 |
| Православие.Ru | Елена Лебедева | 23.05.2008 |
Никола в Столпах
Первым храмом, стоявшим в древности на этом месте, была церковь Симеона и Анны, упоминавшаяся в летописном повествовании о страшном московском пожаре 1547 года, что грянул через полгода после венчания Ивана Грозного на царство. В начале XVII века здесь появился первый каменный Никольский храм. Оттого Армянский переулок в старину именовался Никольским или Столповским по прозвищу храма «что в Столпах». Ученые по сей день теряются в догадках, что означало это прозвище. Возможно, здесь стоял высокий сторожевой столб, с которого еще во времена монгольского ига дозорные наблюдали за рубежами Москвы. Обычно на таких столбах ставили икону святителя Николая Чудотворца. По предположению историка С. Романюка, когда военная надобность в столбе отпала, здесь поставили часовенку или церковь, освященную во имя Николая Чудотворца, чья икона прежде находилась на столбе.А может быть, тут находился особый «челобитный» столп с деревянным ящиком, куда москвичи опускали прошения царю. Или же здесь было какое-то казенное заведение — канцелярия, приказ или конюшенное ведомство, именовавшееся столпом: так обычно назывался длинный свиток из склеенных листов — вид старинной документации. Есть предположение, что название оставила икона из Никольского монастыря на Столпах, которую принесли с собой новгородцы, переселившиеся в Москву при Иване Грозном. Наиболее вероятной и доказанной архивными документами считается версия, что название появилась в конце XVI или начале XVII века, когда здесь была построена каменная церковь святителя Николая и в нее из деревянного храма Симеона и Анны перенесли чудотворный образ Симеона Столпника.
Первая Никольская церковь существовала и до Романовых, так как получала ругу — казенное содержание.
Священники церкви Николы в Столпах отметились в истории Москвы тем, что поспособствовали созданию в середине XVII века Немецкой слободы на Яузе. К тому времени «пришлые люди» (иностранные военные, строители, рудознатцы, литейщики, оружейники) уже не жили оседло в Замоскворечье, где при Василии III появилась первая Иноземная слобода Москвы, или на Кукуе, куда их поселил Борис Годунов. Они жили по городу рассеянно, иногда квартировали в русских домах, но чаще поступали иначе: скупали у русских домовладельцев в лучших местах земельные участки по завышенным ценам, селились со своими людьми, строили рядом «ропаты» — молельни или кирхи, заводили собственное дело и зачастую нанимали русских в работники. Все это и привело к конфликту.
Во-первых, их молельни соседствовали с православными храмами, привлекая москвичей к ереси. Во-вторых, за счет скупки земель в центре Москвы скудели и беднели приходы православных храмов, ибо уменьшалась численность их прихожан. В-третьих, иностранные коммерсанты создавали серьезную конкуренцию русским ремесленникам и купцам, а многие из них занимались нелегальной продажей спиртного.
Царь Михаил Федорович поначалу благоволил иностранцам, в его правление немецкие дворы появились на Покровке и на Мясницкой. Но в 1643 году священники двух храмов — Николы в Столпах и Космы и Дамиана на Маросейке — подали царю челобитную с просьбой выслать отсюда немцев, поскольку они купили местные земли без государева указа, и чтобы впредь царь не велел немцам покупать дворы в этих приходах. Михаил Федорович приказал сломать ропаты, стоявшие в центре Москвы и вблизи православных церквей, запретил иностранцам покупать дворы в районе Земляного города, носить русскую одежду и нанимать русских слуг, но уже поселившихся иноземцев не тронул. Тогда те же челобитчики подали жалобу новому царю Алексею Михайловичу. И в ноябре 1652 года по царскому указу была создана Новая Иноземная, или Немецкая, слобода на Кукуе подле Яузы-реки, куда выселили всех иностранцев, проживавших внутри Земляного города, в том числе и с Покровки. Туда выселяли тех, кто не хотел перейти в Православие. Челобитчики же были утешены вдвойне: вскоре Покровка украсилась новым Никольским храмом в Столпах.
