 |
| Вера-Эском | Владимир Григорян | 22.04.2008 |
Это теперь Владимира Васильевича знают как настройщика. А тогда, в 60-х, Берладин был известен как музыкант. Был руководителем оркестра в «Молодёжке», как называли известное среди горожан кафе, играл на трубе в ресторане «Вычегда». Хороший там подобрался квинтет: рояль, саксофон, ударные, контрабас и труба. Много импровизировали. Джаз в Сыктывкаре тогда можно было послушать только в «Вычегде». Это было, в общем-то, событием в музыкальной жизни города, только вот из ресторана джаз в народ не выпускали, как явление, чуждое советскому человеку.
«В ресторане жизнь была сплошным удовольствием, -рассказывает Владимир. — Играешь приятную тебе музыку, вкусно ешь, можешь перед выступлением бокал вина выпить. Но стала меня тяготить эта жизнь кабацкая: склоки, пьянки. Думал, куда бы уйти. Подвернулся случай — и ушёл в настройщики. Конечно, и дальше приходилось временами подрабатывать в ресторанах, чтобы семью кормить».
* * *
Хорошо, наверное, работать настройщиком. В тишине, безо всякой суеты починяешь премудро устроенный механизм — и сам, в свою очередь, настраиваешься на высокий лад. А пианино изнутри точно арфа: десятки золотистых струн. Быть может, именно так и было: коснулась этой сокровенной «арфы» рука мастера-настройщика, раздались нежные звуки — и откуда-то всплыли в памяти священные слова: «Хвалите Господа во струнех и органе, хвалите Его…» Во всяком случае, именно работая настройщиком, Владимир Берладин начал писать музыку к псалмам Давидовым.Много лет назад он пришёл к вере, открыл для себя Евангелие, стал читать Псалтирь и… восхитился. Как музыкант, он почувствовал, что эти красивейшие стихи надо пропевать. Ведь и сам царь Давид именно воспевал свои песни Богу. «Пойте Господу с гуслями, с гуслями и гласом псалмопения», — говорится в 97-м псалме.
* * *
Была ранняя осень, когда мы впервые встретились с Владимиром Васильевичем. По пути в гости я пыталась вообразить себе хозяина: должно быть, степенный, немного даже строгий человек, который сейчас сядет за пианино и возьмёт первый звучный аккорд… А он оказался на редкость простым в общении, улыбчивым и подвижным, с большими греческими глазами (в роду у него греки). Крышка пианино так и не была открыта, потому что аккомпанирует себе Владимир Васильевич на гитаре. Признаться, меня это немного удивило, а потом поняла: ведь гитара — это и есть те самые «струны», на которых можно хвалить Бога.«Почему я пишу музыку к псалмам? — переспрашивает Владимир Васильевич. — Так ведь вера без дел мертва, вот это и есть моё дело — музыкой славить Господа. Напишу красивую мелодию — и можно считать, что я потрудился ради Него. Хотя хорошую музыку написать трудно. Бывает часто: напишу что-то, а потом выбрасываю. В музыке должен быть смысл, единство. Хорошая музыка — это… вот как ветер листья пронёс единым потоком. А если не получается добиться единого смысла — пустословие одно получается. Два года я бился, например, над 92-м псалмом, и только недавно он удался».
Музыку к псалмам Владимир раскладывает на несколько голосов, чаще на два голоса. Они идут в терцию, самый приятный и привычный русскому уху интервал, иногда удаляются друг от друга на кварту и квинту. Так поют и в наших храмах — это в традиции православных песнопений. Созвучья и мелодии, придуманные композитором, настолько естественны, что легко ложатся на душу. «А вы случайно не поёте по нотам? — неожиданно задал он мне вопрос. — Хочется услышать, как это будет звучать». Пришлось срочно вспомнить то, чему меня когда-то учили в музыкальной школе, и мы довольно согласно пропели на два голоса 133-й псалом, радостный.
О том, что он может писать музыку, Берладин узнал… во сне, уже в зрелом возрасте. Внезапно ему приснилась мелодия. Проснулся среди ночи: «Вальс какой-то приснился, что я, Штраус?» Перевернулся на другой бок — и дальше спать. Но мелодии продолжали настойчиво звучать во снах, и никуда не денешься — пришлось их записывать, красивые ведь, жаль, если пропадут.
А с музыкой он был, можно сказать, сколько себя помнит. С нею рос. Мама и её сёстры напевали чудные украинские песни — жили они в Каменец-Подольске, что в Восточной Украине, на самой границе с Западной. И все они очень были добрыми. «Мама в войну, как курочка цыплят, собирала всех родственников с детьми, и питались мы из общего котла, потому и легче было перенести все тяготы, — вспоминает Владимир Васильевич. — Мама прожила 87 лет и до конца жизни всё посылала нам сюда дары Юга — сыр, пахучее подсолнечное масло, сухофрукты. Жалела нас, не могла представить, как на Севере люди живут». Наверно, с младенчества благодаря матери он и усвоил, что музыка и добро — они едины.
Не только мама, но и отец, Александр Иванович Григораш, был добрым примером для сына. Здесь, в Коми, он строил железную дорогу, отбывая ссылку как «политический» — из сострадания к людям он, депутат сельсовета, директор школы, распорядился выдать крестьянам зёрна на посевную — всё ведь отбирали тогда, подчистую. Сочувствие кулацким элементам приписали, да ещё — страшный грех — запрещённого Есенина читал!.. Всего-то две недели после освобождения и пожил дома — в пути отморозил ноги и от гангрены скончался.
