 |
| Седмицa.Ru | Евгений Барский | 06.05.2008 |
Место пятой тахвиты в корпусе сочинений Афраата
Тахвита Афраата «О войнах» начинается с буквы he — пятой буквы сирийского алфавита — и занимает во всем корпусе, соответственно, пятое порядковое место. Она принадлежит к первой группе тахвит, которая была написана, по свидетельству самого автора, в 337−338 гг. По своей теме она, как это видно уже из названия, выделяется из остальных сочинений Афраата и, в особенности, из тахвит первой группы, к которой она сама принадлежит. В то время как остальные тахвиты посвящены в основном вопросам веры, молитвы и духовной жизни, пятая тахвита, как это видно уже из ее названия, передает воззрения автора на современную ему религиозно-политическую ситуацию.
Политическая ситуация в момент написания тахвиты
После того как в 324 г., победив Лициния, Константин стал единоличным правителем Римской империи, он не только утвердил христианство в качестве разрешенной религии, но и считал его находящимся под защитой государства (1). Более того, он стал рассматривать себя как защитника христианства и за пределами империи; в договоры с готами в 332 г. и с сарматами в 334 г. были включены специальные пункты, касающиеся религии, что позволило Константину считать себя «просветителем» варваров: «через меня, истинного служителя Божия, варвары теперь познали Бога и научились почитать Его» (2).Важным для изучения отношений Константина с Персией является приводимый в «Жизни Константина» Евсевия Кесарийского рассказ о том, как «персидский царь [Шапур II] пожелал через посольство познакомиться с Константином и, в знак дружеского своего расположения, прислал ему дары, с просьбой о союзе». В ответ на это Константин «победил его… чрезвычайной своей щедростью», по-видимому, отослав ему дары еще более пышные. Кроме того, узнав, «что среди персидского народа умножаются Божьи Церкви и собираются многие тысячи овец в стадо Христово», Константин посчитал нужным отправить по этому поводу Шапуру специальное письмо (3). В нем, говоря о своем почитании христианского Бога и выражая уважение к Шапуру, называя его «своим братом», он вверяет ему его христианских подданных: «люби их согласно с твоим человеколюбием» (4). При всей вежливости Константина, в его письме выражена мысль о том, что он считает себя гарантом безопасности персидских христиан, что вряд ли могло понравиться Шапуру (5); его ответ Константину, если таковой и существовал, до нас не дошел.
В 336 г. Шапур, опасаясь, по-видимому, возможного нападения Константина, решил предупредить его. Персидская армия вторглась в Армению, и правителем стал персидский ставленник. В ответ на это Константин, воспользовавшись поводом, решил возглавить персидскую экспедицию и провести ее как религиозную войну. В поход вместе с войском должны были отправиться и епископы, взяв с собой «палатку наподобие церкви». Походу помешала смерть Константина 22 мая 337 г. Вслед за этим, летом того же 337 года, последовало вторжение Шапура в Римскую Месопотамию и двухмесячная осада Нисибина, окончившаяся временной победой римлян, после чего Шапур обложил своих христианских подданных двойным налогом для дальнейшего финансирования войны с Римом (6).
Афраат написал свою пятую тахвиту, по-видимому, в то время, когда Шапур готовился к этому вторжению. Константин был еще жив или, по крайней мере, о его смерти Афраат ничего не знал и ожидал победоносного вторжения римлян в Персию. Исследователи сходятся в том, что наиболее вероятным временем написания тахвиты можно считать июль 337 г. (7)
Ход рассуждения в тахвите «О войнах»
Афраат уверен в том, что в ближайшее время произойдут грозные события, которые изменят весь ход мировой истории. В начале тахвиты он обещает рассказать читателю свои мысли «о грядущем потрясении, что наступит в ближайшее время» (8). Он уверен в том, что, несмотря на усилия людей, как добрых, так и злых, все происходит по предначертанному Богом особому плану истории: «Хотя войско и собирается на войну, однако времена заранее положены Богом». При этом Афраат настолько уверен в Божием предопределении, что предостерегает даже от осуждения гонителей христиан: «Не обвиняй, возлюбленный мой, злодея, что принес беды многим, ибо времена положены заранее и настал час их исполнения».Хотя не названы (и не будут названы до конца тахвиты) имена Шапура II и Константина, однако, по-видимому, военные приготовления были настолько открытыми, а сама тема предстоящего столкновения с Римом была настолько важной для персидских христиан, что после слов «войско собирается на войну» любой из читателей Афраата прекрасно понимал, о чем идет речь. Афраат намеренно пользуется языком символов, т.к. говорить о таких вещах открыто было бы небезопасно: «поскольку [ныне] недобрые времена, внимай тому, что я пишу тебе прикровенно (букв.: в тайне)». По крайней мере, после вступления Афраат не дает никаких пояснений и переходит непосредственно к основной части, построенной на многочисленных библейских цитатах, основу которых составляют цитаты из восьмой, седьмой и второй глав книги пророка Даниила.
