 |
| Православие.Ru | Елена Лебедева | 14.07.2008 |
«Люблино милое, где легкий, светлый дом»
По преданию, история Люблино началась во времена Лжедмитрия I. Будто бы войско самозванца с казаками и стрельцами, переметнувшимися на его сторону, проходило в Москву через будущее Люблино. И якобы потом его воины первыми стали обживать и заселять эти еще дикие земли.Однако достоверные сведения об этой местности относятся к концу XVI века. Тогда поместье, (точнее, пустошь), названное Юркино по имени одного из владельцев, переходило из рук в руки разных хозяев. Оно было разорено в Смутное время, но уже в 1622 году царь Михаил Федорович пожаловал Юркино подьячему Григорию Ларионову. А в конце «бунташного» XVII века Юркино принадлежало стольнику Григорию Петровичу Годунову, одному из последних представителей этого рода, выдвинувшегося при царе Федоре после его женитьбы на Ирине Годуновой. Новый владелец Юркина был дальним родственником царя Бориса Годунова. Григорий Петрович Годунов полюбил это имение, назвал его своим именем — Годуново и построил усадебку, а своих детей хоронил в соседнем Николо-Перервинском монастыре. После смерти хозяина в 1704 году владение перешло к его единственной не умершей в детские годы дочери Аграфене, которая вышла замуж за князя Владимира Никитича Прозоровского — адъютанта фельдмаршала князя Михаила Голицына, отличившегося в Северной войне и в Полтавской битве. Как все тесно связано в московской истории: этот Голицын был предком владельцев соседнего имения Кузьминки.
Годуново со временем перешло к наследнику, князю Петру Владимировичу Прозоровскому, при котором оно и стало именоваться Люблино. Существует оригинальная версия, что новый хозяин женился на простолюдинке, и она называла поместье «Люблино» с ударением на втором слоге — столь оно полюбилось ей. Хотя, возможно, новое имя просто было придумано по тогдашней моде на сентиментальные, романтические названия. Имение действительно было очень любимо хозяевами, хотя это была простая деревенька с деревянной усадьбой. И сын хозяина князь Владимир Петрович уже унаследовал имение как Люблино, но он стал его последним владельцем из рода Прозоровских.
В 1790-х годах это недорогое имение купила у них княгиня Анна Андреевна Урусова. Но ее любимая дочь Софья, жена барона А.С. Строганова, владельца Кузьминок, кстати, тоже связанного родственным узами с Голицыными, вскоре умерла, и убитая горем мать не могла больше находиться в стенах люблинской усадьбы, где все напоминало ей о дочери. По одной версии, она продала его графине Марии Григорьевне Разумовской, известной своим скандальным браком по любви с графом Львом Кирилловичем Разумовским — он выиграл ее в карты у опостылевшего мужа, князя А.Н. Голицына, троюродного брата В.П. Прозоровского. Другие ученые считают, что Урусова сразу продала имение отставному бригадиру (генерал-майору), действительному статскому советнику Николаю Алексеевичу Дурасову.
Родоначальник Дурасовых, Иван Дмитриевич, приехал из Польши на службу к Ивану III, и с тех пор Дурасовы честно «служили дворянские службы в разных чинах», так что новый владелец тоже принадлежал к старинному роду. А его мать Аграфена Ивановна была дочерью уральского горнопромышленника Мясникова. Все четыре дочери Мясникова — тетки Дурасова — остались в памяти Москвы. Дарья Мясникова, ставшая женой А.И. Пашкова, построила себе усадьбу на Моховой, которую теперь занимает Московский университет. Екатерина вышла замуж за сенатора Г. И. Козицкого, который построил для нее дворец на Тверской — ныне Елисеевский гастроном да еще и назвал в честь любимой супруги местный Козицкий переулок. Ирина Мясникова повенчалась с П.А. Бекетовым и стала владелицей Зюзина, когда-то принадлежавшего боярыне Морозовой. Аграфена стала женой бригадира А.Н. Дурасова, выстроившего великолепный дворец на Покровском бульваре, который оставил имя Дурасовскому переулку. Их сын Николай и приобрел Люблино по случаю выхода в отставку. Имение было почти заброшено, скудно, пустынно, и он мог свободно строить в нем все, что хотел, воплощая все причуды фантазии. Баснословное фамильное богатство — 2 завода и полторы тысячи крепостных, подмосковное владение близ города Пушкина и усадьба в Симбирской губернии (кстати, описанная восхищенным С.Т. Аксаковым в книге «Детские годы Багрова-внука») — давало ему свободу жить так, как хотелось, за что Дурасов и его родственники получили прозвище «евангельских богачей».