Царская воля
Алексей Михайлович хорошо знал этот район Москвы и, вероятно, бывал в старом Никольском храме. Здесь жили родственники его первой жены Марии Ильиничны Милославской, которые были прихожанами Николы в Столпах: их палаты стояли на месте дома N 11 в Армянском переулке. Однако не все разделяют эту традиционную версию. Сергей Романюк считает ее недостоверной и называет другой адрес — дом N 2 в Армянском переулке, бывший дом Лазаревых, где теперь размещается посольство Армении. (Иногда говорят и о доме N 3, где теперь музей «Огни Москвы».) Здесь же, по странной игре истории, жил боярин Артамон Матвеев, ближайший друг детства царя. Алексей Михайлович любил бывать у него в доме, где, по преданию, познакомился с Натальей Кирилловной Нарышкиной.Но расскажем сначала о Милославских. Их родоначальник, литовский дворянин Вячеслав Сигизмундович Корсак, приехал в Москву в свите Софьи Витовтовны в конце XIV века, но до женитьбы Алексея Михайловича на Марии Ильиничне Милославские оставались довольно бедной фамилией. После того как царь, случайно увидев будущую супругу в Успенском соборе на богослужении, влюбился и обвенчался с ней в день праздника Поклонения веригам святого Петра, ее обрадованный отец поставил на Покровке каменную Петроверигскую церковь и перебрался в подаренный венценосным зятем кремлевский двор, ныне известный как Потешный дворец. Никольский же храм был приходским для многих членов фамилии Милославских: в нем находилось около 40 гробниц. Владение в Столповском перешло со временем к печально известному Ивану Михайловичу Милославскому, племяннику царицы Марии Ильиничны и злейшему врагу своего соседа боярина Артамона Матвеева. Именно здесь, в приходе Николы в Столпах, завязался сложный узел русской истории.
Боярин Артамон Матвеев, живший в усадьбе на месте нынешнего дома N 7 в Армянском, тоже был прихожанином Николы в Столпах. Сын посла, он с детства жил при дворе Романовых, воспитывался вместе с царевичем Алексеем. Он рано выказал тягу к государственным делам — военным, гражданским и дипломатическим. Алексей Михайлович поручал ему в разное время заведование Монетным двором, Новгородским, Аптекарским, Стрелецким и Посольским приказами. Его называли первым министром царя. Во многом благодаря Матвееву состоялось присоединение Украины к России в 1654 году, ибо он сумел убедить Алексея Михайловича в приоритете национальных интересов в Малороссии. Позднее Матвеев возглавил и Малороссийский приказ, оставивший имя отрезку Покровки — улице Маросейке.
Матвеев был одним из предвозвестников петровской эпохи. Его жена, шотландка, в крещении Евдокия Григорьевна, урожденная Гамильтон, чей отец переселился в Россию в начале XVII века, имела огромное влияние на мужа. Артамон Матвеев старался заимствовать все наиболее полезные достижения западноевропейской цивилизации, предметы интерьера и обычаи; Матвеева даже на портретах изображали облаченным в рыцарские доспехи. Его дом в Столповском был убран на европейский манер: потолок украшен живописью, на стенах висели картины и часы, водились книги, гостей ублажали органы и скрипки. А еще в этом доме появились первые в Москве настенные зеркала, в которые так любила глядеться юная воспитанница Матвеева Наталья Кирилловна Нарышкина.
По легенде, около дома Матвеева стоял тот самый столп с ящиком для челобитных, которые он будто бы самолично вручал царю. Предание гласит, что этот дом сначала был деревянным, и царь хотел выстроить другу каменные палаты. Тот постеснялся беспокоить царя и сам начал постройку, но не хватило камня. На другой же день во дворе стояли подводы, груженные недостающим камнем: так любили боярина стрельцы и простые москвичи за заступничество и помощь. Матвеев хотел заплатить и просил назвать цену, но те ответили, что это камни с могил их отцов и цены не имеют, «а тебе, благодетелю нашему, кланяемся этими камнями за любовь». Царь, узнав о том, в изумлении молвил: «Такого подарка и я бы желал себе от народа».
