 |
| Русское Воскресение | Александр Стрижев | 14.07.2008 |
Игумения Митрофания, в миру Прасковья Григорьевна Розен, родилась 15 ноября 1825 г. в Москве и принадлежала к аристократическому слою русского общества. Ее отец — барон Григорий Владимирович Розен, герой войны 1812 г. — позже (1830−1838) командовал Кавказским краем. Мать — Елизавета Дмитриевна, урожденная графиня Зубова, — отличалась доброжелательным характером и склонностью к добродетелям. В семье почитали православные святыни, водили дружбу с известными лицами. Девочка росла, окруженная заботой и вниманием родителей, ставивших на первое место в воспитании ребенка благочестивое поведение и чистоту помыслов. Поощрялись любознательность, развивающая ум, занятия на вольном воздухе, благотворительны для здоровья, тяга к знаниям. Прасковьино детство прошло в солнечном Закавказье, в окружении всеобщего внимания и исключительной роскоши. Но сердце юной баронессы не склонно было к мирским развлечениям и утехам, оно жаждало уединенных размышлений и спасительных истин. Любила Прасковья рисование. Обучал ее мастерству великий живописец Константин Айвазовский.
Потом семью постигло горе: в 1839 году ее отца разбил паралич. Жить пришлось в Москве, в знаменитом Петровском дворце, где Прасковья покоила родителя, оберегая его покидающие силы. Вскоре Г. В. Розен скончался — там же, во дворце. Теперь главным занятием баронессы стало иконописание. Оно утешало в горести и умудряло творческое дарование богомыслием. В 18-летнем возрасте баронессу представили к Высочайшему двору и затем пожаловали во фрейлины государыни Александры Феодоровны. Несмотря на придворную церемониальную жизнь, занятия баронессы церковной живописью продолжались. В 1849 году Прасковья Григорьевна написала несколько иконостасов, получив одобрительные отзывы Московского митрополита Филарета (Дроздова), с которым была знакома с детства и чьими назиданиями успешно пользовалась. В простом платье, ничем не отличаясь от других странниц, баронесса Розен посещала святыни родной земли — монастыри и храмы, с их целебными источниками и чудотворными иконами. Так протекало время научения опыту христианского благочестия, глубоко нравственного отношения к труду и людям.
В июне 1852 года Прасковья Розен уходит в монастырь. Митрополит Филарет благословил ее поступить в число сестер Алексеевского монастыря, исстари особо чтимого в Москве. Здесь новоначальную инокиню приняли с радостью, облекли в монашеское одеяние (испытание проходила в миру) и поселили в игуменской келии. Вскоре Прасковья Григорьевна была пожалована щедрой царской милостью и на полученные деньги сумела обзавестись в обители своим корпусочком и при нем иконописной мастерской. Прилежание и точность, любовь к молитве и труду — вот что в первую очередь свойственно новоначальной инокине Прасковье. Она залезала на высокие и шаткие леса в храме, чтобы своими руками расписать иконостас, следила за поставкой строительных материалов в обитель, на свой счет благоукрашала обитель — насадила сад, провела неотложные починки и поновления. И во всем стремилась к простоте, ни в чем не выказывая своего аристократического происхождения: пища и одежда смиренниц, ездила на извозчике, доступном бедняку. С постригом в ту пору не торопились.
В июле 1854 года Прасковья Розен посетила Киев, повидалась там с владыкой Филаретом (Амфитеатровым), весьма ею почитаемым, и тогда же простилась со своим духовником монахом Парфением — аскетом и прозорливцем. На обратном пути в Москву странница побывала в Серпуховском Владычном монастыре, где встретила весьма радушный прием. А 25 сентября все того же 1854 года Прасковью Розен облачили в рясофор и нарекли Митрофанией. Это знаменательное духовное событие стало определяющим в ее жизни. Отныне матушка Митрофания целиком посвящает себя монашескому деланию во славу Божию. А три года спустя митрополит Филарет переводит монахиню Митрофанию во Владычный монастырь, рекомендуя ее как усердную труженицу и ревностную молитвеницу.