По легенде, тщеславный чудак особенно мечтал получить орден святой Анны, не имея никаких наград. А ему хотелось отличиться с такими-то капиталами! Орден сей учредила императрица Анна Иоанновна: он представлял собой равноконечный крест из темно-рубинового стекла с круглым медальоном, в котором находилось изображение святой Анны. Концы креста были соединены ажурным орнаментом. Со временем Аннинский орден был полузабыт, и только Павел I восстановил его в день своей коронации в 1797 году.
По преданию, одним из первых император наградил этим орденом Николая Дурасова. И будто бы, получив вожделенную награду, «свежий кавалер» купил Люблино и пригласил архитекторов Родиона Казакова и Ивана Еготова, которые тогда работали в Кузьминках, увековечить свою мечту в камне: выстроить дворец, символически запечатлевший орден святой Анны. В план трехэтажного дома положен равноконечный крест с кругом посередине, а концы креста соединены круглой колоннадой. Внутренняя планировка вторит общему замыслу сочетания креста и круга: в центре первого этажа находится круглый парадный зал, на втором этаже — такой же зал, но поменьше. От круглых залов с четырех сторон, как стороны креста, отходят боковые комнаты. Здание завершал большой купол, увенчанный статуей Аполлона — покровителя искусств, к которым был весьма склонен хозяин имения. Уникальность расположения и планировки дворца состояла и в том, что из всех его окон открывались дивные дальние панорамы: видны были Коломенское, Николо-Перервинский монастырь, Москва-река и даже кремлевские башни с куполами соборов. Дурасов не стал строить себе домовой церкви. Рядом был монастырь, а главное, хозяин не собирался здесь жить: по преданию, он даже ни разу не заночевал здесь. Он построил сугубо увеселительный дворец, «богатый приятностями и гостеприимством», где задавал свои роскошные пиры и балы.
Ученые считают, что легенду про орден придумали следующие владельцы имения уже после смерти Дурасова — для привлечения публики в Люблино. Под сомнение ставят даже сам факт награждения Дурасова этим орденом, хотя и не опровергают его. Реальными прототипами люблинского дворца называют и сельские дома около Рима, и творения итальянца Андреа Палладио, и переработанный проект «храма изящных искусств» теоретика французского классицизма Жана-Франсуа Неффоржа, и даже проект «салона Аполлона» в Версале, созданный Никодемусом Тессином Младшим для короля-солнца Людовика XIV. И особенно «русский Версаль» — императорский Павловск.
Считается, что проект люблинской усадьбы принадлежит Родиону Казакову, а Еготов лишь воплощал его. Дом Дурасова представлял собой храм искусства, ибо архитектура классицизма тяготела к античности. Парадная «половина» дворца на первом этаже состояла из трех роскошных залов, каждый со своим предназначением. Центральный Круглый зал служил столовой, в Колонном, или Розовом, зале, названном по цвету стен, была гостиная. Третий, необыкновенно красивый Мраморный зал, отделанный под мрамор разных оттенков, был романтическим залом для влюбленных — в нем давали балы. Расписывал эти залы знаменитый итальянский живописец Д. Скотти, а барельефы делал русский крепостной мастер по имени Лука. На третьем этаже устроен роскошный бельведер с круглым залом и окнами на четыре стороны света.
