 |
| Храм Рождества Иоанна Предтечи на Пресне | Диакон Павел Бубнов | 18.04.2008 |
Кем были семинаристы по происхождению?
Согласно Уставу 1884 года, духовные школы империи предназначались, в первую очередь, для духовного сословия. Поступление иносословных было ограничено десятью процентами от общего числа учащихся. Кроме того, учащимся и выпускникам было запрещено поступление в светские вузы, что еще больше усиливало сословный характер, как духовных школ, так и всего духовенства. Начавшаяся в начале века, на страницах церковной печати полемика по вопросу о преобразовании духовных школ, основным предметом критики и защиты имела как раз их сословность. Эта полемика отразилась и в «Отзывах», где подавляющее большинство Преосвященных высказалось за ликвидацию сословного характера духовного образования.«Не все же дети духовенства желают идти в духовное звание, а их насильно к тому принуждают, так как из семинарии другого выхода почти нет…,» — замечает епископ Алеутский Тихон (Белавин) и считает, что указанное состояние последовательно порождает в невольных студентах недовольство, послабления в воспитании и укладе жизни воспитанников со стороны начальства, и отзывается прямым ущербом в деле подготовки служителей Церкви. «В результате, — продолжает он, — в кадры клира вступают иные не только не желающие этого, но и сами нежелательные для него. Кто и что выигрывает от такого порядка или, лучше сказать, беспорядка?"[1] «Кастовый характер духовенства способствует вырождению этого сословия, ибо все-таки даровитые и лучшие из детей духовенства бегут по светским путям."[2]
За сохранение сословного характера духовных школ выступил епископ Антоний (Храповицкий), сам происходивший из дворянской семьи. Он согласен с критикой в адрес духовного сословия, но считает, что другие сословия не смогут предоставить в духовную школу «…лучший педагогический материал"[3]. При всесословности, сравнительно обеспеченное положение священника станет, по его мнению, для многих из бедных сословий поводом для поступления в духовную школу лишь по этому меркантильному расчету. «На лбу у них не написаны руководящие ими побуждения, и придется давать предпочтение тем, которые лучше выучили и грамоту и начала арифметики да грамматики. В наше время всякое казенное воспитание, хотя бы с самым специальным предназначением, есть огромная находка для бедных классов общества и народа…."[4]
По мысли владыки Антония, крестьянин хорош на своем месте, а, попав в духовную школу, «…он становится весьма часто честолюбив, самолюбив и малорелигиозен. «Мы наблюдали много семинаристов из крестьян и мещан. По большей части, главные их стремления направлены на то, чтобы как можно менее походить на мужиков, и они стараются вовсе расквитаться со всем добрым, что они получили в деревне от родителей и соседей. И это — при настоящих условиях школы, когда войти в нее и в ней учиться крестьяне и мещане могут только с большими усилиями и расходами."[5] Но ведь не исключено при вседоступности духовной школы, у представителей упомянутых сословий исчезли бы и лишние поводы к честолюбию. Далее, владыка считает, что у педагогов духовной школы меньше возможностей привить любовь к пастырству детям иных сословий, чем детям духовенства, которые, «…пока они в семье — дети святые. Если бы последних не портила бурса, а особенно семинария, то лучших служителей Церкви и искать бы не надо: должно только семинарию устроить так, чтобы она их не портила».[6]
Последнее замечание применимо и к воспитанникам и из других сословий, на которых отрицательное влияние духовной школы наверняка оставляло не меньший след, и многие из них до учебы в духовной школе были благочестивыми. Понимая это, владыка предлагает «…внести в законодательство весьма сильные гарантии на то, чтобы исключительно религиозные дети крестьян, мещан, дворян и купцов не были лишены возможности вступить в духовную школу…».[7] Однако каким образом закон будет отличать «исключительно религиозных» детей от иных, владыка Антоний не указывает, что делает такое предложение фактически нереальным. Завершая свои размышления по этому вопросу, он отмечает: «…Духовная школа потеряет очень много, если вовсе оторвется от сословной почвы, от преданий, как духовного сословия, так и доброго предания своего, специально бурсацкого, семинарского, академического. Многие из этих преданий должно уничтожить, как противные духу веры, но если уничтожить все, то наша духовная школа останется без почвы, на воздухе, на голых отвлеченных принципах…».[8]