Хотя Афраат и призывает «не обвинять злодея», однако делает он это только потому, что уверен в том, что Бог сам смирит «злодея». После вступления Афраат демонстрирует на библейских примерах, что Бог всегда смиряет гордых. Вслед за Притч 16. 5, Лк 14. 11 и другими местами из Священного Писания, которые несколько отвлеченно утверждают, что гордый будет наказан, следует развернутый рассказ о библейских гордецах и о том, как Бог их смирил. Каин, Исав, сыновья Иакова, фараон, противившийся Моисею, Дафан и Авирон, Голиаф, Саул, Авессалом, Венадад, Сеннахирим, Ахав, Иезавель и Аман были наказаны за то, что возгордились перед Богом или превозносились над Божьими праведниками. Про каждого из них говорится лишь несколько слов, но при этом весь список производит большое впечатление как раз благодаря своей лаконичности и законченности формулировок. Как и в случае с другими списками у Афраата (например, списки праведников или список библейских героев, бывших пастухами в 10-й тахвите «К пастырям»), возникает впечатление, что, возможно, он использует материал, уже сформировавшийся к его времени и имевший либо литургическое, либо дидактическое назначение. Завершает этот список краткое описание того, как Бог дважды смирил вавилонян: один раз — после того как они бросили Даниила в яму со львами, а другой раз — когда они оклеветали «Ананию и друзей его» и «бросили их в печь огненную». Оба эти примера взяты из книги пророка Даниила (соответственно, 6-я и 3-я главы), которая в следующей части тахвиты играет ключевую роль.
После списка смирённых гордецов, где про каждого говорится лишь несколько слов, Афраат описывает поражение царя Сеннахирима «рукой друзей его». Сеннахирим восстал на Святой Город (Иерусалим) и, таким образом, — на Самого Бога. Получив великую власть, он не понял, что он лишь «секира в руках рубящего и пила в руках пилящего», «жезл в руке Того, Кто воздвиг наказание», «бич поражающий». Здесь звучит та же идея Божиего предопределения, что и в самом начале тахвиты. Сеннахирим этого предопределения не понял, возгордился и потому был смирён Богом «и пал пред богом своим» (9).
Рассказ о Сеннахириме служит переходом к следующей части тахвиты. «Еще возвысился и превознесся овен, он бодал и к западу, и к северу, и к югу…» (10). «Овен же есть царь Мидийский и Персидский — Дарий, а козел — Александр Македонский, сын Филиппов… Козел же вышел из страны греков и возвысился перед овном, поразил его и сломил оба его рога — великий и малый». Уже здесь — более чем прозрачный намек на современную Афраату политическую ситуацию (11). Дарий, царь Персидский, который был поражен царем, пришедшим с запада, символизирует либо Шапура II, либо все Персидское государство.
Афраат развивает свою мысль и говорит все более открыто: «И вот, сломлены рога овна, но хотя и были сломлены его рога, он возвысился и превознесся против четвертого зверя, крепкого и сильного, с зубами железными и когтями медными; он пожирал и сокрушал, а остатки попирал ногами (12). О овен, чьи рога сломлены, оставь зверя и не досаждай ему, чтобы он не пожрал и не погубил тебя. Не может овен устоять перед козлом. Как устоять перед страшным зверем, уста которого возглашают великое и который на [все], что попадется ему, наваливается, словно лев на свою жертву…» Четвертый зверь, очевидно, для Афраата означает Рим, в победе которого над Шапуром II он так же уверен, как и в том, что не будет уже других мировых империй после Римской: «И не будет зверь убит до тех пор, пока не воссядет на престол Ветхий днями и не подойдет к Нему Сын Человеческий, Которому дана власть» (13).