Хлебосольный Дурасов любил не только угощать, но и удивлять своих многочисленных гостей. Он мог пригласить к столу богатого вельможу и бедного студента, расположившегося в парке перекусить на травке, уверяя, что отказ очень его обидит. Стол всегда был накрыт на 30 кувертов, а готовила на всех одна крепостная кухарка, причем из снеди, производимой в хозяйских угодьях: стерлядь, судаки и раки из люблинских прудов, спаржа с огородов, телятина со скотного двора и даже собственное вино наподобие шампанского из дурасовских крымских деревень! Недаром поэт Дмитриев выразился, что «Дурасов жил в Люблино, как сатрап». Хозяин имел странную привычку ругать свое угощение. В ответ на восторженные похвалы гостей он добродушно отнекивался: «Дрянь-с, совершенная дрянь-с!» Зато если замечал, что гостю понравилось его вино, он приказывал положить несколько бутылок ему в экипаж. Есть и другое мнение: Дурасов разыгрывал гостей, уверяя, что все кушанья — «домашние», а простаки попадались на эту удочку и разносили это по всей Москве. Под стать шутнику-хозяину были и иные гости. Например, князь Д.Е. Цицианов, тоже славившийся веселым нравом, однажды рассказал за столом, как из шерсти рыбы выткали ценное сукно и он лично преподнес его в подарок светлейшему Потемкину.
В 1812 году Люблино не пострадало именно благодаря пиршествам Дурасова. Количество и качество припасенной провизии привлекли внимание французских генералов. В то время как в сожженной Москве непрошенные гости поедали ворон, высшее командование плотно обедало в доме у Дурасова (хотя сам хозяин переживал войну в своем симбирском имении), вследствие чего усадьба не была разорена.
Рядом с дворцом располагались здания театра и театральной школы, где актеры обучались сценическому мастерству. Крепостной театр Дурасова не уступал шереметевскому. Его труппой руководил знаменитый актер Петр Алексеевич Плавильщиков, выступавший на сцене Петровского, а потом Императорского театра в Москве. И здесь Дурасов не изменял своей привычки. В 1806 году он дал в Люблино праздник в честь самой княгини Е.Р. Дашковой. Ее компаньонка вспоминала, что маленького и подвижного хозяина можно было принять скорее за карлика, а не за рыцаря этого волшебного дворца. Гостей развлекали в театре пьесами и балетом, а барин извинялся за «совершенное убожество» того, что они видят — дескать, все остальные люди заняты на полевых работах.
О дурасовском театре знали даже в Петербурге. В мае 1818 года его лично посетила вдовствующая императрица Мария Федоровна, супруга Павла I. Она была потрясена актерами, потом осмотрела усадьбу, отобрала себе в оранжерее понравившиеся растения, наградила садовника и отобедала у хозяина, который дал в ее честь самый торжественный прием, ставший последним дурасовским праздником в Люблино. В память об августейшем посещении в одном из залов установили бронзовый бюст императрицы. Уже в июне того же года Дурасов умер от случайного заражения крови. «Добрый был человек. Весь город жалеет о смерти его», — так отозвались на его кончину современники.
Храм на Голофтеевой даче
Дурасов не был женат и не имел потомков. Дом унаследовала его сестра Аграфена Алексеевна, вышедшая замуж за дальнего родственника, генерала Михаила Дурасова, столь неожиданным образом сохранив родовую фамилию. При ней кончается веселье Люблино, но начинается его хозяйственная эра. Свою дочь Агриппину она выдала замуж тоже за генерала и сенатора Александра Александровича Писарева, участника Отечественной войны, впоследствии попечителя Московского учебного округа и Варшавского военного губернатора. Ему принадлежала усадьба «Большие Горки». Именно он соорудил ту самую барскую усадьбу с флигелями, которую Шехтель слегка перестроил для Зинаиды Морозовой и куда большевики потом поселили умирающего Ленина.Писарев, став владельцем Люблино, стремился превратить его в образцовое хозяйство. Он выписал стадо дорогих тирольских коров (каждая по 35 червонцев), устроил теплицу для ананасов и фиников и тоже зазывал гостей — среди них был и Иван Михайлович Снегирев, знаменитый московский историк. Только теперь гости вместо театра развлекались прогулками по саду. Новые хозяева обычно жили в Горках, а Люблино отдали под дачи для состоятельных горожан. С той поры оно начало превращаться в дачную местность.
