мой отец был удельный крестьянин». В крепостной России удельные крестьяне несли барщинные повинности и платили оброк. В отличие от крепостных удельные крестьяне были лично свободны. Но это не облегчало им жизнь.
Мальчика усыновил такой же удельный крестьянин из их деревни — Пахом Кириллов. В чувашских селениях не было беспризорных детей — всех сирот разбирали по домам. В любой семье должен быть сын — родной или приемный. Ивана нарекли по имени крестного отца — Якова Яковлева, музыканта местного помещика. Кормилицей мальчика стала соседка.
Жители деревни считались православными, но на самом деле были язычниками. Молились покойникам. На лавку вдоль стены ставились свечи по числу усопших родственников, вся семья собиралась в избе, а глава семейства подходил к каждой свече с рюмкой водки и ломтем хлеба и громко возглашал: «Вот тебе, мать. Вот тебе, отец. На, держи, брат». После Пасхи приезжал священник, обходил дома, пел тропари. Мальчишки дружно таскали хоругви — их это забавляло. В 6−7 лет у них была игра — бросать вдоль улицы иконы — кто дальше. (Потом Яковлев очень мучился этим воспоминанием). Больше о вере крестьяне ничего не знали. (Церковь в селе была заложена в только 1885 году по инициативе Яковлева).
Хотя мальчика окружили заботой, он догадывался, что мать и отец ему не родные. Но узнал он это только в 17, когда случайно нашел метрику о своем рождении и крещении.
Детство Яковлева проходило весело — он был подпаском и целые дни проводил в поле с татарчонком Хакимом, который учил его говорить по-татарски, вить кнут, играть на флейте, плести лапти. Во время обеда, когда стадо отдыхало, Ваня стирал рубахи и ловил рыбу. В книге воспоминаний «Моя жизнь» Яковлев пишет: «В детстве я был хилым, тщедушным мальчиком — плохо питался. Мясо употребляли очень редко. Главным образом пища была растительная — суп и хлеб с солью».
От неизвестного к известному
Но детство закончилось рано. В их деревню приехал священник Алексей Баратынский — родственник поэта и заведующий удельным училищем в селе Старые Бурундуки.Село было расположено на берегу Свияги. В 1771 там был построен храм, а с 1841 года там появлялись удельные училища. Для одного из них священник искал учеников. Восьмилетний Ваня оказался единст-венным, кого взяли. Мальчик два раза сильно болел — перенес оспу, а потом упал с полатей, разбив голову. Конечно, пострадала учеба. К тому же в училище был особый порядок обучения — от неизвестного к известному: «… в первый год незнающие или плохо знающие по-русски чувашлята должны, между прочим, выучить повседневные молитвы с голоса, Символ Веры, и 10 заповедей по книге наизусть, когда они еще не умеют читать». Зазубривать на русском языке приходилось много, и это была беда всех нерусских мальчиков. Спасала только усидчивость.
Постепенно Иван выздоровел и выучил наизусть Филаретовский катехизис на русском языке, естественно, ровным счетом ничего в нем не понимая. Но как бы то ни было, на третий год Иван из слабенького несмышленого мальчика стал первым учеником. А при выпуске декламировал «Стрекозу и Муравья», хотя читать свободно смог только через пару лет. На четвертом году он стал старостой класса и прекратил издевательства старших над младшими.
Яковлев хотел продолжать учебу, но дорога в гимназию была закрыта — не было денег. О. Алексий пы-тался поместить Яковлева в школу земельных работ при Симбирской мужской гимназии мерщиков, но все было тщетно. Два года Яковлев жил в семье Мушкеевых. Там он, наконец, получил русское право-славное воспитание и переосмыслил цели: «Я горячо молился Богу, чтобы Он путем страдания укрепил силы для будущего подвига. (Какой это будет подвиг, я сам себе тогда не отдавал ясного отчета)».
Молиться Яковлев начал по примеру старушки, которая шла на молитву в конюшню. Она не любила любопытного мальчика и прогоняла. А он следил и начал подражать. Однажды, когда Мушкеевы молились ночью, Иван слез с полатей и начал класть земные поклоны. Его прогнали. В доме была книга «Чтение из четырех евангелистов» и Псалтирь. Тогда Ваня стал читать, а потом — ходить на ранние службы и подавать милостыню.
При Симбирской мужской гимназии были организованы землемеро-таксаторские курсы, и Яковлев попал туда. В это время юноша случайно познакомился с отставным полковником С. Д. Раевским. Раевский, тогда уже пораженный параличом и сильно хромавший старик, сидел на ступенях подъезда попросил бежавшего мимо юношу написать за него письма, дал за работу 20 копеек и пригласил в гости еще раз. Так Яковлев стал жить в их семье. По вечерам читал вслух «Преступление и наказание» — Раевский уже не мог сам держать книгу. Полковник оказал на Яковлева сильное влияние — рассказы о Пушкине вдохновляли, и юноша с рвением изучал русский язык и литературу, все больше впитывая православное миропонимание. Доходило до того, что он говел весь Великий пост, хотя в семье Раевских было принято поститься только на Страстной. После отъезда Раевский повелел Яковлеву оставаться в его доме и жить на его деньги.