Вслед за этим следует комментарий к тем местам 28 главы книги пророка Иезекииля, где звучат упреки царю Тирскому, которого Афраат отождествляет с Хирамом, современником Давида и Соломона. Он толкует слова «Изгнал его херувим осеняющий» (14) в том смысле, что херувим — это вавилонский царь Навуходоносор. «Почему Навуходоносор назван осеняющим? Потому что имел видение дерева: он узрел посреди земли дерево, под которым обитали все звери полевые, в ветвях которого гнездились все птицы небесные и от которого питалась всякая плоть» (15). Как видно, Афраат при любом удобном случае подводит свое рассуждение к книге пророка Даниила, на этот раз — к видению дерева из 4-й главы.
После этих отступлений, Афраат возвращается к явным предсказаниям хода грядущей войны, в связи с чем переходит к толкованию пророчеств книги Даниила о четырех царствах. Четвертый зверь в понимании Афраата — это Римская империя, в то время как овен, восстающий против зверя, символизирует Персию. «Ныне четвертый зверь поглотил третьего. Этот третий — сыновья Иафета (16), а четвертый — сыновья Исава (17), потомки Сима». Через всю тахвиту проходит мысль о том, что Римское владычество пребудет до Второго Пришествия: «…взято правление у сыновей Иафета — младшего и отдано Симу — старшему, и длится оно до сего дня и вовек. Когда же наступит конец правлению сыновей Сима, то примет царство Властитель из сынов Иуды, когда явится в Своем Втором».
Использовав пророчества о дереве (Дан 4) и о четырех зверях (Дан 8), Афраат переходит к толкованию в том же русле видения истукана (Дан 2). Он, следуя объяснению в самой книге Даниила (18), отождествляет части истукана с мировыми империями. Особый акцент опять делается на том, что «Мидийское и Персидское» царство Дария Мидянина является ущербным и преходящим. Аргументация достаточно своеобразная: «…взвешено было царство Нимрода и оказалось неполным (19). И поскольку неполным принял его Дарий, [Даниил] назвал царство его меньшим. И поскольку неполным было [царство], то не властвовали сыновья Мадая (20) над всей землей». По-видимому, здесь опять намек на шаткость современного Афраату Персидского государства. Уничижение «Мидийского и Персидского» царства без всякой иной видимой причины продолжается и далее: «И вышли сыновья Иавана (21) против царства своих братьев, ибо Мадай и Иаван — сыновья Иафета. Мадай же был глуп и не мог управлять царством, пока не пришел его брат Иаван, который был мудр и искусен в управлении царством: ведь Александр, сын Филиппов, царствовал над всем миром».
Говоря о голенях и ногах истукана, символизирующих четвертое царство, Афраат предлагает оригинальное объяснение того, что они «частью из глины горшечной, а частью из железа» (22) и что «они смешаются через семя человеческое, но не сольются одно с другим, как железо не смешивается с глиною» (23). По его мнению, это описание символизирует выборный, а не наследственный характер правления в Римской империи, в противоположность другим царствам. «Этим он указал на четвертое царство, потому что в царстве сыновей Исава не принято, чтобы царский сын был преемником царской власти, но, собравшись в столицу, сыновья Исава держат совет и на нем поставляют главу государства: мужа мудрого, который будет править страной. Чтобы, когда Владычествующий над их царством взвесит их, не оказались они неполными и чтобы из-за этого не было отнято от них царство, подобно тому, как было отнято царство и сыновей гордого Нимрода и было отдано сыновьям глупого Мадая». Опять же утверждается превосходство римлян и уничижаются сыны Мадая.
Другого земного царства уже не будет, за римским правлением последует мессианское Царство Христа: «Бог Небесный воздвигнет Царство, что вовек не разрушится и не прейдет (24). Это Царство Царя Христа, которое сместит четвертое царство». Даже говоря о том, что «камень, оторвавшийся без содействия рук» (25) сокрушил истукана, Афраат находит способ напомнить о превосходстве Рима: «Он не сказал, что ударил истукана в голову, или в грудь, или в руки, или в живот, или же в бедра, но в ноги, потому что из всего истукана камень этот, придя, найдет только ноги». Ноги истукана в понимании Афраата, как было показано выше, символизируют царство Римлян. Таким образом, этот текст из книги Даниила, который можно было бы считать предсказывающим уничижение Рима, Афраат толкует в обратном смысле — римское владычество пребудет до конца времен.