Но что-то не сложилось в семейной жизни Писаревых. В 1840 году генерал жаловался другу в письме, что его выгоняют из его «гнездышка», из «дорогого Люблино». А в 1848 году он умер, и вдова, не справляясь с управлением огромным хозяйством, продала имение московскому богачу Н.П. Воейкову. Скоро грянула отмена крепостного права, и содержать такое владение он тоже не смог. Так Люблино попало в руки купца 1-й гильдии Конона Никоновича Голофтеева и его компаньона Петра Рахманина.
Они вместе занимались торговлей «модным дамским товаром». Кроме того, Голофтееву принадлежал пассаж на Петровке, устроенный им на месте самого первого пассажа Москвы — галереи князя М.А. Голицына, возведенной в 1835 году. Голицынская галерея вскоре перешла к Голофтееву и стала называться Голофтеевской. Упомянем, что ее здание сгорело в начале ХХ века, и в 1912 году архитектор И. Рерберг выстроил на том месте новый Голофтеевский пассаж — последний пассаж дореволюционной Москвы и первый магазин, построенный из железобетона. Его разобрали после войны и выстроили на том месте новый корпус ЦУМа.
Компаньоны совместно владели Люблино. Им принадлежал дворец, в котором они отдыхали с семьями летом, для чего незначительно его переделали, не тронув планировки и интерьеров. Люблинские же земли они отдали исключительно под дачи и стремились привлечь к себе состоятельную публику всяческими оригинальностями.
Тем временем 30 мая 1872 года в Москве открылась Политехническая выставка, устроенная в честь 200-летия со дня рождения Петра Великого. Всего три года назад с большим успехом прошла Этнографическая выставка, организованная Обществом любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете. И тогда явилась мысль провести выставку прикладного естествознания (будущую Политехническую), на которой были бы представлены все полезные технические изобретения и новинки в самых разных областях — от садоводства до медицины, а также их применение в быту небогатых людей. Так был создан отдел сельского домоводства, где среди прочего экспонировалась интересная деревянная церковь, которую можно собрать своими силами, без архитектора, не теряя в красоте. Чтобы снизить расходы, комитет не стал проводить конкурс, а обратился с просьбой разработать проект такой церкви к одному из своих членов, архитектору дворцового ведомства Николаю Александровичу Шохину. Он отметился в удачной реставрации Большого Кремлевского, Николаевского и Потешного дворцов, Грановитой палаты, Троицкой башни и легендарной церкви Вознесения в Коломенском, а потом стал одним из архитекторов Политехнического музея и подарил ему свою драгоценную библиотеку.
Политехническая выставка занимала весь Александровский сад, Манеж, Кремлевскую набережную. Церковь была спроектирована Шохиным в виде разборного сруба из брусьев, перекрытого шатром, и украшена кокошниками. Она демонстрировалась в Александровском саду подле Боровицкой башни как главный экспонат и образец русского стиля. Церковь могла вместить 200 человек, и при этом ее можно было легко разобрать, перенести на другое место и там снова собрать без особых усилий. Если бы Шохин знал, что этим он спас жизнь своему творению! Ее нашли чрезвычайно изящной по архитектуре, похвалили за простоту и характер, подобающий православной русской сельской церкви с хорами и звонницей.
Примечательно, что в русском стиле были исполнены и иконостас, и утварь. Причем убранство было от самых лучших отечественных фирм: парчу и облачения поставляли Сапожниковы, серебро — Хлебников, а иконы написали палехские мастера.
Эта необыкновенная, оригинальная красота в сочетании с практичностью поразила компаньонов. Они приобрели ее для Люблино прямо на выставке, кстати, вместе с «образцовыми» деревянными домиками для дач, тоже исполненным в русском стиле, что гармонировало с храмом.