В том же 1857 году Матушке досталась часть семейного наследственного капитала — богатейшая мачтовая лесная дача, ценное имущество, драгоценности. Все это ею было превращено в наличные деньги, которые она стала тратить лишь на дела благотворения, не отказывая и в помощи просящим. В ее келье ничто не напоминало об аристократическом происхождении — во всем виделась суровая простота и молитвенный покой. В таком состоянии признается и особенно сближает с другими лишь духовное родство. Во Владычном монастыре в послушание Матушке вменялся уход за больными сестрами, лечение их с помощью приглашенного доктора, а также иконописание.
Внутри монастыря монахиня Митрофания выстроила на свои средства двухэтажный каменный дом — в нем разместилась больница, аптека, а также иконописная мастерская. По ходатайству Матушки Владычный монастырь перестал быть местом для исправления ссыльных, направляемых сюда по решению церковного и гражданского начальства.
Рясофорная монахиня Митрофания достигла духовных высот, настало время пострига. В ангельский монашеский чин ее постригали 12 июня 1861 года в Вознесенском храме Владычного монастыря. А 2 августа того же года матушку Митрофанию возвели в сан Игуменьи. Сам владыка Филарет вручал ей игуменский посох при словах ободрения и назидания.
Игумения Митрофания как истинная подвижница и зоркая водительница совести насаждала в своей обители дух христианского, мирного общежития, поощряя иноческое нестяжание и послушание. Идеал монашествующих, — св. Пахомий — еще в древности подал пример нестяжания собственности: иноки его монастыря сами возделывали пашни, успешно занимались ремеслами, рубили дрова. А трапеза для всех была общей, больница — общей. О монашеском уставе св. Пахомия Матушка Митрофания написала большой очерк (напечатан в июньском номере журнала «Странник» за 1869 год). Подпись в конце публикации — скромная, почти анонимная: «Баронесса NN». Подлинное имя автора было раскрыто еще при жизни Игуменьи. Пахомием подсказывалась мысль о воспитании детей при монастыре, чтобы они возрастали и укреплялись в духе благочестия. А полученные ими здесь навыки овладения тонкостями рукоделия и мастерства помогут в дальнейшем на путях самостоятельной жизни.
Игумения вдохновлялась идеалом истинного монашества и смело боролась с препятствиями, порой до изнеможения сил. Весь свой недюжинный талант она положила на алтарь Божий. И первым делом она решила отменить унизительные книжные сборы, чтобы инокини не посылались просить жалкую лепту в мещанские и купеческие дома, а что и совсем ужасно, — в питейные заведения, где равноангельскую жизнь монастырок легко могут унизить и оскорбить. Кружечные и книжные сборы средств всегда считались самыми тяжелыми и опасными послушаниями.
Мать Митрофания все запасы для обители сделала на свои собственные средства. Чтобы улучшить питание сестер, она наладила рыбные ловли на монастырском озере: половина улова поступала в пользу обители, а половина — нанятым рыбакам. На бросовых участках земли при обследовании обнаружилась глина, годная для выработки кирпича и черепицы. Здесь вскоре возникли заводы по формовке и обжигу кирпича, так необходимого для строительных нужд монастыря и его подворий. Был построен еще и собственный известковый завод при камнеломнях. Фабричный люд радовался предприимчивости и заботе о них матушки Митрофании. Да и как не радоваться? Ветхие деревянные лачуги Владычной слободы Игуменья распорядилась заменить добротными каменными домами — пусть живут хорошо! Монастырские сборы за перевоз через Оку отменила совсем, и там, где когда-то сидела престарелая монашка-сборщица, теперь красовалась замечательная часовня, а при ней книжная лавка, утопающая в цветах.
Из монастырских материалов в Москве было выстроено трехэтажное каменное здание для подворья, а перед самим Владычным монастырем возникла также сложенная из прочного своего кирпича гостиница для прибывающих богомольцев. Матушка распорядилась выстроить конный двор, торговые лавки, сдаваемые в наем, здание народного училища, в котором учились девочки-слобожанки, содержавшиеся на полном монастырском обеспечении. Бывало, когда запоют в храме своими умилительными, звонкими голосами эти девочки в апостольниках покажутся прямо-таки небесными созданиями. Тогда многие находящиеся в храме и в правду плакали от радости — так ликовала душа. А как здесь заботились о странниках: и кормили бесплатно, и устраивали на ночлег безропотно! Собирались же здесь тысячи странников, точнее 30 тыс. в год! И монастырь все благоукрашался, хозяйство его расширялось и крепло; во всем виделся порядок и благочиние.
