 |
| Татьянин день | Наталья Гурова | 30.05.2008 |
Польский «Камо грядеши» и голливудский «Страсти Христовы» — фильмы, безусловно, заслуживающие внимания (и уже немало внимания получившие). Спустя достаточное время после их выхода на экран подумаем, насколько удачно раскрыта в них евангельская тема.
Quo Vadis?
Фильм польского режиссера Ежи Кавалеровича повествует об эпохе ранних христиан и поздних императоров Рима. Последние борются за власть, придумывая несуществующих противников. Нерон решил сжечь Рим просто потому_ что ему надоел этот грязный город, да еще он никогда не видел настоящего пожара, которым мог бы вдохновиться на создание новых стихов. Надо было кого-то обвинить в поджоге, чтобы снять социальное напряжение. Виновных нашли. Ими стали христиане. Это не выдумка соперников императора, а исторический факт, подтверждаемый Тацитом.Фильм «Quo Vadis?» — картина с необычной судьбой. Именно потому, что она тянется из глубины веков. Еще в Древнем Риме был такой писатель Петроний, приближенный Нерона, любимец публики и женщин, который на досуге писал роман «Сатирикон». Он стал первой сатирой на сильных мира сего. К сожалению, текст дошел до нас не полностью. Генрик Сенкевич — польский прозаик рубежа веков взял на вооружение образ Петрония и написал свой роман. Не о развлечениях Нерона — о муках, постигших первых последователей Христа. В его произведении сильно авантюрное начало. Текст можно читать всем — он будет понятен многим. Но тем, кто любит заглядывать глубже, тоже будет, над чем поразмыслить. Страдания первых и верных, деяния апостолов, великая цивилизация, которая вот-вот падет, христианство, которое когда-то считалось сектой — все это есть в тексте…Сенкевич за «Камо Грядеши» получил Нобелевскую премию.
И вот в начале нового века польский режиссер решил снять фильм по роману Сенкевича, немного урезав сюжет. Фабула не так уж заманчива, ее можно свести к двум-трем предложениям. Двое влюбленных: христианка Лигия и римлянин Виниций не могут быть вместе. Она — пленница императора, которая скрывает свою религию, он — страстный юноша, который не привык к столь целомудренному поведению. Сначала она убегает от него, он ее ищет. Потом они вместе бегут от порочного римского двора, заодно пытаясь спасти христиан, которые теперь оказались виноваты в поджоге Рима. Им помогают скептик Петроний и могучий силач-христианин Урс. По законам жанра героям противостоит зло, воплощенное в глупом Нероне и продажном философе Хилоне.
Если в романе этот конфликт — скреп повествования, то в фильме он скорее, идет фоном, будто режиссер хотел сказать что-то большее, но не мог обойти любовную историю своим вниманием. Под конец ракурс повествования смещается на других героев. А Виниций и Лигия остаются в стороне. Зато «арбитр изящества» Петроний, приближенный Нерона, очень выделяется на фоне остальных. Да, это порочный римлянин со своими слабостями, в которых он не привык себе отказывать. Петроний всегда спокоен и ироничен — даже когда вскрывает вены, чтобы умереть: из одной руки сочится кровь, другой он держит кубок с вином. При этом он может шутить даже с таким опасным другом, каким был Нерон. Да и продажный трусливый философ Хилон, который прикидывается то киником, то христианином, то римлянином, лишь бы пополнить карман, полякам удался. Он сумел произвести перемену внутри себя. Сначала был псевдофилософом, мелким сплетником. Потом вдруг обрел почет и славу на Нероновых дрожжах, потому что предал мирных христиан. Это не сошло ему с рук. Гуляя по императорскому саду, он увидел нечто страшное, от чего совесть бедняги, наконец, заговорила. Он раскаялся, но лишился за это жизни (обращение Хилона в христианство — одна из пронзительнейших линий романа).
Положительные герои в «Quo Vadis» чересчур предсказуемы. Никто не меняется. Лигия — кроткая девушка, ею и остается до конца фильма. Виниций — под действием чувства к Лигии становится последователем Христа. Но в фильме это не выглядит внутренним решением героя, напоминает резкую смену режиссерского замысла.
Все остальные христиане добры, молчаливы, блаженны.