Объяснив читателю видение истукана из второй главы книги Даниила, Афраат переходит к видению четырех зверей, «что поднимались из моря и не походили друг на друга» (26) из 7-й главы. Его толкование имеет ту же цель, что и раньше: «Великое море, которое видел Даниил, — это мир сей, а четыре зверя — четыре царства, о которых написано раньше».
Первого зверя, который подобен льву с орлиными крыльями, Афраат отождествляет с Вавилонским царством и с его царем Навуходоносором: «первый зверь есть царство Вавилонское, что подобно льву, ибо так написал Иеремия: Израиль — рассеянное стадо; львы разогнали его; прежде объедал его царь Ассирийский, а сей последний, сильнейший его — Навуходоносор, царь Вавилонский (27), — и Иеремия назвал его львом». Далее Афраат связывает описание из Дан 7 с рассказом из Дан 4: «Сказал [Даниил]: У него крылья орлиные (28), — так как написано, что когда Навуходоносор вышел в пустыню со зверями, то волосы у него выросли, как у орла» (29).
Второго зверя, который «похож на медведя и стоял с одной стороны», Афраат отождествляет с «царством Мидийским и Персидским», а то, что «три клыка во рту у него» (30) он объясняет тем, что «овен бодал на запад, север и юг, на три ветра небесных. Он удерживал три стороны и бодался, словно медведь, у которого три клыка, пока не вышел козел с запада (31) и не поразил овна, вырвав три клыка из его пасти». Афраат великолепно соединяет символические образы из разных видений Даниила: медведь с тремя клыками — из седьмой главы книги пророка Даниила (он второй зверь из тех четырех, что вышли из моря), а овен, бодавший на три стороны, — из видения у реки Улая под Сузами, которое описано в 8-й главе книги.
Третий зверь, вышедший из моря, который «похож на барса» и у которого «четыре птичьих крыла и четыре головы» (32), соответствует Александру Македонскому, который «был силен, как барс. Александр, как напоминает Афраат, «убил Дария и воцарился вместо него» — опять мотив уничижения Персидского царства.
Переходя к описанию четвертого зверя, выходящего из моря, Афраат излагает свое видение истории, делая несколько интересных утверждений, которые завершаются неожиданным замечанием о соотношении третьего и четвертого царств: «А о четвертом звере сказал: Он страшный и мощный и весьма сильный; он пожирает и сокрушает, остатки же попирает ногами (33), — это царство сыновей Исава. По воцарении Александра Македонского явилось царство греков, так как и сам Александр из греков. Хотя видение третьего зверя исполнилось на нем, однако третий и четвертый [зверь] един». Отождествление Афраатом третьего и четвертого зверя, а вместе с тем — третьего и четвертого царств не нашло однозначного объяснения в науке. Одним из мотивов мог быть тот факт, что обоим этим царствам было суждено сокрушить Персию: Александр, правивший третьим, греческим, царством, победил Дария, в то время как Константин, император Римской империи, т. е. четвертого царства, должен был победить Шапура II.
«Небольшой рог», вышедший на голове четвертого зверя (34) Афраат, подобно многим другим комментаторам, интерпретирует как Антиоха Епифана, а срок, равный времени и полувремени (35) из Дан 7 или седмине и половине (36) из Дан 9, он понимает как десять с половиной лет запустения Иерусалима при Антиохе.
Обсуждая Дан 7. 27 «Святые Всевышнего получат Царство», Афраат делает неожиданное отступление, чтобы выяснить, кто такие Святые Всевышнего. Он доказывает, что под этим наименованием никак не могут иметься в виду сыны Израиля: «Что скажем об этом? Получили ли сыны Израиля Царство Всевышнего? Да не будет! Взошел ли этот народ на облака небесные? [Нет], они лишились этого (букв.: это ушло от них)… Пришел Сын Человеческий, чтобы освободить и собрать их, но они не приняли Его…». Здесь звучат те мотивы, которые Афраат полностью разовьет во второй части своих тахвит, написанных на несколько лет позже и посвященных, в основном, полемике с иудаизмом (37). Афраат уверен в том, что еврейский народ, отвергнув Мессию, потерял свое историческое значение навсегда: «Вино их стало уксусом, а плоды их — горечь (38) Невозможно умягчить терн и вернуть уксусу вкус вина, невозможно горечи вернуть сладость».