Монастырская пасека из 100 ульев поставляла душистый воск свечному заводу, устроенному в обители. На скотном дворе появились элитные холмогорские и швейцарские коровы, в овчарнях — романовские овцы, их шерсть шла на изготовление теплых тканей. Своими силами монастырки и сено заготавливали, и на обширном огороде (20 десятин земли) управлялись. Все умели сестры делать сами: прясть, ткать, шить одежду и башмаки; монастырские изделия неизменно вызывали восхищение на больших выставках. Особенным вниманием зрителей пользовалась золотошвейная мастерская, освоившая литургическое шитье. Сама Матушка поспевала за сестрами всюду: ходила на сенокос сгребать сено и ставить стога, возила на угодья чай и молоко, чтобы подкрепить трудниц, жила с ними в палатках. Поставило дело так, чтобы монастырские пашни и сенные угодья не перемежались слободскими, а выделялись бы отдельно: так монастыркам работалось спокойнее. В храме игуменья Митрофания запретила сестрам поклоняться ей — здесь надлежит поклоняться одному Господу. Московский митрополит Филарет особо отмечал матушкину ревность к благоустройству и благолепию монастыря, отличив ее наперсным крестом и многими похвалами. Кому-то, такое внимание Великого иерарха может быть, и не нравилось — завистники всегда найдутся. Но в ранние годы игуменства недоброжелательство к тому, что так успешно на пользу монастыря совершала Митрофания Розен, открыто выражалось разве что со стороны раскольников, свивших свои гнезда вокруг Серпухова со времен весьма отдаленных.
В монастыре постепенно удвоилось число штатных монахинь и послушниц, тех и других стало по 30 душ. Но сверхштатных сестер насчитывалось 400, и все они в монастыре обрели свой дом, а в лице Игумении — родную матушку. И она заботилась добрым делом ответить им на их любовь. Холодный храм она постаралась превратить в теплый: по ее настоянию провели в него духовое отопление, чугунный пол заменили утепленными плитами. И сразу зимнее неудобство позабылось, службу здесь по полному чину правили ежедневно.
В иконописной мастерской с воодушевлением творили богомысленные образы. Так, сестры монастыря помимо отдельных икон расписали еще и придел храма во имя святителей Петра, Алексия, Иоанна и Филиппа. Ризница монастыря обогатилась вкладами самой Игумении и приношениями доброхотов. Многие святые иконы украсились золотыми подвесками и бриллиантами. Свой бриллиантовый фрейлинский шифр Игумения с радостью передала на переделку для соответствующего церковного украшения. Златокузнецами еще был изготовлен серебряный ковчег и вызолоченный крест на нем. В таком ковчеге хранились частицы мощей святителя Алексия. Особо чтимые иконы облачались в серебряные ризы. Некоторые богомысленные образа принадлежали кисти самой игумении Митрофании. Она своеручно вышила пелену под образ Введения Богородицы. Обветшалые древности святых храмов внимательно реставрировались и тщательно сберегались. Во всем чувствовался просвещенный вкус заботливой настоятельности. В матушкино игуменство Серпуховской Владычный монастырь получил законченное историческое описание.
К 1870 году в монастыре выстроили два огромных сестринских корпуса, оба двухэтажные. Для овощных припасов соорудили вместительный погреб. Возникали новые рукодельни и светлицы. Монастырь хорошел, укреплялся хозяйственно и духовно. По общему мнению, игуменство Митрофании — годы счастливого процветания славной духовной обители.
Исключительно много времени отдавала игумения Митрофания епархиальным общинам сестер милосердия, развернувшим свою деятельность в Москве, Петербурге и Пскове. В деятельность этих общин она вложила всю свою душу, свой ум и свою энергию. И за это же пострадала: была оклеветана и даже судима! Неусыпные заботы Игумении в самом Владычном монастыре и в приписанных к нему общинах, жертвенное служение истине в высоком христианском смысле, несмотря на зависть и поношения, — таков был нравственный облик этой необыкновенной подвижницы Божией, личности сильной, энергичной и совершенно бескорыстной, безмерно любящей свое Отечество. Общины сестер милосердия, устроенные матушкой Митрофанией, положили начало широкому вовлечению сестринского участия в дело здравоохранения и лечения раненых воинов, присланных в госпиталь с театра боевых действий. Фельдшерскую подготовку эти сестры милосердия получали именно в общинах, возникших при крупных монастырях. Скажем, Владычно-Покровская община сестер милосердия в Москве насчитывала свыше 400 душ, и все они пребывали на полном иждивении обители. Конечно же, помогали благотворители, да и сама матушка Розен вложила сюда из личных своих фамильных средств огромную по тем временам сумму — 66 689 руб. И цель использования средств — чисто христианская: самоотверженно служить с любовью на пользу ближним. Обителям монашествующие принесли лучшие блага — науку и искусство, вложили в Божие дело всю свою душу.