А подарком Матвееву от Алексея Михайловича была новая Никольская церковь. Говорят, боярин сам попросил царя построить ее, ибо прежняя обветшала и не радовала глаз. В 1669 году Москва обогатилась еще одним шедевром. По всей вероятности, храм строил тот самый мастер Иван Кузнечик, что в те же годы возводил по царскому повелению замечательную церковь Григория Неокесарийского на Большой Полянке, с поливными изразцами «павлинье око», а потом возводил Покровский собор в Измайлово и тоже под начальством Артамона Матвеева. И Никольская церковь была украшена поливными изразцами с изображением двуглавых орлов — видимо, в связи с участием царя в ее строительстве. Она имела два престола: внизу был храм Николая Чудотворца, на втором этаже — церковь Рождества Богородицы, с приделами святого Сергия Радонежского, Рождества Иоанна Предтечи и святых Симеона и Анны — в память о древнем храме, стоявшем на этом месте. Ее окружала красивая обходная галерея, которая опиралась на 12 каменных столбов, похожих на кувшины — может быть, это-то и дало прозвище церкви — «в Столпах». Традиционными для московского допетровского зодчества были кокошники и изящные луковичные главки. У этого же храма была единственная в Москве шатровая колокольня с 48 отверстиями — слухами — для более дальнего и мелодичного звучания колокола.
В начале марта того же 1669 года в родах умерла Мария Ильинична. Овдовевший царь все чаще наведывался в дом Матвеева развеять печаль, где и увидел однажды за ужином его прелестную воспитанницу: по обычаю дома, женщины сидели вместе с мужчинами за одним столом и вели беседу.
Родом Наталья Кирилловна была из старинных, но небогатых дворян, происходивших то ли от богемца Нарисци, то ли от крымского татарина Нарышко, выехавшего в 1463 году в Москву. Государеву службу Нарышкины несли в Рязани и на южных рубежах страны. Борис Иванович Нарышкин был сотником в Ливонской войне Ивана Грозного, а его племянник Кирилл Полуэктович с братом Федором служили в Тарусе, где и родилась Наталия Кирилловна в праздник Владимирской иконы — 8 сентября 1651 года. По обычаю тех лет провинциальные дворяне иногда призывались на временное пребывание в Москве. И в 1655 году Кирилл Нарышкин с малюткой-дочкой и с братом приехал в первопрестольную, где познакомился с Артамоном Матвеевым. Братья Нарышкины были не только зачислены в его полк, но и породнились с ним: Федор Полуэктович женился на племяннице Матвеева. Так перед ними открылись двери гостеприимного дома Матвеева. Отец Нарышкиной попросил Матвеева оставить дочь в Москве. Так она стала прихожанкой храма святителя Николая в Столпах.
Царь влюбился в нее с первого взгляда. Пообещал найти достойного жениха, который не гнался бы за приданым. Но… стал сам оказывать ей явные знаки внимания. По легенде, девица как-то обмолвилась, что ей не нравятся бородатые мужчины, и царь будто бы сбрил свою роскошную бороду. Потом объявил Матвееву, что нашел самого лучшего жениха, и попросил благословения. Боясь придворных козней, Матвеев упросил царя провести традиционные смотрины, чтобы все видели, как он сам выбрал себе невесту. Царь согласился. 27 апреля 1670 года в Теремной дворец свезли самых красивых девиц, и Алексей Михайлович «выбрал» свою Нарышкину.