Развивая тему вина и виноградника, Афраат продолжает осуждение иудейского народа, используя знаменитый образ из пятой главы книги пророка Исаии. Он связывает этот текст Исаии с евангельской притчей о винограднике и, что самое интересное, со словами Христа, которые Он говорит Своим ученикам в Ин 15. 1, 5. Особенность цитации состоит в том, что, в то время как в дошедшем до нас греческом тексте Христос называет Себя виноградной лозой, а учеников — ветвями, у Афраата Христос назван виноградником, а лозами — «те, кто пьют от чаши его». То, что здесь Христос назван не лозой, а виноградником (в другом месте — «виноградником истины»), не является исключительной особенностью, характерной только для Афраата. Сходное изменение евангельского текста Ин 15. 1, 5 встречается также у Ефрема Сирина, Кириллоны (39) и в персидском Диатессароне. Это объясняется обычно зависимостью всех этих четырех источников от Диатессарона Татиана. Татиан же, по этому объяснению, изменил текст Евангелия в силу своей нелюбви к вину: как известно, адепты основанной им секты энкратитов воздерживались от употребления вина в любом виде, а в евхаристии использовали вместо него воду (40).
Далее Афраат снова возвращается к главному мотиву тахвиты — превосходству Римского государства над Персидским и над всеми остальными. «С тех пор вместо виноградника появился [другой] виноградник: со Своим пришествием Он передал царство римлянам, которые именуются сыновьями Исава, и эти сыновья Исава сберегают царство Тому, Кто вручил его». Хотя «в начале [Бог] дал царство сыновьям Иакова и подчинил им сыновей Исава, как сказал Исаак Исаву: Иакову, брату твоему, будешь служить» (41), однако, поскольку «сыновья Иакова не оказались пригодными для царства», Бог отдал его сыновьям Исава «до тех пор, пока не придет Тот, Кому оно принадлежит».
Правители «Царства сыновей Исава», т. е. Римской империи, при Втором Пришествии Мессии должны будут, так сказать, сдать Ему свои полномочия: «И они вернут хранимое ими Тому, Кто вручил, ничего не скрыв от Него. А хранящий царство подчинится Тому, Кому подчинено все». Здесь, по-видимому, имеется в виду и то, что Римский император, став христианином, добровольно готов подчиниться Мессии, и, главное, что его царство не может быть побеждено людьми: «Вот почему царство сыновей Исава не будет предано в руку собравшегося войска, которое вознамерилось напасть на него. Ибо царство сберегается для Того, Кто вручил его, и Он сохранит его».
Афраат все более и более открыто высказывает свою уверенность в победе христианского Рима: «Ведь грядет в силе Муж брани, Имя Которого Иисус (42), оружие Которого носит все царское войско» (43). Все, по мнению Афраата, говорит о том, что Сам Иисус будет помогать Римскому войску: «Посмотри и исследуй: Он занесен с ними в перепись (44). И коль скоро Он занесен с ними в перепись, то и поможет им. Знамя Его там повсюду, оружием Его они препоясаны и не знают поражения в битве». Предшествующие поражения Римских императоров Афраат объясняет именно тем, что они не были христианами и «не хотели брать с собой на битву Мужа, занесенного с ними в перепись». Впрочем, эти поражения были лишь временными: «зверь (45) терпел небольшие притеснения и не был убит». Говоря о знамени Христа, которое присутствует повсюду в войске, Афраат, по-видимому, имеет в виду кресты на щитах римских воинов или лабарум — римское знамя с крестом и монограммой Иисуса Христа. (46)
Заканчивая свое сочинение, Афраат рекомендует его читателям как объяснение, в приложении к конкретной исторической ситуации, пророчеств Даниила; при этом, однако, появляется новый мотив: «Во всем, что я написал тебе, возлюбленный, относительно написанного у Даниила, я не достиг предельной [полноты], но далек от нее». Возникает ощущение, что у Афраата появляется какая-то неуверенность в том, что он написал: «И если кто-то будет оспаривать [написанное], то так скажи ему: Не запечатаны слова эти, ибо не запечатаны и безграничны слова Божии». Здесь либо игра слов, либо намеренное противоречие с окончанием книги пророка Даниила. В Дан 12. 9 явившийся Даниилу муж говорит ему: «иди, Даниил; ибо сокрыты и запечатаны слова сии до последнего времени».