Несомненно, лучшее достойно существования, но реалии жизни духовных школ того времени показали, что плохого в них гораздо больше, и оно, в основном, определяет их внутреннюю атмосферу. На первый взгляд, позиция епископа Антония похожа на позицию большинства епископов, предлагавших сословное общеобразовательное училище и внесословное пастырское. Поддерживая идею всесословности высшей ступени пастырско-богословского образования, он, однако, не думает, что найдется много учащихся гимназий, или реальных училищ, которые предпочтут священство светской карьере. Поэтому владыка настаивает на сохранении сословности низшей ступени духовного образования, ставя ее задачей не общее образование детей духовенства, а специальную подготовку к пастырству, так как считает, что она должна осуществляться с ранних лет. Он считает необходимым сохранение сословности этой низшей ступени не в качестве помощи Церкви своим служителям, но потому что считает детей духовенства более предпочтительными для пастырской школы, и при должной ее организации, станут достойными кандидатами священства и не будут устремляться к светской карьере. Таким образом, сословность духовной школы он мыслит не как исходный принцип ее существования, а как реальность, обусловленную жизненными условиями, которая, исходя из этих условий, и при надлежащем подходе к ней, обеспечила бы желаемый результат. «Сословный характер четырехклассной духовной семинарии уже не должен поддерживаться искусственно, — замечает он, — дабы учащиеся знали, что они пользуются благами духовного просвещения не потому, что они дети клириков, а потому, что они сами посвятили себя служению Церкви."[9] В своем проекте владыка Антоний предлагает такую сословную картину низшей школы:? учащихся — дети духовенства,? — независимо от сословий и 2 стипендии обязательно должны предоставляться иносословным.[10] Поскольку владыка согласен и с всесословностью собственно пастырской школы (то есть средней ступени), то в формально его проект можно считать более уничтожающим сословность, чем другие проекты. Но, в сущности, владыка Антоний надеется, что основной контингент учащихся составят все же дети духовенства.
Возможно, вера епископа Антония (Храповицкого) в возможность качественно нового подхода к делу подготовки пастырей и преодоления внутренних проблем духовной школы, в реальность существования истинно христианского духа в духовных школах были связаны с его незаурядными способностями и, главное, достижениями, в том числе и в области духовного образования. Более десяти лет он был, поочередно, ректором всех трех российских духовных академий. В каждой из них ему удалось значительно оживить учебный процесс, возбудить у многих студентов интерес к богословию, пастырству, монашеству.[11] Несмотря на то, что были и некоторые негативные моменты, его значение, влияние и авторитет в этой области были велики.
Для более конструктивной оценки позиции владыки Антония по вопросу сословности духовной школы необходимо серьезное социологическое исследование, которое выходит за рамки данной работы.
Некоторые Преосвященные в своих отзывах осветили и другие аспекты вопроса о составе учащихся.
Епископ Оренбургский Иоаким справедливо заметил, что отбор абитуриентов в семинарии должен производиться «…по здоровью, уму, характеру, а не автоматически из-за сословия или окончания духовного училища».[12]
Ряд епископов указывали на многолюдность общежитий и самих духовных школ в целом, как на существенный недостаток и предлагали для решения этой проблемы увеличить число школ без увеличения общего числа учащихся. Однако воплощение в жизнь этого предложения потребовало бы значительных финансовых средств, на выделение которых тогда рассчитывать не приходилось.
Как поступить в семинарию, что делать после ее окончания?