Ради справедливости отметим, что существует другая точка зрения: царь впервые увидел Нарышкину на традиционных смотринах в Теремном дворце, а туда ее привел Матвеев. Так или иначе, но в январе 1671 года царский духовник обвенчал чету в Успенском соборе. Невесте дали пригубить красного вина из хрустального стакана — по традиции такой стакан разбивали затем об пол «на счастье», но благочестивый Алексей Михайлович велел отнести его обратно в ризницу, чтобы не сорить в храме. А на следующий год молодая царица подарила мужу первенца Петрушу. Их брак был одним из самых счастливых, однако он породил и один из самых кровопролитных конфликтов в русской истории. После смерти Алексея Михайловича в 1676 году началась вражда Нарышкиных и Милославских за близость к престолу. Законным же наследником оставался больной Федор Алексеевич, сын царя от первой жены. Артамон Матвеев предлагал венчать на престол трехлетнего Петра с регентством Нарышкиной, за что и поплатился. Его сосед Иван Михайлович Милославский сумел обвинить его в злом умысле против государя и в чернокнижии и добился высылки Матвеева в Пустозерск. Лишь когда овдовевший царь Федор в 1682 году женился на крестнице Матвеева Марфе Апраксиной, тот получил свободу и прибыл в Москву… спустя несколько дней после смерти государя, 12 мая 1682 года. А через три дня грянул стрелецкий бунт, разожженный все тем же И.М. Милославским, чтобы помешать воцарению малолетнего Петра в обход его старшего и тоже больного брата Ивана. Был брошен клич, что Нарышкины убили царя Федора и хотят убить царевича Ивана. И что брат царицы Иван Нарышкин уже примерял на себя перед зеркалом царское платье и уверял, что оно ему очень идет. 15 мая 1682 года стрельцы, разъяренные подобными слухами, ворвались в Кремль и потребовали показать им царевича Ивана Алексеевича. Вдовствующая царица вывела детей на Красное крыльцо, но те не унимались и требовали выдать изменников Нарышкиных. Тут Матвеев властно приказал им разойтись, пригрозив виселицей. Стрельцы подняли его на копья и растерзали на глазах малолетнего Петра. От этого зрелища у царя на всю жизнь остались нервные тики и припадки.
Слуга боярина, рискуя жизнью, собрал останки Матвеева и захоронил в церкви Николы в Столпах, где было совершено и отпевание боярина, а слугу по его просьбе потом похоронили рядом с барином. А через три года рядом с убиенным боярином в том же храме упокоился другой его прихожанин, ярый недруг Нарышкиных, Иван Михайлович Милославский, мирно скончавшийся от удара. Но через несколько лет случилось неслыханное. В 1697 году был раскрыт заговор полковника И. Циклера и боярина А. Соковнина: они сознались, что давно хотели убить государя, а вдохновлял их на это коварство еще И.М. Милославский. И тогда Петр учинил своему покойному врагу «загробную казнь»: его труп выкопали из могилы; в повозке, запряженной свиньями, провезли в Преображенское, поставили под эшафот, и кровь казненных заговорщиков стекала на останки боярина.
Двор Милославского в приходе Никольского храма был взят в казну, а владение Матвеева унаследовал его сын Андрей. В память отца он выстроил в саду домовую Троицкую церковь и повелел расписать в итальянском стиле (разобрана за ветхостью в конце XVIII века).
По данным С. Романюка, в те же годы около дома Матеева состоялась первая в России лотерея. В 1699 году часовщик Яков Гасеннус объявил, что «у Николы в Столпах будет вскоре установлено счастливое испытание, по-иноземчески называется лотори… где всем охотникам и охотницам вольно свою часть испытать, како добыти тысячу рублев за гривну».