Мотив неуверенности у Афраата нарастает: «то, что я написал тебе о войске, поднимающемся на войну, не является откровением (букв.: не то чтобы мне что-то было открыто), чтобы я поведал тебе. Дальше Афраат говорит непостижимые слова, противоречащие всему смыслу предшествующей тахвиты: «Но даже если выйдет войско и победит, то знай, что это наказание Божие. Если они победят, то на суде праведном будут осуждены».
Пожалуй, единственным объяснением этого высказывания Афраата, которое предлагается в науке, является предположение о том, что к моменту окончания тахвиты он получил дурные вести о состоянии дел римлян и, чтобы все-таки как-то использовать свою тахвиту, пророчества которой не сбылись, сделал в конце это добавление.
Такое объяснение, конечно, нельзя опровергнуть, однако, на мой взгляд, оно содержит в себе некоторые недостатки. Главным аргументом против него является то, что бoльшая часть тахвиты в таком случае становится совершенно бессмысленной, чего Афраат не мог не заметить. Возможно, это высказывание преследовало другую цель, а именно выделить главное в следовавших до этого рассуждениях. Это главное заключается не в предсказании сиюминутной победы Рима, а в том, что христианская империя будет существовать до прихода Мессии. Этот вопрос требует дополнительного исследования, однако можно предположить, что Римская империя для Афраата (как и для императора Константина) была гарантом существования христианства и Церкви, а ее несокрушимость делала возможным и существование Церкви до конца времен. Та же убежденность выражена и в словах Христа, обращенных к апостолу Петру: «…на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее» (47).
Текст библейских цитат и способ цитирования
У исследователей существуют различные мнения по поводу библейского текста Афраата его способа цитирования. Наиболее убедительными оказываются результаты исследования Р. Оуэнса (48), согласно которым Афраат цитировал, как правило, а, возможно, и всегда, по памяти. Однако, по мнению К. Моррисона, автора недавнего исследования, посвященного пятой тахвите (49), есть свидетельства того, что перед Афраатом лежала рукопись Библии. Об этом свидетельствует, по его мнению, например, то, что Афраат, процитировав в § 14 Дан 2. 44, затем вводит более раннюю цитату из Дан 2. 34 словами «а выше он (50) сказал» (51). Затем, используя следующий стих Дан 2:35, Афраат предваряет его словами «а в следующем стихе он сказал». Этот аргумент Моррисона выглядит достаточно убедительным, однако, возможно, что соответствующее слово в этом месте у Афраата и не является техническим обозначения библейского стиха, а то, что Афраат помнит взаимное расположение трех библейских цитат, идущих недалеко друг от друга, при его знании текста кажется вполне возможным. Таким образом, следует признать, что вопрос о способе цитирования (то есть, цитировал ли Афраат по памяти или по какой-то рукописи книги Даниила, не дошедшей до нас) остается открытым и требует дополнительного исследования.Рассмотренный выше случай применения Афраатом образа виноградника и замена «виноградной лозы» на «виноград» в цитате из Ин 1. 5 является, по-видимому, еще одним свидетельством того, что Афраат пользовался Диатессароном или каким-то текстом Евангелия, восходящим к Диатессарону.
Особенности понимания книги Даниила
Можно отметить несколько особенностей понимания Афраатом книги пророка Даниила в 5-й тахвите «О Войнах».Наиболее интересным является то, что Афраат объединяет образы из разных глав и разных частей книги Даниила. Мало того, что он в своем рассуждении совершенно свободно «перескакивает» не только с одной главы книги Даниила на другую (а иногда и обращается к другим библейским книгам); он «перетаскивает» при этом вместе с собой и персонажей, которые фигурируют в этих главах. Например, в рассмотренном выше отрывке, посвященном Хираму и Навуходоносору, он соединяет наименование Навуходоносора «херувимом осеняющим» из Иез 28. 16 с описанием дерева, «под которым обитали все звери полевые, в ветвях которого гнездились все птицы небесные и от которого питалась всякая плоть». Два пророчества связаны, на первый взгляд, по формальному признаку, наличию тени у тех образов, которые относятся к Навуходоносору.
