 |
| Фома | Алексей Соколов | 16.04.2008 |
А вокруг — обычная провинция, юг Брянской области, один из самых проблемных регионов Центральной России. И на этом контрасте особенно четко видно, сколь важную, хотя и не сразу заметную роль играет Церковь в жизни современной России.
Дорога в Чубковичи напоминает перед рассветом путь в параллельный мир. Небольшой, но шумный вокзал в Унече, быстрое переплетение редких улиц, а потом машина ныряет во мрак. Вокруг только лес и туман, ни единого огонька, фары режут абсолютную тьму, и кажется, что в этой местности между городами и селами нет вообще ничего — одна абсолютная пустота. Вакуум.
Редкими островками всплывают из темноты встречные машины, бензозаправки и пост ДПС. На подъезде к селу асфальт переходит в проселок, машину шатает, а впереди появляются два огонька — свет в крайнем доме.
И как-то совсем странно слышать, как по радио, откуда-то из другой реальности, поет Бритни Спирс.
С рассветом мир вокруг обретает свои очертания. Свято-Аннинский храм, как и положено, возвышается над селом. Расположенный в самом центре Чубковичей, он даже визуально кажется стержнем, вокруг которого собраны остальные дома.
Храм здесь почти никогда не закрывался. Единственный раз разобраться с «очагом мракобесия» пытались в конце 30-х. К тому времени трех священников из соседнего села Воронок уже расстреляли на Бутовском полигоне. В Чубковичах об этом не знали, но все-таки не стали рисковать — спрятали настоятеля Свято-Аннинского храма отца Павла от НКВД. Чекисты думали, что священник подался в бега, а он не только жил здесь же, но даже тайно служил по домам у своих прихожан.
И никто его так и не выдал.
Став настоятелем Свято-Аннинского храма, протоиерей Игорь Овчинников постарался увековечить память тех, кто спасал Церковь в советские годы. Мемориальные доски украсили дома в селе и часовню, возведенную над могилой помещицы Анны Федоренковой, вложившей когда-то все свои средства в восстановление храма.
Матрена Николаевна, Александра Германовна, Евдокия Самуиловна… Вопреки всему, они трудились в храме, пели на клиросе, поддерживали жизнь прихода, который упорно пытались задушить власти. Анна Филипповна Калмыкова, обычная крестьянка, жительница Чубковичей, три года прятала у себя дома чудотворную икону, публичное уничтожение которой должно было стать важным шагом в антицерковной пропаганде. Страшно подумать, что бы могло с ней случиться, узнай об этом в свое время чекисты.
Когда смотришь на застывшие в мраморных барельефах лица людей небольшого сельского прихода, поражаешься — как же много здесь нашлось тех, кто рискнул помогать Церкви, несмотря ни на что. Потому что их вера оказалась не просто традицией или обрядом, а основой всей жизни.
В 86-м грянул Чернобыль. Большая часть осадков выпала на юге Брянской области, так что практически сразу же здесь пошли отселения.
Какие-то деревни вывезли полностью, в каких-то предоставили жителям льготы и возможность уехать по желанию. Но жить продолжают и там, и там. Если ехать вдоль дороги, «живые» и «мертвые» села чередуются. Отличить их можно по степени запустения. Те, что официально еще не отселены, смотрятся бодрее — здесь не так много проломленных крыш и домов без дверей и окон. Впрочем, чтобы заметить это, надо внимательно приглядеться.
В одном из таких заброшенных сел у самой дороги все еще живет бабушка. Ее знают многие, а вот имя никак не припомнят. В Чубковичах пришлось собрать целый консилиум: вспоминать, где расположен дом, перебирать имена и фамилии, какие-то истории из прошлого…
Наконец, имя вспомнили — Евдокия.
Отправляемся наносить визит. Подъезжаем к дому, выходим на улицу брошенной деревни и стучим в окошко. Ответа нет. Кажется, дом такой же мертвый, как и все вокруг, как прогоревшие избы по другую сторону дороги.
Кому здесь быть?
Неожиданно появляются какие-то мужики:
— Чего стучите! Не слышит она! Через забор лезьте.
Одному из нас приходится так и сделать, дабы отпереть калитку изнутри. Во дворе заливается лаем собака, а вот хозяйка действительно не слышит — она пошла готовить баню и удалилась на задний двор. Теперь, увидев гостей, возвращается узнать, кто пожаловал.
— Эх, жалко в церковь пойти сил нет. Хоть бы вот просфорку привезли, хочется очень… Мне же календарик ребята из церкви вот привезли, подарили — я так рада, так рада…
На пороге появляются те самые мужики, что советовали лезть через забор. Сами они уже в возрасте, но по местным меркам люди молодые. Один из них работает водовозом — местную воду пить нельзя из-за радиации, приходится постоянно гонять цистерны на чистую территорию.
— Машина у вас хорошая. Иномарка что ли?
— Да. Корейская.
— А из какой Кореи? Северной или Южной?
— Игорь Алексеевич очень нам помогает, — говорит об отце Игоре заведующая клубом.
— Игорек молодец, — подтверждают деревенские бабушки.