Этот аспект существования системы духовного образования тесно связан с вопросом цели и структуры духовных школ. Отдельное его рассмотрение оправдано тем, что в исследуемое данной работой время он был предметом самого пристального внимания. Учащиеся духовных школ затрагивали его в петициях к начальству, он был предметом острой полемики в церковной печати, наконец, и? Отзывы? не оставили его без внимания.Выше[13] было отмечено, что почти все Преосвященные согласились с тем, что духовные училища, в качестве ли общеобразовательного учебного заведения, или низшей ступени пастырского должны предназначаться для детей духовенства. Так же, все епископы, определенно высказавшиеся по этому вопросу, посчитали нужным разрешить окончившим общеобразовательную ступень духовной школы выход из ведения последней с целью поступления в светские вузы или на иное поприще деятельности в миру, не исключая, естественно, возможность их поступления в пастырскую школу. Как было замечено выше, либеральный Устав 1867 года разрешил семинаристам поступать в университеты (обычно это делалось после четвертого класса). В результате, разрешенное явление стало массовым. Это привело к значительной нехватке священников и сокращению числа студентов духовных академий. Поэтому в 1879 году запрет был возобновлен, а Устав 1884 года лишь подтвердил его. Но в 1897 году, после забастовок и беспорядков в семинариях, церковные власти вынуждены были разрешить семинаристам поступление в Варшавский, Дерптский и Томский университеты. Эта мера не смогла радикально улучшить атмосферу в духовных школах. Не исключено, что большинство Преосвященных настаивали на снятии всех ограничений в этом вопросе потому, что видели бесплодность половинчатой меры. Многие из них вспоминали высказывание святителя Филарета (Дроздова), который говорил: «Невольник — не богомольник».[14] Многие тогда начинали понимать, что «для тех, кто был в семинарии поневоле, обязательное внешнее благочестие было сплошным лицемерием, вызывало раздражение, бунтарство и часто приводило к воинствующему атеизму».[15]
По поводу способа поступления в пастырскую школу окончивших светские учебные заведения было несколько мнений. Некоторые Преосвященные предлагали проводить при этом проверочный экзамен по программе предметов низшей ступени, не изучавшихся абитуриентами в светской школе.[16] Митрополит Антоний (Вадковский) в качестве альтернативы экзаменам предлагал ввести для таких лиц, уже по поступлении, дополнительные занятия по философским предметам и классическим языкам, «…с обязательством изучить эти предметы в течение курса».[17] Епископ же Антоний Волынский придерживается своего мнения: «…Окончившие шесть классов средней гражданской школы могут быть принимаемы в семинарию, во внимание к их благочестивому намерению, но казенного содержания следует удостаивать лишь тех, которые сдадут приемный экзамен по истории Церкви и церковному уставу».[18] Большая часть епископов не касаются подробно вопроса о способе поступления обладателей светского образования в пастырские школы, но считают, что подобное
поступление должно быть разрешено без всяких ограничений и, очевидно, надеются, что желающих будет много. Но епископ Антоний (Храповицкий), приводя статистику за последние годы о поступлении иносословных, сомневается в том, что найдется много желающих променять светскую карьеру на исполненное скорбей служение священника.[19] Однако приведенная владыкой статистика отражала положение духовных школ при их сословном характере. Утверждение, что с введением всесословности положение не изменится безосновательно.
О возможностях выпускников пастырской школы все высказавшиеся епископы солидарны с митрополитом Санкт-Петербургским Антонием. Вот его мнение: «Прошедшие церковно-пастырские курсы никаких особых прав и преимуществ, кроме права на священство, не получают».[20] Несмотря на то, что выражение «право на священство» звучит несколько не в традициях святоотеческого богословия, владыку митрополита можно понять. Он говорит языком эпохи, сообразуясь с понятиями людей и общеупотребительной терминологией. В эпоху, когда Церкви и духовной школе почти ежедневно выдвигались претензии, и каждый семинарист мог требовательно заявить о своих правах, вышеприведенным выражением, владыка лишь заявляет о правах Церкви, которые к тому моменту упорно попирались уже двести лет. Это показывает, что тогда многим иерархам Церкви было чуждо желание угодить интересам времени и общества в ущерб интересам Церкви, которые они ясно осознавали и считали нужным защищать не только перед зложелателями, но и перед теми, кто считал себя покровителями Церкви.