В «Камо Грядеши» чувствуется какая-то особенность. Отличность от динамичного Голливуда, от европейской драматичности и русской соборности. Есть в этом фильме что-то свое. Это можно почитать за достоинство и недостаток одновременно. Потому как культ римской силы совсем здесь неубедителен, да и страдания христиан несколько натужны.
Нельзя отказать «Камо Грядеши» в шокирующих сценах насилия и захватывающих планах. Публичную казнь оператор снял со смаком, иначе не скажешь. Когда в амфитеатр выводят обреченных на смерть христиан, они начинают петь, в это время открывается клетка со львами…Камера оператора движется вслед за животными, разве что не заглядывает к ним в пасть. Операторы, декораторы, художники — все, кто занимался визуализацией, проявили мастерство в изображении как праздной жизни римских трибунов, так и в скудости христианского быта.
Страсти Христовы
Наверное, уже неприлично писать про этот фильм спустя 4 года после его выхода. Что только ни говорили о пристрастиях Мэла Гибсона, его приверженности к католичеству, даже запрещали к показу и обвиняли в жестокости. Не хотелось бы повторяться, особенно пересказывать сюжет, который, как многие уже наверняка знают, строится на Евангелии. В фильме показаны последние часы жизни Христа: от предательства до воскрешения. Можно провести параллель с Бен Гуром и поговорить об образе Христа и атмосфере в кино.Автор не побоялся показать Христа. Многие ведь избегали четкого ракурса, трактовок. А здесь нет: лицом к лицу. В первых кадрах фильма — сомнения и даже страх героя. Зритель ловит себя на мысли: но как же так, ведь он бог? Почему тогда он боится? И момент этот не очень понятен. Хотя такое сближение божественного и человеческого может заинтриговать.
Режиссер нарушает общепринятый канон не только в этом. Он вводит в тело фильма дьявола. Это некое странное существо с белым как полотно лицом, завернутое в плащ с капюшоном, так что нельзя разобрать пол этого субъекта — некое «оно». Весьма неприятное, холодное, подсвеченное голубовато-белыми цветовыми переливами, фантастическое. Эта нечисть сопровождает Христа в пути, подглядывает и смеется. С одной стороны, казалось бы, находка режиссера. Но мистика в данном случае оборачивается искусственным приемом, который портит впечатление. Вызывает оторопь, но совсем не ту, которая могла бы приблизить его к пониманию происходящего. В этом отличие Гибсона от того же Уильяма Уайлера. Уайлер будит чувства, прибегая к привычным средствам драматургии, Гибсон выпускает на арену спецэффекты и мистику, которые только отвлекают внимание.
Знаю по отзывам зрителей, что многие плакали во время просмотра. Эмоции в этом случае не поддаются оценке. На то оно и личное восприятие. Но скажу одно, что когда так долго видишь в кадре окровавленное тело, стоны, лужи крови, то испытываешь не эмоции, а физиологические позывы. Да и потом, заставить идею работать можно по-другому. И как показывает практика, чтобы передать чувство страсти не нужно прибегать к обнаженной натуре. Тело — уже сильный аргумент. Также и здесь: кровавые страсти отвлекают от замысла. А вот глумления преторианцев над Христом (насмехались, что он возомнил себя царем, надели на голову терновый венок и т. п.) напротив вызывают неподдельное чувство, негодование.
Сомнения Понтия Пилата, его головная боль, муки выбора — давление фарисеев, которые показательно рвут на себе позолоченные килограммовые рясы — с одной стороны, заступничество жены за Христа — с другой — поистине драматические моменты «Страстей». Женские образы — мать Мария и Магдалина, на роль последней Гибсон взял Монику Белуччи. Она, конечно, походит на бывшую блудницу, и порой своей яркостью отвлекает внимание, будто перерастает свою роль или наоборот не совсем вписывается в нее. Зато есть один момент, который расставляет все на свои места. После казни Христа Мария и Магдалена убирают то место, где его истязали. Белыми полотенцами они стирают кровь с мраморных плит, тихо, по-женски, затаив скорбь, уносят полотенца с собой.
«Страсти Христовы» держит в напряжении, чтобы ни говорили критики. Но нет в нем той атмосферы духовного, которая заставляет ликовать. Есть фантастика и кровь, убивающая истинные эмоции.