Ученик-учитель
Окончив таксаторские курсы, Яковлев стал частным землемером. Вместо двух лет стажировки хватило нескольких месяцев — и он уже направлен в Сызрань штатным мерщиком. Монотонная служба не соответствовала его духовным запросам. Юноша прослыл «фантазером» и «нигилистом». Вечерами после работы целыми ночами велись споры — речи Яковлева о том, чтобы «подарить народу свет и веру» очень забавляли молодых людей. А Яковлев уже думал о чувашском алфавите и издании богослужебных книг на родном языке.В просьбе уволить его из землемеров резко отказано. Заподозрили, что он хочет заняться частной практикой, которая приносила бОльший доход. Многочисленные письма в высшие инстанции не помогали. Наконец через 9 месяцев он получил увольнение без выкупа, хотя должен был прослужить 10 лет или компенсировать расходы на его обучение (для этого Яковлев тайной частной практикой заранее накопил 200 руб.).
Директор Симбирской гимназии Вишневский сочувственно относился к странному желанию «инородца» поступить на учебу, но при условии, что юноша сдаст 17 экзаменов. Во время усиленной подготовки Яковлев заболел тифом, но успел поправиться. Проблемы возникли только французским и немецким — и он оказался в стенах гимназии, о которой мечтал годами. Директор был очень набожен и строг. Когда Яковлев с другом по случаю успешного окончания учебы пришли на богослужение не в черных брюках, как положено, а с разноцветными полосами в виде лампас, разъяренный Вишневский запер их после литургии до вечерни.
Печать тогда пестрела статьями на тему «инородцев». Отношение к ним как «к полудиким овцам» возмущало Яковлева. Особенно много о чувашах печаталось в «Справочном листке Казани». Из него Яковлев узнал о деятельности Золотницкого, автора «Чуваш кнеге» («Чувашская книга») и «Солдалык кнеге» («Календарь»). Автор настаивал на необходимости обрусения «инородцев». Яковлев решился на рецензию, в которой критиковал алфавит Золотницкого, «совершенно не отражавший звуковых особенностей чувашского языка и некоторых слов».
Вишневский предложил организовать подготовительный класс для нерусских детей, и Яковлев зажегся идеей учить их. Уже на второй год учебы осознал, что может открыть школу — и просто пригласил четырех мальчиков из деревни. Все поселились на одной квартире и жили на деньги Яковлева. Он одновременно был и учеником гимназии, и учителем.
Симбирский архиепископ Евгений вспоминает: «Он экзаменовал меня по Закону Божию и убеждал меня в присутствии Вишневского и других преподавателей поступить в духовную академию. В то время занимались инородцами ввиду их отпадения из Православия в магометанство, и я думаю, что этим на меня, как на чуваша, было обращено внимание архиерея» 1.
В 22 года Яковлев окончил гимназию первым учеником, из класса он один получил золотую медаль.
В Казанский университет принимали без экзаменов. Но денег на обучение не было. Яковлев подал прошение о назначении ему Карамзинской стипендии. Имя Яковлева как «способного и достойнейшего инородца» было известно еще с «гимназических» времен, и деньги нашлись. Яковлев стал готовиться, выбирал между историко-филологическим и физико-математическим факультетами. Став студентом, он начал сбор устного народного творчества для букваря. Это исключило возможность сочетать физико-математический факультет и филологическую работу. Яковлев решил перейти на историко-филологический. На втором курсе он догнал сокурсников, одновременно работая частным учителем.
На выпускных экзаменах Яковлев опять стал первым студентом, получив диплом специалиста по русской истории. Диссертацию на степень кандидата он предоставил, но защищать не стал — в школе уже было 52 человека, и надо было искать квартиру для учащихся и деньги на их содержание. А еще — выйти из податного сословия.
25 из 47
В это время совет казанского братства святителя Гурия (одного из первых мисионерских братств, открытых в 19 веке) решил создать чувашскую школу по образцу созданной в 1872 году профессором Н.И. Ильминским Казанской инородческой учительской семинарии, которая готовила учителей для татарских, мордовских, марийских, чувашских, удмуртских школ. Школа Яковлева в Симбирске подходила как нельзя лучше.Первая встреча Яковлева с Ильминским состоялась еще до учебы в университете. Профессор знал его по рецензии на книгу Золотницкого, а Яковлев давно жаждал познакомиться с Ильминским. Тот при-гласил Яковлева в школу на всенощную. Служба на нерусском языке и дети, которые любовно исполняли песнопения, потрясла молодого человека, и он вдохновился идеей преобразовать свою школу.
Раньше Яковлев и о. Алексий Баратынский считали, что нельзя переводить Священное Писание и церковно-богослужебные книги на чувашский язык. Теперь же Яковлев снимает жилье рядом с квартирой Ильминского, которая стала настоящим центром изучения фонетики тюркских языков (чувашский вхо-дит в тюркскую группу). Осенью 1870 года началось составление алфавита, в котором учитывались специфические звуки чувашского языка. Итогом стал алфавит из 47 букв.