Приход и прихожане
В 1793 году прославленный генерал-фельдмаршал П.А. Румянцев-Задунайский поселился в приходе Никольского храма в роскошном бело-голубом дворце на Покровке, 17, выстроенном Василием Баженовым, а по преданию, крепостными графа Румянцева в знак особой любви к своему барину. Сей доблестный военачальник приходился правнуком Артамону Матвееву: внучка боярина Мария вышла замуж за отца полководца. А его сын, государственный канцлер Н.П. Румянцев, создатель знаменитого Румянцевского музея, жил в основном в Петербурге, но не забывал ни свой московский дом, ни приходскую церковь. В 1821 году он поставил над могилой Матвеева памятник в виде греческого храма по проекту А.Ф. Элькинского.В глубине Армянского переулка находится здание, не связанное с Никольским храмом, но оставившее историческое имя переулку. В середине XVIII века близ Николы в Столпах появилась армянская колония: в 1758 году местное владение, где возможно, были древние палаты Милославских, купил богатый армянин Лазарь Назарович Лазарев, перебравшийся в Москву из Персии, и расселил здесь родственников. Прихожанами Николы в Столпах они не были, а выстроили рядом с владением армянскую Крестовоздвиженскую церковь, которая была снесена в революцию. Старший сын Иван Лазаревич, придворный ювелир Екатерины II, приобрел знаменитый индийский алмаз «Дерианур» («Море света»), прежде принадлежавший персидскому шаху, и назвал его своим именем «Лазарев». Граф Григорий Орлов выкупил его и подарил императрице, та приказала вставить алмаз в царский скипетр и в знак благодарности назвала его «Орловым», а Лазаревых пожаловала дворянством. В 1815 году в их доме по завещанию Ивана Лазаревича и стараниями его младшего брата Якима было открыто училище для детей бедных армян. Затем оно превратилось в Лазаревский институт (который, между прочим, закончили М.Т. Лорис-Меликов и К.С. Станиславский), а потом в Институт востоковедения АН СССР. Упомянем, что на Марфе Якимовне Лазаревой женился Давыд Семенович Абамелек, сражавшийся во всех великих сражениях Отечественной войны 1812 года. Его старшая дочь Анна, которой Пушкин писал стихи в альбом, стала женой брата поэта Баратынского Ираклия.
А храм Николы в Столпах был связан с другим великим русским поэтом — Ф.И. Тютчевым. Он родился в отцовском имении Овстуг на Брянщине в 1803 году, но его детство с 1804 года проходило в Москве, и он всегда считал себя москвичом. Бабка поэта по материнской линии рано умерла, и его мать Екатерина Львовна девочкой попала в дом своей тетки Анны Васильевны, супруги московского генерал-губернатора Федора Андреевича Остермана. В этом доме в Трехсвятительском переулке, 1 и познакомились родители Тютчева. Считается, что имя сыну Федору они дали в честь его гостеприимного дядюшки.
В декабре 1810 года после смерти тетушки Тютчевы на полученное наследство купили просторный красивый особняк в Армянском переулке, 11, который молва увязывала с палатами Милославских. Основу здания, действительно, составили старинные московские палаты. В 1770-х годах они принадлежали Прасковье Мятлевой, бабушке поэта, автора известного романса «Как хороши, как свежи были розы». А в конце XVIII века архитектор Матвей Казаков сумел искусно встроить старинные палаты в новый особняк для князя Ивана Сергеевича Гагарина. Его дочь Александра, кстати, была женой Ростислава Евграфовича Татищева, внука первого русского историка. Сыновья же после смерти князя Гагарина продали дом Тютчевым. Новые владельцы тут же были внесены в приходские книги Никольского храма. Кстати, именно по их записям Г. В. Чагину удалось установить точную дату рождения отца Тютчева — 1768 год и выяснить, что у родителей поэта была довольно большая разница в возрасте — ранее считались, что они ровесники.
С тех пор и до отъезда в Германию этот дом стал родным для будущего поэта, а Никольский храм — приходским. В пасхальную ночь мать подводила Феденьку к окну, чтобы он услышал первый праздничный удар церковного колокола. В канун больших праздников священники храма нередко служили всенощные на дому у Тютчевых, а в дни семейных торжеств совершали молебны. Как вспоминал правнук поэта К.В. Пигарев, «дома Тютчев воспитывался в „страхе Божием“ и преданности престолу». Верующим был и его первый воспитатель Николай Хлопов, которого иногда сравнивают с Ариной Родионовной. Интересно, что будущие поэты однажды повстречались в раннем детстве. Балов Тютчевы не давали, жили скромно, но маленьких сыновей водили на танцевальные вечера к соседям Трубецким на Покровку, 22. Однажды братья Тютчевы увидели там маленького Пушкина, дальнего родственника хозяев дома, но это была их первая и последняя встреча.