Отношение учащихся духовных школ к пастырскому служению
Как было замечено выше, массовое бегство воспитанников духовных школ от пастырского служения стало серьезной проблемой всей Церкви. После четвертого класса семинарий уходили в университеты и вообще в мир, а нередко и из Церкви те юноши, которые были наиболее умственно одарены и развиты, обладали волей и часто, к сожалению, питали ненависть к духовной школе и к Церкви в целом. Не случайно, из этой социальной группы вышли такие мыслители и деятели революции как Н.Г.Чернышевский, Н.А.Добролюбов, И В. Сталин и многие другие неизвестные широко «бунтовщики и мечтатели».[21] «Отзывы» лишний раз подтверждают все эти явления. Однако их причины Преосвященными понимаются по-разному. Епископ Орловский Кирион считает главной причиной ухода воспитанников семинарий от пастырства — узкий сословно-профессиональный состав учащихся в духовных школах.[22]При отзыве Самарского епископа Константина прилагается такое мнение правления Самарского духовного училища: не стремящиеся к священству будут в духовной школе и в духовенстве «…до тех пор, пока церковная жизнь исключительно будет проявляться в богослужении….Только в среде деятельных христиан может возникнуть призвание к христианской деятельности. Никакая школа сама по себе не может возбудить такого призвания, а если и возбудит склонность, то эта склонность вскоре остынет от соприкосновения с инертной массой прихода».[23] Это интересное замечание очень правильно. Действительно, невозможно рассматривать духовную школу в отрыве от Церкви, так как школа — ее часть, и в своей человеческой составляющей, и по своей задаче подготовки служителей Церкви. А для большинства христиан участие в жизни Церкви осуществляется на приходе, в собрании прихожан — в малой Церкви. Отсюда приходит большинство воспитанников духовной школы, и сюда они возвращаются по ее окончании. Эти два церковных института тесно взаимосвязаны. Поэтому и реформу духовной школы, и возрождение полноценной приходской жизни, о чем также говорилось в «Отзывах», необходимо было бы начинать и вести параллельно.
Выше[24] приводилось мнение епископа Антония (Храповицкого) о том, что при всесословности многие представители бедных сословий будут искать место в духовной школе ради сравнительно обеспеченного положения священника, которое ожидало их по окончании семинарии. Один из епископов замечает по этому поводу: «Возможно, что некоторые пойдут в науку (и особенно на первых порах) не по призванию, а ради прибыльного на известную мерку священнического места; но от таких искателей, даже из духовного звания, не застрахована никакая семинария».[25] Последнее замечание совершенно справедливо, но необходимо учитывать и то, что у детей духовенства все же было меньше поводов рассматривать занятие священнического места как способ к улучшению материального состояния. Как заметил в своих мемуарах митрополит Евлогий (Георгиевский), сам бывший сыном священника, положение духовенства (особенно сельского) было забитым и униженным.[26] И во многом и из-за этого искали семинаристы мирской карьеры, и, соответственно, более обеспеченного положения. И духовная школа не пробуждала любви к пастырству. В результате видно, что показанное отношение было для большинства естественным следствием из условий и влияний жизни.
Как воспитывать будущих пастырей?