Церковь отправилась в Люблино после закрытия выставки в сентябре 1872 года, а остальные ее экспонаты стали частью новосозданного Политехнического музея, где была представлена и модель этой церкви. За ее проект архитектор Шохин был удостоен золотой медали.
Приобретенную церковь поставили восточнее «господского дома» и освятили во имя святых Петра и Павла, по именинам Рахманина. Престольный праздник приходился в разгар дачного сезона, и церковь не имела собственного причта, будучи приписанной к Влахернскому храму в Кузьминках: священник служил в летние праздники для дачников, а зимой храм был закрыт. Вскоре Рахманин умер, и Голофтеев стал единовластным хозяином Люблино. Отныне его дом называли «Голофтеевой дачей».
Летом 1866 года дачу в Люблино снимал Достоевский. В то время писатель работал над романом «Преступление и наказание». Первые главы уже отправились в издательство, и требовалось скорее закончить роман. Достоевский был нездоров, одинок и не имел спокойного места для работы, пока не отправился в Люблино навестить сестру Веру, снимавшую здесь дачу. Ему настолько понравился этот тихий уголок, что он тут же нанял себе пристанище «по знакомству» за половинную цену и на радостях даже пригласил нелюбимого пасынка пожить у себя на даче. Писатель занял всего одну комнатку на втором этаже бывшего дворянского пансиона, устроенного Дурасовым. Родственники наняли ему лакея, боясь оставлять больного писателя одного, но вскоре тот наотрез отказался помогать Достоевскому, рассказав, что барин замышляет кого-то убить: ночи напролет ходит по комнате и говорит об этом вслух. Писатель полюбил дальние прогулки по окрестностям, и свои впечатления этого лета описал в повести «Вечный муж».
В конце XIX века на люблинской даче жил знаменитый филолог Ф.И. Буслаев. Он уже почти ослеп и диктовал здесь воспоминания, а в июле 1897 года умер в Люблино.
После сооружения Московско-Курской железной дороги Люблино стало одним из самых лучших и дорогих мест отдыха, так что рядом с усадьбой появился целый дачный поселок под названием Новый. Но скаредность хозяев — Люблино уже перешло к сыну Голофтеева Николаю Кононовичу — стала причиной заката люблинского «дачного сезона». Здесь дорожили каждый клочком земли, ставили домики вплотную друг к другу и даже на таких «голых» участках, которые не годились для дачного отдыха. К тому же в конце XIX века по соседству устроили городские «поля орошения», что многих оттолкнуло от «люблинского рая». А в июне 1904 года страшный ураган уничтожил многие дома, рощу и пруд с карасями. Газеты утверждали, будто за одни только поваленные в парке деревья Голофтееву предложили сто тысяч рублей. А легкая, но прочная церковь устояла, хотя деревья рядом были выворочены с корнем. С господского дома сорвало крышу и повредило статую Аполлона. Голофтеев заказал в Гамбурге другую скульптуру — копию «Геркуланянки», хранившейся в Дрезденском музее, только сделали ее не из мрамора, а из более стойкого сплава шпиатра, похожего на свинец. Так «Геркуланянка» заменила Аполлона, но ее все приняли за статую святой Анны.