Между тем уже упомянуты зависть и клевета к игуменье Митрофании в усиливались и разрастались. Сектанты-перекрещенцы не могли примириться с тем, как решительно в игуменство Митрофании была искоренена раскольничья их вседозволенность в обители и за ее стенами. Свои злостные измышления они излагали в письмах к Герцену, а тот уже звонил в своем «Колоколе» на всю Россию. Раздражались и торговцы: повышались цены на монастырскую собственность.
Разумеется, огромный объем хозяйственной деятельности, связанный со строительством и содержанием Владычно-Покровской общины сестер милосердия в Москве и таких же еще двух общин в Петербурге и Пскове, требовал значительных средств. И они поступали в основном из монастырской казны, пополняемой доходами от производств, развитых на землях обители, от сестринских вкладов, и в первую очередь от личных вкладов самой матушки Митрофании, но все же определенную роль в финансовом обеспечении общин играли и пожертвования благотворителей. Между жертвователями и монастырем годами складывались самые добрые отношения, основанные на взаимной любви к Богу. Но мирская любовь порой подтачивается искушениями, именно это и произошло в пору игуменства Митрофании Розен уже в 70-е годы, когда Россию на фоне государственных реформ сотрясали разного рода социальные конфликты. Недруги святой обители: раскольники из стана перекрещенцев, обыватели, увлеченные либеральными идеями, да и сами либералы, открыто понашавшиеся атеизмом, — всем им нетерпелось раздуть публичный скандал, чтобы отшатнуть верующих от духовного источника и оплота нравственности — от Церкви Православной.
И вот случай подвернулся. В феврале 1873 г. на стол прокурору Петербургского окружного суда А.Ф. Кони легла жалоба купца Лебедева с претензией к игуменье Владычно-Покровского монастыря Митрофании, которая будто бы подделала векселя на сумму 22 тыс. руб. По установившейся после судебной реформы практике разбор жалоб подлежал формальному рассмотрению, «невзирая на особы». А ведь духовная особа, какой была матушка Игуменья, при совестном судебном порядке — недаром в дореволюционное время состояли в судах совестные судьи — оказалась бы вне всякого подозрения. Но теперь, в смутные 70-е гг., взяли верх либералы и прогрессисты, которым ненавистен был сам дух Церкви, ненавистна ее живая связь с трудолюбивым, богомольным народом.
Естественно, не без злорадства формалистов было принято решение о возбуждении судебного преследования против влиятельной, поставленной в исключительные условия Игуменьи. 20 марта 1873 г. Матушка была арестована и заключена под следствие. К ее делу притягивались все новые и новые подтасованные факты, а разнузданные критики из революционного стана еще задолго до решения суда стали безудержно клеветать и позорить подвижницу, подключая к разбирательству подговоренных лиц и разного рода недоброжелателей. Голоса трезвые и рассудительные во внимание не принимались, поскольку разыгралась драма в угоду атеистов и ниспровергателей традиционной русской жизни. Срочно подтасовывались и другие обвинения, с чудовищными претензиями. И как замечает все тот же прокурор А.Ф. Кони; «никто не двинул для нее пальцем, никто не замолвил за нее слово, не высказал сомнения в ее преступности, не пожелал узнать об условиях и обстановке, в которых она содержится. От нее, с черствой холодностью и поспешной верой в известие о ее изобличенности, отреклись все сторонники и недавние покровители. Даже и те, кто давал ей приют в своих гордых хоромах и обращавший на себя общее внимание экипаж, сразу вычеркнули ее из своей памяти, не пожелав узнать, доказано ли то, в чем она в начале следствия еще только подозревалась» 1.
