Русский дом | Виктор Тростников | 20.05.2008 |
Почему в христианской истории не раз случалось так, что совсем юный отрок, не уступающий сверстникам ни умом, ни талантом, своими способностями, знатностью и богатством родителей, самой судьбой, казалось бы, предназначенный к блестящей светской карьере, отказывается от неё и постригается в монахи? Хотя до конца эту тайну разгадать невозможно, из житийной литературы мы можем сделать вывод, что тут имеет место внезапное прозрение. Неожиданно для отрока становится очевидно, что мирская жизнь есть суета сует, отвлекающая от чего-то важного и родного, находящегося где-то рядом, но соединиться с которым можно только сосредоточив на нём все свои стремления.
Услышав однажды этот призывный звук, душа теряет интерес ко всему, что является ценностью для большинства людей, и возгорается желанием продать всё своё имущество, чтобы приобрести эту драгоценную жемчужину.
Потерял интерес к миру и боярский сын Николай Майков. В каком именно возрасте это с ним произошло, точно не известно, знаем только, что иноческий путь он начал в Кирилловом монастыре в Белозерске под руководством старца Паисия Ярославова, ставшего впоследствии игуменом Троице-Сергиевого монастыря. Затем много лет он провёл на православном Востоке, потом Иерусалиме и подвизался на Афоне. Дата его возвращения тоже точно не установлена, но она и не так уж важна, ибо земную жизнь личностей такого масштаба нужно соизмерять прежде всего с эпохой. А эпоха, современником которой Господь предопределил быть преподобному Нилу Сорскому, была для Руси совершенно уникальной: драматической, переломной и судьбоносной. Тут невольно вспоминаются стихи Тютчева: «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые». Да, это были поистине роковые минуты на часах истории, когда будущее мира решалось на много веков вперёд.
Судите сами. Преподобный родился в 1433 году, значит, научился говорить и прислушиваться к разговорам старших, что-то из них для себя извлекая, году в 1439-м. Что это за дата? Флорентийская уния — начало агонии тысячелетней православной Византийской империи. Весть о сдаче вероучительных позиций на Соборе во Флоренции и о том, что главную предательскую роль там сыграл наш митрополит Исидор, облетела всю Россию и не могла не обсуждаться в семье бояр Майковых. Но ещё больше их семью должны были волновать внутриполитические события — самая кровавая из княжеских междоусобиц, когда претенденты на московский престол, сиротствующий со времён кончины Василия Димитриевича, в 1425 году, ослепляли друг друга и истощали силы обеих партий, вовлекая их в бесконечные военные разборки. У нас нет данных о том, на чьей стороне были Майковы, кого считали легитимным правителем — Шемяку или Василия Тёмного, но они были аристократами, т. е. потомственными служилыми людьми, и в их доме наверняка висело в воздухе то страшное напряжение, которое вконец измучило тогдашнюю Русь.
В 1441 году митрополита Исидора изгнали (отроку Николаю 8 лет), и наша Церковь надолго осталась без предстоятеля. Только в 1448 году народное терпение лопнуло, и усобица была прекращена всеобщей поддержкой Василия, ставшего первым в истории единоличным властителем всей Руси, а на митрополичью кафедру был возведён митрополит Иона, избранный русскими епископами без санкции Константинополя.
1448 год. Великая, потрясающая дата, вместившая сразу два события, о которых русские люди мечтали веками, приближая их потом, кровью и неисчислимыми жертвами, — превращение союза удельных княжеств в единое государство и превращение одной из константинопольских епархий в автокефальную Русскую Православную Церковь. В этом году будущему преподобному 15 лет, и он всё ещё живёт в родительском доме, где все возбуждены и преисполнены радостью. Могло ли всё это пройти мимо ушей чуткого и талантливого отрока, получившего прекрасное воспитание и образование. Нет, конечно, всё происходившее в мире он впитывал, но как нечто внешнее, и решимость уйти из мира с каждым днём крепла в его сердце.
Небывалый по силе удар сотрясает Европу! В 1453 году турки штурмом берут Константинополь, убивая на его улице последнего императора Ромеев Константина XII. Нет больше Второго Рима, он пал, что будет дальше с Православием? Двадцатилетний Нил в это время уже за границей, где-то рядом с эпицентром мирового тектонического сдвига, но и это для него что-то постороннее, — он весь охвачен одним желанием — замкнуться в молитве на святой горе Афон. На оставленной им родине умирает Василий Тёмный, и престол наследует впервые назвавший себя царём Иван III, через брак с племянницей Константина XII Софьей Палеолог ставший родственником по женской линии византийских императоров. Что он видел себя именно преемником Второго Рима, видно из принятия им для Руси нового герба — византийского двуглавого орла. И хотя чеканная формула инока Филофея: «Два Рима падоша, Москва — Третий стоит, а четвёртому не быти» еще впереди, осознание этого факта становилось всё более широким.