Возвращение в люблинский рай
После революции дворец нещадно эксплуатировался разными непрофильными учреждениями: сначала в нем разместилась школа, потом клуб железнодорожников имени III Интернационала, затем мастерские, склады. Не миновали печальные перемены и люблинского храма. После декрета об отделении Церкви от государства все церковное имущество было национализировано, и верующим требовалось составлять договор с властями о дальнейшей эксплуатации здания храма. Так в 1918 году из местных жителей был создан самостоятельный и постоянный приход Петропавловского храма, отныне отделенный от Влахернского храма в Кузьминках. С 1919 года его настоятелем стал священник Александр Ремов, учившийся в Московской духовной академии, а диаконом — Владимир Федоров, бывший иеродиакон Чудова монастыря. Изъятие церковных ценностей не обошло стороной и этот храм: в апреле 1922 года из него вывезли всю серебряную утварь.Разумеется, что к церкви подбирались со всех сторон. На следующий, 1923, год «по требованию рабочих и мастеровых Московско-Курской железной дороги» и «по постановлению ячеек РКП и РКСМ о ликвидации храма» Люблинский горсовет решил передать его под комсомольский клуб, хотя такой клуб уже был в дурасовском дворце, а церковь находилась под охраной Музейного отдела. Тем не менее это решение было утверждено президиумом Моссовета. В марте 1924 года храм был опечатан, и на его осмотр приехал маститый архитектор Н.А. Всеволожский, работавший одно время в Комиссии по охране архитектурных историко-художественных памятников и сотрудничавший с А.В. Щусевым, а потом проектировавший знаменитую Каширскую электростанцию. Состояние храма было оценено как плачевное: крыша протекала, стены облупились, окна выбиты. Зато снаружи храм оставался по-прежнему очень живописным. Эксперты назвали его стиль «ропетовским» (от псевдонима художника И.Н. Петрова, который одним из первых создавал в русском стиле здания, иллюстрации и даже рекламные этикетки) и отметили, что это почти единственный его образец.
Прихожане, как могли, отстаивали свой храм и просили снять печати к Пасхе. После этого он какое-то недолгое время действовал по решению местных властей, но ВЦИК такое самовольство пресек и подтвердил решение Моссовета о полном закрытии храма, не найдя «оснований» для его пересмотра. В храме уничтожили интерьеры и открыли в алтаре «уголок безбожника». А дальше случилось чудо.
В 1923 году в селе Рыжево Егорьевского уезда Московской губернии во второй раз сгорел его Введенский храм, построенный задолго до революции на средства купца 1-й гильдии Семена Майкова. Говорят, что сельчане нашли состоятельного благотворителя-нэпмана, который согласился… купить им новый храм. А Петропавловская церковь как нельзя лучше подходила для безопасного перемещения. В 1927 году власти разрешили передать ее в село Рыжево, причем Президиум Моссовета особо потребовал сохранить прежние размеры и формы архитектуры. Ее успешно перенесли, собрали заново и, сохраняя посвящение сгоревшей церкви, переосвятили в честь Введения Пресвятой Богородицы во Храм. Так она и стоит поныне в семи верстах от Егорьевска и до сих пор действует. А ведь могли и на дрова разобрать.
А московский дворец Н.А. Дурасова в 1948 году занял Институт океанологии АН СССР и освободил его только в наше недавнее время, когда эксплуатировать здание, кстати, находившееся под охраной государства, уже было невозможно. Исторический памятник пребывал в изуродованном состоянии, но сохранил свою планировку и крупицы подлинного интерьера. Оттого удалось провести научную реставрацию этой архитектурной жемчужины, которая обрела свой первозданный «дурасовский» облик. Строили различные планы дальнейшей эксплуатации дворца, в частности, в нем хотели разместить банк, но решением мэра он был оставлен как музей. Интересно, что именно благодаря этому дворцу появилась новая станция московского метро «Волжская», которая не планировалась. Рядом должна была открыться станция «Люблино», но ее прокладку в охраняемой исторической зоне отклонили, и эту станцию отодвинули на километр, а вместо нее в отдалении построили дополнительную станцию «Волжская».
Восстановленный дворец стал гордостью района Люблино, хотя сотрудники музея сетуют, что о нем практически ничего не знают даже местные жители, не говоря об остальных москвичах. А ведь это оригинальнейший образец московского классицизма, подлинный исторический памятник (не новодел!), и все это возрожденное великолепие теперь можно увидеть своими глазами.
В перспективе планируется воссоздание Петропавловской церкви по чертежам архитектора Шохина. Ведь историческая церковь Люблино не погибла.
Частично использованы материалы статьи: Иванов Ю.В., Мазницына О.А. История одного экспоната (Храм в Люблино) // Москва: События, люди, проблемы. Краевед. сб. М., 1997.