К осени следующего года был составлен букварь, который состоял из предисловия, азбуки, поучений, молитв и приложений. В приложении были простые, но неизвестные народу понятия о високосном годе, названия дней недели и месяцев, таблица умножения. В издание вошли чувашские поговорки и пословицы и поучения. Например:
«С одеждой обращайся аккуратно, не рви: если порвал, зашивай сам, поставь заплатку, чинить свои вещи не стесняйся, это не зазорно».
«Как только научился обращаться с ножом и топором, старайся мастерить вещи так, как их сделали другие. Мастерство постепенно совершенствуется от плохого к хорошему».
«Куда бы тебя не посылали по делу, возвращайся быстрее».
Алфавит из 47 букв оказался сложен для детей, и Яковлев решил оставить только 27. В том же 1872 го-ду изданы перевод книги «Начальное учение православной христианской веры» с татарского языка и «Букварь для чуваш», который стал официальным учебником, вытеснив, к великой радости Яковлева, столь неприятную ему книгу Золотницкого. На титульном листе значилось: «Букварь, религиозно-нравственные наставления и молитвы и избранные места из Священного Писания».
Через год Яковлев максимально приблизил чувашский алфавит к русскому, оставив 25 букв. Это вариант и стал «алфавитом Яковлева», который подвергся изменению только после октябрьской революции. В современном чувашском алфавите 37 букв — 33 русские и 4 буквы «с щетинами» (черточка над буквой, обозначающая мягкость гласного звука). Чувашский из устного языка стал, наконец, письменным.
В то время усилилась революционная пропаганда среди студентов — и друзья Яковлева стали спорить о необходимости переводить богослужебные книги и Библию. Он остался один, считаясь к тому времени крупным специалистом по истории чувашской культуры. Французский этнограф Альфонс Пинар, посетивший эти края, был потрясен, узнав, что у нерусского народа Поволжья есть письменность, они умеют читать и верят в Бога.
В 1871 году начался перевод Евангелия от Матфея. Работа шла медленно и трудно. Яковлев сравнивал греческий, русский, латинский, французский и немецкий тексты, беседовал с чувашами, сохранившими «литературную» речь. Сложность была и в том, что в маленькой Чувашии было целых три наречия и надо было выбрать стилистически чистое.
Просветитель
После окончания университета Яковлев стал инспектором чувашских школ, продолжая заниматься переводческой и издательской деятельностью. В 1911 году вышел весь Новый Завет отдельной книгой на чувашском языке с предисловием Яковлева.Отдельной книгой издана Псалтирь, подготовлены Пятикнижие Моисея, Книга Иисуса Навина, Книга Судей, Книга Руфи, Книга Иова. Остальные переводы из-за революции 1917 года не сданы в печать. В 1922 году Яковлев передал их в архив Британского и иностранного библейского общества. Теперь они хранятся в библиотеке Кембриджского университета. За всю жизнь Яковлев издал более 100 книг и брошюр на чувашском языке.
Его школа за 50 лет стала центральной, потом — учительской, а в 1917 — учительской семинарией. До 1917 года там было подготовлено более тысячи народных учителей.
Женскую школу — в женские руки
Брак Яковлева был крепким и счастливым. Женился он на приемной дочери Ильминского — Екатерине Алексеевне Бобровниковой. Ильминский дал ей прекрасное образование, и она заведовала женским отделением Симбирской чувашской учительской школы в течение 40 лет. Она прервала работу только на год — родился сын Леля. На это время женским отделением управляла сестра милосердия Софья Ивановна — приемная дочь русского священника из чувашского села.Идея открыть женское отделение возникла в 1878 году, но министерство не дало согласие из-за отсутствия средств. Тогда Яковлев начал набирать девушек и обучать их за свой счет. Девочки снабжались одеждой, билетами до дома, для них устраивались праздники на Рождество и Пасху, литературные вечера. На деньги Яковлевых игрались свадьбы и собирались приданные. Воспитанницы Екатерины Алексеевны были прекрасными рукодельницами — по примеру учительницы, у которой было несколько наград на выставках и золотая медаль.
Вдали от собственной могилы
К 1917 году у Яковлева были такие звания:Наступил 1917 год. Симбирская газета «Заря» в статье «Яковлев и чуваши» призывает отказаться от «старорежимца». Надо было уезжать, но Яковлев противился этому решению, как мог. Прогрессирую-щая болезнь глаз вынудила его переехать в Москву к детям. Думал, временно, а оказалось навсегда. Но до переезда успел написать свой самый известный труд: «Духовное завещание чувашскому народу».
Чувашский просветитель скончался в 1930 году, и покоится на Ваганьковском кладбище, хотя завещал похоронить себя в могиле, вырытой собственноручно у церкви при своей школе.
В 2008 году со дня рождения Ивана Яковлевича Яковлева исполнилось 160 лет. На его родине прошли торжества. Ректор Чебоксарского епархиального духовного училища предложил начать cбор материалов для канонизации этого просветителя Чувашии.