Неудовлетворительное состояние воспитательного процесса в духовных школах многие отзывы рисуют самыми яркими красками. «…В воспитании, с одной стороны, школа требует от питомцев выработки твердых и глубоких убеждений — включительно до готовности пострадать за истину, то есть предполагает необходимость образования сильных характеров, резко очерченной индивидуальности; с другой — употребляет все усилия на то, чтобы не дать своим питомцам сделать ни одного самостоятельного шага, который служил бы к воспитанию этой воли, к развитию этой индивидуальности….В области жизни, поведения будущему пастырю душ дозволено черпать вдохновение лишь из правил семинарской дисциплины, дозволено воспитывать свою волю в умении действовать только по указке».[27] Вместо самоотверженного служения истине от учащихся начинают требовать «…добродетелей непрекословия, подобострастия, безмолвия, слепого повиновения и т. п. качеств, которые служат не выражением пастырского духа. А представляют собой лишь извращенное на псевдомонашеский лад понимание христианского учения о смирении».[28] От этого теряется способность к разумному образу действия, основанному на внутренних мотивах, появляется привычка всегда и везде ждать указания и, в конечном счете, когда критерием должного и недолжного является мнение начальства, развивается безразличие к добру и злу. «Неудивительно, если многие из питомцев духовной школы не выдерживают, наконец, таких мучительных экспериментов над личность и выходят из школы с разбитым сердцем, без веры в Бога…. А иные, пройдя этот искус, становятся настолько забитыми, обезличенными, искалеченными, что в них замирают все чувства, кроме безотчетной робости пред окружающими; а страх перед своим епархиальным начальством может подчас заставить их забывать о заветах Христа и Евангелия».[29]Кроме непродуманного подхода к воспитательному процессу, некоторые Преосвященные отметили и прямо отрицательное воздействие на воспитанников безнравственным поведением начальников, преподавателей и воспитателей, что в то время не было исключением[30]. Причиной такого состояния, по мнению епископа Приамурского Никодима, является «…полное отсутствие контроля над их частной жизнью"[31] и отсутствие в уставе каких-либо мер и способов воздействия на преподавателей не только со стороны ректора. Но даже и со стороны епископа. Выход из ситуации, по мысли высказавшихся по этому вопросу Преосвященных, — увольнение безнравственных.
Вместе с критикой Преосвященные высказали и большое число различных предложений. Так, многие из них отмечали, что воспитание в духовной школе должно быть основано на уважении и внимании к каждому воспитаннику, что необходимо «…с любовью присматриваться и руководить личностью каждого в ее особенностях».[32]
Многие епископы выступали за упразднение структуры инспекции как воспитательного института, не справляющегося со своей задачей, и ввести для воспитания учащихся институт классных наставников. Причем одни считали, что таковые должны быть освобождены от преподавания[33], другие — что преподавание и воспитание должны быть органично связаны и видели в разделении преподавания и воспитания одну из причин бедствий духовной школы.[34] Епископ Приамурский Никодим предложил закреплять за каждым классом по несколько преподавателей, на которых, при этом, возложить ответственность за результаты воспитания, применяя систему взысканий к нерадивым воспитателям. Аргументируя свою позицию о необходимости привлечения именно преподавателей в качестве воспитателей, владыка обращает внимание на следующее. В процессе обучения у преподавателя есть много возможностей, исходя из учебного материала, обращать внимание обучаемых «к нравственной жизни и деятельности,"[35] что он может и должен использовать для воспитания учеников. Высказывая, несомненно, ценное замечание, епископ Никодим, к сожалению, ограничивается несколькими аргументами, не раскрывая всех преимуществ предлагаемой им системы воспитания. Ведь кроме преимуществ в воспитательном процессе, такой подход мог бы значительно оживить и учебный процесс: избавить от механического подхода к учебе, от скуки и ненависти к богословию, которые часто одолевали тогдашних семинаристов, привить интерес к получению необходимых знаний. И тогда, возможно, меньше было бы тех, для кого пребывание в духовной школе в тягость.
Епископ Архангельский Иоанникий одну из причин неуспеха в воспитании видел в отсутствии у воспитателей авторитета в глазах учащихся. Для достижения последнего, по его мнению, необходимо: строгая последовательность в проведении моральных принципов и правил воспитательной дисциплины в жизнь воспитываемых, внимательное, бережно-деликатное отношение к личности воспитанников, для чего у воспитателя должна быть инициатива, самостоятельность и полномочия. Воспитатель, считает он, должен стоять как возможно ближе к воспитанникам, «…чтобы, ограничивая своевременно крайности, излишества в проявлениях молодой натуры, в тоже время идти навстречу всем законным ее запросам и стремлениям».[36] К сожалению, указанный владыка не приводит каких-либо конкретных предложений по осуществлению его идей в жизни. Несомненно, то, что воспитателю необходим авторитет. Нужны для этого и соответствующие полномочия. Одним из проявлений авторитета, является уважение к его обладателю со стороны других людей. Но трудно представить человека, обладающего авторитетом и не уважающего тех, для кого он авторитетен. Поэтому необходимо отметить, что одним из условий появления авторитета у воспитателя является уважение им своих воспитанников.