Набирая силу, Иван III в 1480 году прекращает платить дань ханам и даже номинально перестаёт быть вассалом Орды, становясь «самодержцем». А где в это время преподобный? Скорее всего, уже в России, но это национальное торжество его мало трогает: он уединяется в дремучих вологодских лесах, где основывает скит, составив для него устав по афонскому образцу. А XV век, будто желая стать рекордсменом по острым ситуациям, продолжал подкидывать миру «его минуты роковые». Не успела Москва перенять от Царьграда эстафетную палочку главной православной кафедры, как возникла угроза, что она выронит её из своих рук: в 1470-х гг. возникшая в Новгороде ересь «жидовствующих», вскоре перекинулась и на Москву. В чём она заключалась? Это было лютеранство до Лютера: отрицание Таинств, из которого вытекала ненужность священников, призыв к бунту против церковной иерархии, утверждения, что каждый мирянин может сам толковать Библию как ему кажется правильным. Для современного читателя суть ереси можно охарактеризовать ещё яснее: это была первая в Европе манифестация философского материализма. И то обстоятельство, что этой инфекцией был поражён прежде всего именно Новгород, вовсе не случайно. Это был ганзейский город, тесно связанный торговлей с другими городами этого союза — Любеком, Бременем, Лондоном и другими, где процветало вольнодумство и, конечно, огромный интерес к материальной стороне жизни.
Если бы жидовствующие взяли верх (а это было вполне реально, т. к. с 1490 по 1494 гг. Московским митрополитом был их ставленник Зосима, сумевший войти в доверие к царю), только что возникший Третий Рим окончил бы своё существование так же бесславно, как и Второй. И в те самые годы, когда смертельная опасность всё более грозно нависала над русским Православием, преподобный Нил отгородился от всего мира в своём скиту, будто ему ни до чего, кроме спасения своей души, не было никакого дела.
Как же он спасался в своих вологодских лесах? Вот это и есть самое интересное.
Это была совершенно новая для Руси практика духовного совершенствования, называемая «исихазмом» (от слова «тишина»).
Её обоснованием служило учение великого византийского богослова и учителя Церкви святителя Григория Паламы (1296 — 1359 гг.). Его взгляды, вначале встреченные с недоверием, были в конце концов утверждены на Соборе, а после его кончины вошли в плоть и кровь православного сознания, составив основу воззрения на взаимодействие спасающего Бога и спасаемого человека. Сегодня «паламистский синтез» — одна из драгоценных жемчужин истинного Богопознания.
Воспроизведём вкратце ту логику, с помощью которой св. Григорий Палама убедил большинство оппонентов в правильности своей концепции. Всё началось со спора о том, был ли «Фаворский свет», который три апостола видели в день Преображения, обычным физическим светом, или он обладал совершенно другой, таинственной, природой. До этого богословы придерживались первого мнения, хотя особенно над данным вопросом не задумывались, не считая его принципиальным. Палама же первым понял, что именно в этом, казалось бы, побочном вопросе лежит ключ к пониманию механизма нашего спасения. Он показал, что Господь наш Иисус Христос в Евангелии неизменно отождествляется не с тем светом, который освещает тёмные закоулки, а с тем, который просвещает людские души. «В нём была жизнь, и жизнь была свет человеков», — говорит Иоанн Богослов, и сам Иисус подтверждает это: «Я свет миру, кто последует за Мной, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни» (Ин. 8, 12). Конечно же этот божественный свет, а не простые фотоны, видели Петр, Иаков и Иоанн на Фаворе. А теперь самое главное: они этот небесный свет видели, находясь на земле и будучи земными существами! Значит, Божия благодать не отгорожена от нас непроницаемой завесой, и в самой природе человека заложена способность воспринимать её как несомненную реальность. Но в таком случае эту способность надо развивать, ибо стяжание благодати и есть путь к спасению. Обобщив огромный опыт православного подвижничества, Григорий Палама указал способ, с помощью которого можно её развивать — это и есть «исихазм», сосредоточенная непрерывная «умная молитва» (в том смысле, что она совершается не вслух, а в уме). Живя на Афоне, через 100 лет после кончины святителя Григория, Нил, конечно же, застал живые о нём воспоминания и наверняка встречался с его учениками, от которых и воспринял практику исихазма. Её-то он и привёз оттуда в Россию, успешно внедрив в своём скиту, так что его можно считать не только преподобным, но и миссионером.
Теперь становится понятным, почему Нил Сорский не вступил в полемику с еретиками. Он предоставил её своим друзьям и единомышленникам Иосифу Волоцкому и Геннадию Новгородскому. Сам же отводил угрозу другим способом: создавая вокруг себя духовную атмосферу, в которой не могли бы существовать и даже зарождаться никакие Исидоры или жидовствующие. Ересь — это тьма, а православная вера — свет, источником которого является Сын Божий, но который может исходить и от Его верных учеников. Недаром же Иисус сказал апостолам: «Вы — свет мира» (Мф. 5, 14). За 400 лет до преп. Серафима Саровского он твёрдо знал: стяжи мирный дух, и тысячи вокруг тебя спасутся. Так, прибегнув к двум видам оружия — видимому и невидимому, — два духовных гиганта XV века, преподобный Иосиф и преподобный Нил, не дали воцариться в России материализму. Почему мы не устояли перед ним в XX веке — это уже другая тема.