То же самое относится и к объяснению образа льва с орлиными крыльями из Дан 7. 4. Афраат утверждает, что этот образ опять же относится к Навуходоносору и подкрепляет свое утверждение цитатами из Иер 50. 17 «Израиль — рассеянное стадо; львы разогнали его; прежде объедал его царь Ассирийский, а сей последний, сильнейший его — Навуходоносор, царь Вавилонский» и из Дан 4. 30, где про Навуходоносора говорится, что «волосы у него выросли, как у орла». Афраат разделяет две детали описания и для каждой находит отдельное подтверждение.
Таких примеров можно указать немало даже внутри одной тахвиты, но самим ярким из них является совмещение образов животных, которые описываются в 7-й и 8-й главах книги Даниила. Говоря о том, что «сломлены рога овна» (52) (овен в его понимании символизирует Персию, а козел — его противника с Запада, т. е. Александра), Афраат обращается к овну с речью (очевидно, имея в виду уже современного ему персидского правителя Шапура II): «О овен, чьи рога сломлены, оставь зверя и не досаждай ему, чтобы он не пожрал и не погубил тебя. Не может овен устоять перед козлом. Как устоять ему перед страшным зверем, уста которого возглашают великое и который на все, что попадется ему, наваливается, словно лев на добычу… И не будет зверь убит до тех пор, пока не воссядет на престол Ветхий днями и не подойдет к Нему Сын Человеческий, Которому дана власть. Затем зверь тот будет убит и тело его исчезнет, а царство Сына Человеческого будет царством вечным, и владычество Его во веки веков». Таким образом, Афраат предостерегает овна из 8-й главы от «досаждения» страшному зверю из 7-й главы.
Приведенные примеры показывают, насколько легко и в то же время органично Афраат совмещает образы из разных глав книги пророка Даниила друг с другом и с образами из других библейских книг. Это явление тесно связано с уже обсуждавшейся проблемой текстологии Библии Афраата. По мнению многих исследователей, Афраат цитирует Священное Писание наизусть, не пользуясь письменным текстом, причем нередко совмещает, например, похожие места, что приводит к чтениям, которых нет ни в одном дошедшем до нас манускрипте и которых, по-видимому, не существовало. Оба эти явления являются отражениями одного и того же феномена отношения Афраата к Священному Писанию. Афраат считал Писание единым, для него поэтому было не очень существенно разделение Библии на книги и уж, тем более, книг на главы. В этом смысле довольно обоснованным является сравнение его наследия с иудейскими мидрашами, авторы которых, согласно наблюдению Д. Боярина (53), составляли их под влиянием внутренней убежденности в существовании многочисленных «межтекстуальных связей в священных книгах» и которые поэтому в собственной герменевтической деятельности занимались комбинированием новых текстов из библейских цитат, раскрывая, таким образом, существующие, но до них никем не замечавшиеся, языковые и смысловые связи. То же отношение к Священному Писанию можно отметить и у Афраата; это привело к тому, что он создал тексты, которые во многом, по крайней мере, по форме, а иногда — и по содержанию, оказались похожими на мидраши.
Еще одной особенностью, относящейся исключительно к интерпретации книги пророка Даниила, является не до конца ясное отождествление Афраатом третьей и четвертой мировых империй. Сначала Афраат высказывается осторожно: он говорит, что «ныне четвертый зверь поглотил третьего» (54). Через некоторое время он делает уже более сильное утверждение. Говоря об Александре Македонском, он сообщает, что по его воцарении «явилось царство греков, так как и сам Александр из греков. Хотя видение третьего зверя исполнилось на нем, однако третий и четвертый [зверь] един». Это объединение двух зверей из 7-й главы книги пророка Даниила принадлежит к явлениям того же порядка, что и «переселение» овна из 8-й главы книги пророка Даниила в 7-ю главу. Афраат опять, по точному определению Д. Лэйна, «сделал Пешитту своей и пользовался ей так, как будто она была бы его другом».
Можно предположить, что отождествление Афраатом третьей и четвертой мировых империй, предсказанных в книге пророка Даниила, вряд ли может иметь параллели в экзегетической традиции. Оно было сделано для подкрепления конкретных утверждений о том, что римское христианское царство победит персов и о том, что оно пребудет до конца времен, и поэтому, как и многие другие оригинальные высказывания Афраата, вряд ли может использоваться в качестве материала для построения стройной системы его «учения». Гораздо более плодотворным является анализ подобных высказываний для выяснения экзегетического метода Афраата.