Во время нашествия Наполеона Тютчевы уехали в Ярославль. Пламя 1812 года почти не тронуло этот район Москвы: по преданию, местные армяне попросили мамелюка Рустама, телохранителя Наполеона и армянина по национальности, дать им солдат для защиты от огня и грабежа. Не пострадала и Никольская церковь, но дом Тютчевых был разграблен и поврежден, и хозяева вновь поселились в нем только в 1814 году. Здесь Тютчев начал писать свои первые стихи — к великой радости родителей, старавшихся окружить талантливого сына хорошим обществом.
В 1816 году в их доме поселилась любимая тетка Тютчева Н.Н. Шереметева со своими детьми. Это была умная и образованная женщина, которая переписывалась с С.Т. Аксаковым и Н.В. Гоголем. С визитом к ней однажды пришел В.А. Жуковский, которому представили и 13-летнего Федора Тютчева. В этом же доме семья пережила и драматические события. Сын Шереметевой Алексей Васильевич, кузен поэта, учился в военном училище колонновожатых на Большой Дмитровке, основанном генерал-майором Н.Н. Муравьевым. Его сыновья Александр и Михаил Муравьевы, многие ученики и зять Шереметевой И.Д. Якушкин (женатый на ее дочери Анастасии) стали основателями первого тайного общества декабристов — «Союза спасения». Якушкина арестовали у тещи, в доме Тютчевых, в 1826 году, и в том же году училище было закрыто за неблагонадежность.
Сам поэт получил прекрасное домашнее образование и, когда ему исполнилось всего 15 лет, в сентябре 1819 года подал прошение о принятии в Московский университет по вступительном испытании. Уже осенью 1821 года Тютчев досрочно оканчивает его со степенью кандидата словесных наук. За время студенчества он подружился с будущим историком М.П. Погодиным, и тот часто бывал у него в Армянском. Однажды Погодин не застал друга дома — тот ушел в свою приходскую церковь. Погодин отправился в Никольский храм, и они вдвоем слушали проповедь священника, произносившего гневную филиппику против Вольтера, Дидро и Даламбера. В этом храме Тютчев был восприемником сына своего крепостного в апреле 1821 года — перед отъездом на дипломатическую службу в Германию. Склонность к этому поприщу была у него в крови: его далекий предок Захарий Тютчев отправился по приказу Дмитрия Донского на переговоры с Мамаем перед Куликовской битвой, сумел разгадать его объединение с князем Олегом Рязанским, был приглашен самим Мамаем на службу и, проявив немалые дипломатические таланты, чудом сумел вернуться на родину. Он принимал участие в Куликовской битве.
После свадьбы Ф.И. Тютчева родители решили продать дом. В 1831 его купил благотворитель Дмитрий Петрович Горихвостов. Дом был перестроен М.Д. Быковским, и в нем открылась Горихвостовская богадельня для бедных из духовного звания. Здесь жили в основном вдовы бездетные и с детьми, на скромном, но полном обеспечении — хлеб, квас, капуста, огурцы, лук, дрова. Только прихожанами Никольского храма они не были: при заведении устроили домовую церковь Димитрия Солунского по именинам создателя богадельни. В 1920-х годах богадельню переименовали в «Дом соцобеспечения имени Н.А. Некрасова», попавший на страницы романа И. Ильфа и Е. Петрова «12 стульев» как старушечья богадельня.