Особое внимание Преосвященными было уделено вопросу посещения учащимися духовных школ богослужения. Епископ Владимир Екатеринбургский высказывается за ежедневное посещение богослужений учащимися. Такое решение он принял в результате общения с преподавателями Холмской семинарии, где был инспектором. От них он узнал, что «… семинаристы были благочестивы, скромны и добры, пока соблюдали свято ежедневные униатские религиозные упражнения, но когда начальство завело только утренние и вечерние молитвы — по общей казенной форме русских семинарий, воспитанники холодно отнеслись к нововведению и стали смотреть на это святое дело как на формальность. Благоговение улетело из их душ, и они стали одного духа с русским семинаристами, потому что перестали ежедневно славить Господа на всенощной и божественной Литургии».[37] Указав на необходимость ежедневного посещения богослужений, владыка, однако, не указал, в какой форме это должно было бы осуществляться. Епископ Харьковский Арсений (Брянцев) высказался за обязательное присутствие учащихся на богослужениях по воскресным и праздничным дням, по средам и пятницам Великого Поста, а также, на ежедневных вечерних и утренних молитвах, то есть, за существовавшую тогда практику. За ее сохранение выступил, также, и епископ Антоний (Храповицкий), который отметил, что ослабление религиозной практики ни в коей мере не допустимо в духовной школе. Он ответил, также, на возражения противников такой точки зрения, указывавших на стеснительность и ненужность столь строгого режима для тех, кто не собирается быть пастырем, но лишь в силу сословного происхождения оказался в духовной школе. «В духовных журналах…не пишут о действительных стеснениях и страданиях благоговейно настроенных, церковного духа юношей…претерпевающих в студенческом быту такую же пытку, как Исаак от Измаила. Как они прячутся для молитвы, как уединяются по коридорам во время попоек, как принуждены бывают слушать богохульства товарищей и циничные кощунства профессоров, каково им есть в Великий пост рыбу, слушать часовую всенощную, видеть смех на клиросах, чтение романов в рядах невольных богомольцев и прочее. Дайте этим мученикам христианства свободу вероисповедания…прежде, чем их или развратила, или притупила и ожесточила среда буйных товарищей и профессоров скептиков…».[38] И хотя приведенное мнение владыки Антония относится к Академиям, его в полной мере можно было бы применить к тогдашним семинариям, даже усилив его, ведь в Академии не шли по принуждению, хотя и ее воспитанники сохраняли в значительной мере семинарский дух. А положение благочестивых воспитанников тогда действительно было заслуживающим сострадания. Возможно в новой, сугубо пастырской школе, подобных проблем было бы гораздо меньше, настолько меньше, насколько меньше в ней было бы невольников и больше живой веры в сердцах воспитанников.
Епископ Иоанникий Архангельский высказался отмену принудительного посещения богослужения учащимися. Он предложил, также, делать определенные уступки уставу, перевести богослужение на русский язык, или хотя бы иметь издания с параллельным переводом и лучше поставить хоровое пение. Последнее, конечно же, необходимо, ведь пение хорошего мужского хора, благотворно должно влиять на молитвенное настроение. Но перевод богослужения с церковно-славянского языка для тех, кто несколько лет подряд подробно его изучает, вряд ли оправдано.