Тахвита «О войнах» и отношения между Персией и Римом
Отношение Афраата к современной ему политической ситуации, сопровождавшейся военным противостоянием христианского Рима и зороастрийской Персии, которое вскоре должно было перейти в широкомасштабные военные действия, вряд ли было его личным мнением. Судя по всему, Афраат выражал отношения большей или, по крайней мере, значительной части персидских христиан. Написав свою тахвиту, он придал этому военному противостоянию религиозный оттенок. Можно сказать, что он сделал в каком-то отношении то же самое, что император Константин по ту сторону границы. Константин в своем письме, отправленном Шапуру II, обращает внимание последнего на его христианских подданных и в вежливой форме объявляет себя гарантом безопасности этих подданных. Афраат, в свою очередь, подтверждает, что христианские подданные Шапура в возникшем конфликте целиком на стороне христианского Рима. Тот факт, что Афраат ничего не говорит о себе, многие исследователи объясняют тем. что он опасался преследований от персидских властей. Вероятно, властям содержание его тахвит было известно, а вместе с тем — и настроения всей общины персидских христиан. В ближайшей перспективе это, по-видимому, стало причиной введения удвоенного налога на христиан для финансирования войны с Римом, а позже — причиной гонений на христиан в Персии.Не пришло обещанное Афраатом спасение, заключавшееся в победе христианского Рима и установлении всемирного христианского царства, и многие христиане предпочли доказывать свою лояльность по отношению к персидским властям, дистанцируясь от византийской церкви, что, возможно, стало одной из причин последующих церковных разделений.
Другим следствием этих гонений стало изменение соотношения сил между христианам и иудеями. Христиане стали в Персии гонимым меньшинством, в то время как иудеи продолжали жить мирно. Это породило обвинения в адрес христиан, что преследования якобы доказывают, что христианство не является истинной религией, т.к. Бог оставил христиан. Эти обвинения породили и богословский ответ со стороны христиан, который отражен во второй части сочинений Афраата и, в особенности, в 21-й тахвите «О преследованиях».
Экзегетический метод Афраата и иудейская экзегетическая традиция
Один из важнейших вопросов, который всегда так или иначе обсуждается при исследовании творчества Афраата, связан с интерпретацией тех параллелей, которые имеются между его произведениями и различными дошедшими до нас памятниками иудейской письменности. Хотя по этому поводу и нельзя сделать окончательного вывода, однако следует, по-видимому, избегать двух крайних подходов, имевших место в науке в разные периоды. Не следует ни считать Афраата «послушным учеником раввинов», ни полностью отрицать наличие параллелей с иудейскими памятниками. Такие параллели безусловно существовали, однако их адекватного объяснения, подходящего для всех имеющихся случаев и признаваемого большинством исследователей данного вопроса, до настоящего времени не появилось. Это может являться одной из перспективных тем дальнейшего исследования.В сочинении «О войнах» отмечено сходство Афраата и иудейских мидрашей в их отношении к тексту Писания; это сходство выражается в том, что библейские цитаты свободно комбинируются, в результате чего возникают новые языковые и смысловые связи. Главной причиной такого сходства является, по-видимому, та глубокая уверенность в единстве Писания, которую питали и Афраат, и авторы мидрашей. Более значительные выводы можно сделать лишь в результате совместного изучения экзегезы Афраата и текстологии его библейских цитат: эти две области исследования должны взаимно дополнять друг друга.
В своем понимании книги пророка Даниила (как, возможно, и всего Священного Писания) Афраат нередко демонстрирует оригинальность и полную независимость от предыдущей традиции. Это относится, например, к отождествлению им третьего и четвертого царств (т. е. греков и римлян) из пророчества 2-й главы книги Даниила. Несмотря на то, что это отождествление сделано вполне открыто и недвусмысленно, при чтении всего текста возникает впечатление, что его вряд ли можно считать «учением Афраата». Скорее, Афраат приспосабливает библейские тексты к своей аргументации, поэтому попытки «вычленить» из рассуждений Афраата элементы стабильной исторической экзегезы книги пророка Даниила нередко оказываются бесплодными и не соответствуют замыслу и пониманию самого автора. Афраат не ставил себе целью написать экзегетическое произведение и, вероятно, не очень представлял себе, что это такое. Возможно, именно это «недогматическое» сознание Афраата и обусловило его подход к Библии: библейский текст не нуждается в некоем «нормативном» толковании, и его можно в каждом конкретном случае использовать в различных целях.