Были у Никольского храма и другие известные прихожане. В ноябре 1831 года родители Тютчева поселились в том же Армянском переулке, в доме 1, где прежде снимал квартиру И.Б. Пестель, директор Московского почтамта и отец декабриста. А в 1856 году этот дом был продан Михаилу Никифоровичу Каткову и его ближайшему другу-соратнику Павлу Михайловичу Леонтьеву. Катков, знаменитый редактор «Московских ведомостей» и «Русского вестника», в молодости был членом революционного кружка Станкевича, дружил с Герценом, Огаревым и анархистом Михаилом Бакуниным, в зрелые годы стал сторонником идей консервативных, охранительных. Он избрал себе образ верности империи и самодержавию в виде сторожевого пса — по аналогии с «Государством» Платона, где стражники сравниваются со сторожевыми псами, лающими на чужаков и приветствующими своих. За это Салтыков-Щедрин высмеял Каткова в сказке «Верный Трезор». Каткову же во многом принадлежат идеи гимназического устава 1871 года, в котором делается упор на интенсивное преподавание древних языков: в этом Катков видел средство уберечь будущих граждан Российской империи от нигилизма. Еще в 1868 году он вместе с профессором Леонтьевым основал экспериментальный лицей имени цесаревича Николая на Остоженке, где хотел продемонстрировать выгоды классического образования и воплотить задачу воспитания в духе Православия, государственности и верности самодержавию.
Именно Катков настоял на том, чтобы Достоевский произнес знаменитую Пушкинскую речь на московских торжествах 1880 года в честь открытия памятника поэту на Страстном бульваре.
В 1870-х годах катковский дом в Армянском перешел к новым владельцам, и вскоре на этом месте появился доходный дом, где в 1908—1911 годах жил философ Николай Александрович Бердяев: он остановился здесь после возвращения из Парижа. В Москве завершается переход Бердяева к Православию. В том же 1908 году он сближается с основателями Религиозно-философского общества П.А. Флоренским, С.Н. Булгаковым, Е.Н. Трубецкой, М.К. Морозовой. Уже в 1911 году появилась книга Бердяева «Философия свободы», и в тот же год он покинул Покровку, но с тех пор жил в Москве до самой эмиграции.
Попала Никольская церковь и на страницы Достоевского. Писатель никогда не жил здесь, но часто бывал у своей любимой тетки и крестной А.Ф. Куманиной в Старосадском переулке и хорошо знал эти края, к тому же поблизости стояла его любимая церковь Успения на Покровке. Храм Николы в Столпах упоминается в его романе «Подросток».
Этот храм называли достоянием Москвы и памятником русской истории. Так считал один из самых лучших архитекторов-реставраторов и исследователей древней столицы Ф.Ф. Рихтер, возвращавший к жизни палаты бояр Романовых и кремлевские соборы. В середине XIX века он задумал издать «полное собрание всех достопамятных зданий, замечательных по архитектуре и оригинальности своей, сохранившихся в отечестве нашем, передавая их, насколько возможно, в первобытном их виде» и делал их зарисовки. Туда, наряду с Иваном Великим и храмом Василия Блаженного, попала и церковь Николы в Столпах.
Никто не думал, что этому храму предстояло исчезнуть.
Последний час
После октябрьского переворота 1917 года храм довольно долго не закрывали, но он находился в плачевном состоянии. Уже в 1923 году наркому просвещения А.В. Луначарскому докладывали, что гробница Матвеева заброшена и разбита. Прихожане просили разрешить сбор денег на ремонт памятника и устраивать для того торжественные богослужения и концерты. Разрешения они не получили, мавзолей отремонтировали и превратили… в жилую квартиру, говорили, что коммунальную. Все надгробия, в том числе и Матвеева, были выброшены на улицу.А зимой 1935 года храм был снесен ради строительства «прекрасного школьного здания». Лишь наличники храма сохранились в музее Донского монастыря. На здании школы установлена мемориальная доска в память о том, что в годы Великой Отечественной войны здесь формировались истребительный батальон и полк народного ополчения. Старожилы утверждают, что именно здесь, на фоне этой школы, проходили съемки фильма «Летят журавли» — той сцены, в которой добровольцы уходят на фронт. От церкви же не осталось ни следа, ни даже топонимической памяти. Это была одна из самых тяжелых потерь Москвы.