Много предложений «Отзывы» содержат и по организации внеурочного времени учащихся. Для этого предлагалось открыть читальни с духовной и светской периодикой, литературно-научные кружки, проводить вокально-музыкальные вечера, образовательные экскурсии с преподавателями, посещение публичных спектаклей и концертов, участие в народных чтениях и беседах, учреждение касс взаимопомощи и благотворительности и многое другое.[39] Многие Преосвященные высказались о необходимости изменения пагубно влияющей на воспитанников казарменной обстановки в общежитиях, создании немноголюдных спален, устройстве в них более уютной атмосферы.
Епископ Полоцкий Серафим (Мещеряков) предложил ввести в среде учащихся товарищеский суд чести, для воспитания в них «…чувства законности и чувства собственного достоинства».[40] Возражавшие против этого указывали, что товарищеские суды лишь вносят раздоры и отнимают учебное время.[41] Последнее замечание кажется более справедливым, но все же какая-то форма разрешения возникающих противоречий была нужна. Возможно, выход — в привитии пастырской школе истинно христианского духа. Тогда любые противоречия можно разрешить полюбовно.
В целом подход к делу воспитания будущих пастырей должен быть построен на личном духовном опыте воспитателей и воспитуемых. Без изменения внутренней, духовной основы воспитания никакие внешние новшества не принесут желаемого результата. Такое понимание проблемы можно видеть и в? Отзывах?: «Православная духовная школа должна искать средств для воспитания добрых пастырей, прежде всего внутри самих учащихся, в личности каждого учащегося, а не во внешних по преимуществу мерах и внешнем строе», — считает епископ Владивостокский Евсевий и справедливо замечает, что внутренние порядки духовной школы должны естественно вытекать из порядков жизни, семьи, где воспитывался юноша, при этом «составляя только высшую степень того строя жизни, в котором живет, или, по крайней мере, должен жить всякий православный христианин».[42]
«Зажгите душу, как свечу для Церкви, — и она запылает пламенем теплой молитвы перед Богом и для труда, не только для диплома»,[43]- так призывающе заканчивает свои рассуждения на тему воспитания епископ Владимир Екатеринбургский.
При всем осознании Преосвященными важности темы воспитания, в «Отзывах» достаточно мало конкретных, разработанных воспитательных систем и соотнесения предложений с реальными возможностями духовного образования в целом и, в частности, с кадровыми возможностями. Но, тем не менее, понимание проблемы — шаг вперед к ее решению.
Продолжение следует.
[2] Там же, 3,298.
[3] Там же, 2,131.
[4] Отзывы, 2,131.
[5] Там же, 2,132.
[6] Там же.
[7] Отзывы, 2,132−133.
[8] Там же.
[9] Отзывы, 2,134.
[10] Там же, 2,133.
[11] Евлогий…, с.39−40; Бычков…, сс.243−262.
[12] Отзывы, 2,165.
[13] С. 35.
[14] Цит. по: Поспеловский Д.В. Русская Православная Церковь в XX веке. М., 1995. С. 21.
[15] Там же.
[16] Отзывы, 1,15; 1,372.
[17] Там же, 3,44.
[18] Там же, 2,134
[19] Отзывы, 2,127.
[20] Там же, 3,94.
[21] Бычков…, с. 41.
[22] Там же, 1,525.
[23] Там же, 1,512.
[24] С. 33.
[25] Отзывы, 1,511.
[26] Евлогий…, с. 84.
[27] Отзывы, 2, 526.
[28] Там же, 2,527.
[29] Отзывы, 2,527.
[30] Там же, 2,133−134.
[31] Там же, Прибавления, 36.
[32] Там же, 3,29.
[33] Отзывы, 1,69.
[34] Там же, 1,264; 2,198 и другие.
[35] Там же, Прибавления, 44.
[36] Отзывы, 1,379.
[37] Отзывы, 3,28.
[38] Отзывы, 2,143−144.
[39] Отзывы, 1, 173, 264, 382.
[40] Там же, 1,172.
[41] Там же, 3,545.
[42] Отзывы, Прибавления, 50−51.
[43] Там же, 3,29.
http://www.ioannp.ru/publications/89 086