Были, конечно, чистосердечные люди, кто замолвил за Матушку доброе слово. Это, в первую очередь сестры Владычного монастыря, а также духовная дочь игуменьи Митрофании мать Валерия, в миру баронесса Вера Александровна Боде — настоятельница Страстного монастыря в Москве. В защиту Матушки сказал авторитетное архипастырское слово митрополит Иннокентий. Но голос совести заглушался трескотней лакействующей печати, работавшей на смуту и растление умов. Заурядное по сути дело, связанное с формальными нарушениями по составлению завещательных документов, обернулось в угоду произвола извращением деятельности подследственной, оскорблением и поношением ее личности. О том, как велика была нравственная личность игумении Митрофаниии, сознавали даже ее недоброжелатели. Анатолий Федорович Кони, непосредственно связанны с этим судебным процессом, писал: «Это была женщина обширного ума, чисто мужского делового склада, во многих отношениях шедшего вразрез с традиционными и рутинными взглядами, господствовавшими в той среде, в узких рамках которой ей приходилось вращаться. Эта широта воззрений на свои задачи в связи со смелым полетом мысли, удивительной энергией и настойчивостью не могла не влиять на окружающих и не создавать среди них людей, послушных Митрофании и становившихся, незаметно для себя, слепыми орудиями ее воли» 2. И далее он пишет, что действия Игуменьи, «не содержали, однако, в себе элементов личной корысти, а являлись результатом страстного желания поддержать, укрепить и расширить созданную ею трудовую религиозную общину и не дать ей обратиться в праздную и тунеядную обитель».
А где же была защита в лице адвокатов и присяжных заседателей? Они не молчали, но вторили в такт обвинению. Так, самый влиятельный из адвокатов той поры Ф.Н. Плевако глумливо восклицал, обращаясь в адрес Матушки: «Выше стройте стены вверенных вам общин, чтобы миру не видно было дел, творимых вами под покровом рясы и обители!»
Из-за неприязни к духовенству ему, конечно, невдомек было, что под покровом обители в общинах милосердия готовились медицинские сестры, так необходимые в боевых условиях для спасения жизни раненых воинов. Последующие войны подтвердили правильность выбора служения самоотверженных монахинь Всеблагому Богу и людям. Но какое дело до всего этого ненавистникам Православной России, разрушителям трона и алтарей!
Неправый суд над матушкой Игуменьей Владычного монастыря закончился 15 октября 1874 г. По существу, за фиктивные преступления, в угоду либеральному общественному мнению, суд присудил великую подвижницу Божию к ссылке в Енисейскую губернию сроком на три с половиной года с запрещением в дальнейшем покидать Сибирь еще на протяжении 11 лет. Ее лишили сана и всех наград, после чего Сибирь заменили на Ставрополь с поселением в Покровском монастыре. Здесь Матушка создала превосходные работы — несколько икон для храмов и архиерейской церкви.
Продолжила она заниматься иконописанием и в монастырях других епархий — Полтавской, Нижегородской и Саратовской. Украшать храмы святыми иконами, молиться и смиренно исполнять послушания и было ее утешением на скорбном пути стяжания благодати Божией. А в 1896 г. с Высочайшего соизволения мать Митрофания удалилась в Иерусалим, где и пребывала два года. Там она трудилась над сооружением точной копии Распятия Господня с предстоящими, положив в основание полтораста камней с Голгофы, с места обретения Святого Креста, из Гефсиманского сада, от Гроба Божией Матери и от гробницы Лазаря. Эту святыню страдалица пожертвовала Балашовскому Покровскому монастырю Саратовской епархии, где жила в последние годы. Этой обители Матушка завещала и другие иерусалимские святыни, в числе их замечательную икону Воскресения Христова. Заметим, что иконы ее письма находились во многих монастырях России, и подошло время вспомнить о них. В Палестине игумения Митрофания вела подробный дневник и писала письма. Все ее писания отмечены доброжелательностью и молитвенным вдохновением. Собранные в единую книгу, они послужат на духовную потребу православных людей.
2 Кони А.Ф. Избранные произведения. Статьи и заметки. Судебные речи. Воспоминания. М., 1956. С. 866.
http://www.voskres.ru/podvizhniki/strijev.htm