То, что священника не называют «отцом» или «батюшкой», — это вовсе не попытка подчеркнуть свою неправославность, а просто следы долгой кропотливой работы тех, кто разрушал храмы, сжигал иконы и расстреливал сельское духовенство. Вода камень точит, и скалу прочного деревенского благочестия тоже здорово удалось подточить.
В небольшом приходе Свято-Аннинского храма сегодня двое активистов — Анатолий и Александр. Один — из райцентра Новозыбково, другой и вовсе — из Днепропетровска. Приехали в свое время поклониться чудотворной иконе, увидели, как живет маленький сельский приход, и остались. Объясняют это коротко: «Нашли себе дело». Никакие это не наивные романтики — обычные люди, решившие, что их место здесь, а не в городе, привыкшие к новой жизни… Местные относятся к ним спокойно, было несколько конфликтов с пьяными, ломившимися в храм, но конфликты быстро разрешились.
Вообще, ненависть к сельскому духовенству, о которой в прошлом году много писали в столичных СМИ, — это, скорее, миф: здесь разве что любят посудачить про то, как поп живет, да порой с пьяной лавочки хулиганят возле храма.
Никак — самая точная характеристика отношения к религии современного сельского человека. Ни войны, ни мира.
Двор храма и двор сельской школы-девятилетки граничат друг с другом. Школа — это два одноэтажных строения по обе стороны дороги и столовая. Классы маленькие, по четыре человека, как и в любой поселковой школе. В этом году здесь всего один первоклашка, зато в следующем ждут сразу восемь — по сельским меркам это много, в среднем бывает пять.
Над одним из школьных зданий возвышается спутниковая антенна. Недавно в школьный компьютерный класс провели интернет. Это результат государственной программы, а вот с ремонтом спортзала помог отец Игорь.
Отношения Церкви и государственной школы здесь совсем не такие, как в городе. Во-первых, храм тут гораздо ближе, чем областное управление образования, а хозяйственный батюшка готов помогать, не требуя ничего взамен. Ну и, во-вторых, вне зависимости от своего реального отношения к Церкви, православными себя называют здесь все. И все хотят знать, что это за религия такая.
— Нам самим знаний не хватает. Ведь ребята спрашивают, знать хотят, а что мы им скажем? — вздыхают учителя. — Хорошо хоть батюшка нам учебники привозит, спасибо ему…
Ребята-девятиклассники позируют перед камерой со своими спортивным наградами. По местным меркам этот класс — выпускной. Многие поедут учиться в райцентр, и, конечно, многие не вернутся обратно.
Несмотря на сложное отношение местных людей к Православию, отца Игоря признают здесь бесспорным авторитетом. Во многом это связано с тем, что, занимаясь восстановлением храмов, он благоустраивает и жизнь вокруг них. Помимо ремонта школьного спортзала, отремонтировал в Чубковичах дорогу и мост. В Воронке привел в порядок сельский колодец (на старых фотографиях он смотрится жутковато, как на картинах о сожженных послевоенных деревнях). В Солове вместе с восстановлением храма постепенно приводят в порядок и парк вокруг него. Правда, приходится воевать, чтобы от церкви и клуба убрали старую кирпичную остановку автобуса — за ней постоянно собираются с пивом, оставляя после себя натуральную помойку…
Отца Игоря даже выдвигали в председатели колхоза, но не сложилось.
Ведь главное для него — служение Богу. Тем более, что и в церковных делах хватает хозяйственной работы: батюшка возрождает не только свой храм, но и весь Стародубковский район, где он является благочинным*.
— Я бы не сказал, что вся эта хозяйственная кутерьма не оставляет времени ни на что больше, — говорит он. — Беда священника-«прораба», скорее, не в этом, а в том, что постоянный стресс и конфликты, без которых не может жить большое хозяйство, сбивают с главного. Хорошо у меня еще есть бухгалтер! Если бы мне вдобавок к остальному приходилось постоянно общаться с налоговой инспекцией, платить коммунальные платежи и прочее, у меня бы просто душевных, а не физических сил на Литургию не осталось бы… Но иначе никак. Священник на селе сегодня просто обязан много работать, иначе не выживешь. А потому помимо храма надо возиться с огородом, осваивать сельское хозяйство…
Когда смотришь на эту землю, становится страшно: как много ей пришлось вынести. Так получилось, что именно сюда, на некогда могущественное Черниговское княжество, колыбель русской цивилизации, обрушились разом все беды двадцатого века.
Людей изводили голод и революция, война и чернобыльская радиация. И теперь, когда былого пресса уже нет, не осталось и сил, чтобы что-то делать.
— Я прошел по селу и поразился: ведь ни одного палисадника не осталось! — сокрушается отец Игорь. — Раньше каждый старался свой дом содержать в порядке, украшать по мере сил, а сейчас у всех будто руки опустились. Тормошить людей надо! Обязательно. Вместо колхозов, где никто ни за что не отвечает, создавать новые сельские товарищества, чтобы каждый понимал, что работает на себя. Тогда все изменится. Думаю, нам, православным, нужно показывать в этом пример.
И, тем не менее, когда в селе Солова наконец открылся храм, на первом за девяносто лет богослужении было не протолкнуться. В деревне все еще остаются силы, она хочет жить, и жить осмысленно, ей только надо найти, на что опереться.
Вот только кроме храма у нее уже совсем ничего не осталось.