Фамилию Берладин Володя получил от отчима. Василий Иванович тоже был достойным человеком. Фронтовик, затем партизан. Его фотография всегда висела в местном музее. Был мельником, пасеку держал. «Мёду было столько… - вспоминает Владимир. — Мы им объедались так, что, смешно сказать, мёд через пуп вытекал».
* * *
Володя был в первом классе, когда в школе организовали небольшой духовой оркестрик. Руководил им трубач из военного оркестра, фронтовик. А инструменты были трофейными. Ребята постарше расхватали трубы полегче, и досталась Володе бас-труба. Мать пришла в ужас, как увидела его в калитке в обнимку с громадным раструбом: «Как ты играть-то на ней будешь, сынок?!» Но оказалось, что на бас-трубе научиться играть нетрудно. Музрук для начала показал Володе, как брать ноту «соль». Мальчик очень старался, а труба хрипло «ругалась», но потом «смирилась». Володя быстро освоил и остальные ноты. И вскоре уже, единственный из всех ребят, аккомпанировал музруку: «Пумп! Пумп! Пумп!» А однажды с этой бас-трубой произошла оказия. Руководитель оркестра велел Володе почистить её. Ты, говорит, возьми кирпич натолки и чисти. Володя притащил куски кирпича, разбил их молотком помельче и стал «чистить». Очень старался. Как увидел музрук исцарапанный Володин «бас», такой нагоняй ему устроил! «Я ж тебе что сказал, голова ты садовая, — кричал он, — натолки кирпич и тем порошком чисти! Ты ж инструмент испортил!» Но потом Володю простили, он продолжал и дальше играть в оркестре и лет в одиннадцать играл уже на свадьбах, зарабатывал первые трудовые рубли. В молодости семь лет играл на баритоне в военном оркестре.
* * *
Сентябрьское солнце сбоку освещает чистенькую комнату, на полу расстелены газеты с ягодами шиповника, а Владимир Васильевич, обняв гитару с розовым бантом, немного наклонив голову, поёт негромко: «Благословите ныне Господа, все рабы Господни». Мирная эта картина ещё долго будет согревать меня. Символично, что первый псалом, который положил Владимир Берладин на музыку ещё в начале 90-х годов, был «хвалебный». Душа хотела излить благодарность Создателю за то, что обрела веру, за то, что рядом Светочка… Светочка, Светлана Маркеловна — супруга Владимира Васильевича. Она преподаватель музыки, добрейший человек. Отношения их удивительны. Когда разлучаются, пишут друг другу стихи. В храм ходят вместе. А шиповник, что сушился на полу, собирали тоже вместе на «Берладином» острове, на Сысоле. Его там видимо-невидимо, а добраться без лодки никто не может. Берладины как-то шли мимо и смотрят — вода сошла, по брёвнышку и перешли, первопроходцами стали.К церковным службам их стала приучать потихоньку мама Владимира Васильевича, Екатерина Пантелеймоновна. Владимир привёз Светлану на Украину познакомить с мамой. Это было двадцать лет назад. Чудесное время для православия — Тысячелетие Крещения Руси, храмы полны народом, огромный подъём духа у всех. «Пойдёмте, дети, со мной в церковь», — сказала им мама, и они, конечно, послушались. Поначалу Владимиру было тяжело находиться в храме, с непривычки и душно от запаха ладана, и службы не понимаешь. Но старались смиренно стоять, и потом стало легче.
«Мама моя всегда ходила в храм, — вспоминает Владимир Васильевич. — В юности и молодости я воспринимал это как-то отстранённо. Помню, мама подарила мне старинную Библию, драгоценную можно сказать, XVI века. Ей она досталась от евреев. В моём родном Каменец-Подольске было много евреев, и кто-то из маминых знакомых в войну доверил ей эту книгу, чтобы она не погибла вместе с ними, случись что. А здесь, в Сыктывкаре, у меня был один знакомый, большой книголюб и книгочей — у-у, голова! На любую тему поговорит. Увидел он Библию и стал просить продать. Я и продал, о чём сожалею теперь, конечно».
Прошли годы, и вот на столе раскрыта другая Библия, издание наших финских братьев по вере. Эти небольшого формата синие или тёмно-зелёные книжки с мелко-мелко набранными текстами на листочках «папиросной» бумаги помнят все православные. Как они нас тогда выручали, в начале 90-х, как жадно вчитывались мы в меленькие буквы! Вот с такой Библией и работает Владимир Васильевич. Видно, она хранит неповторимый дух тех лет, когда Россия вновь обратилась ко Христу.
* * *
Когда я в последний раз уходила от Берладиных, Владимир Васильевич дал мне с собой листок с нотами 42-го псалма, в ми миноре, где есть слова: «Что унываешь ты, душа моя и что смущаешься? Уповай на Бога, ибо я буду ещё славить Его…» Дома я сыграла его, и душа как-то собралась, подтянулась. Вспомнился мне образ ветра, пронёсшего листья потоком, — и я, кажется, поняла, что имел в виду Владимир Васильевич.