 |
| Русское Воскресение | Эдуард Володин | 14.04.2008 |
И это тот народ, который всего десять лет назад считался самым образованным и читающим, народ, который совершил всемирно-исторический подвиг во время Великой Отечественной войны и создал такой промышленный и военный потенциал, что в ближнем, дальнем и заокеанском зарубежье вряд ли кому в голову приходило что в такой нищете, среди подлости и грабежа он будет влачить недостойное человека существование. В пору говорить об исчерпанности национальной и государственной истории и ставить диагноз — клиническая смерть наступила и все, что мы видим сейчас, всего лишь предсмертные конвульсии разлагающегося на глазах организма. Такие «приговоры» уже прозвучали в печати — не только от «демократических» пачкунов бумаги или давнего спеца по разоблачению русского народа под прикрытием критики коммунизма А. Зиновьева. Вполне добропорядочные патриоты произнесли соответствующие инвективы в адрес «разлагающегося русского этноса».
Да и мои ощущения и восприятие того, что творится сейчас с русской нацией, не вызывают ни оптимизма, ни особых надежд на будущее. Только дело совсем не в том, что перестройка и радикальный либерализм раскрепостили корневые низменные инстинкты людей, а в том, что полное отсутствие защитной среды и механизмов создало благоприятные условия для зарождения и развития пороков и злых деяний, ставших массовыми и повседневными. С нацией происходят качественные изменения, постепенно исчезает национальная самоидентификация и разверзается бездна, из которой, кажется, нет возврата.
Дело, однако, в том, что как у этногенеза есть свои стадии, высшей из которых является нация, так и у народа историческое бытие достаточно подвижно, состояния, в которых он пребывает, не являются неизменными, их взаимодействие и взаимопереход естественны и постоянны. Такое представление о народе Дает возможность точно определить его современное состояние и сделать более или менее приемлемый прогноз о дальнейшем развитии национальной и народной жизни. В силу того обстоятельства, что состояние нашего народа нисколько не уникально, прецеденты в истории (отечественной и зарубежной) были и трансформации народной жизни отмечались и описывались, далее будет использоваться терминология уже отработанная и вполне корректная.
ОЛХОС
Значительную, если не основную, часть народа сейчас составляет охлос (чернь, толпа) — люмпенизированные по всей социальной вертикали слои населения, ничего сознательно не воспринимающие, лишенные самоуважения, сущностно вненациональные и потребление сделавшие своей заветной мечтой и непререкаемой и единственной правдой жизни. Здесь надо непременно обратить внимание на то, что превращение в охлос идет по всей вертикали. Начиная от крестьян, кормящих детей комбикормом, но ничего не делающих, чтобы прекратить уничтожение сельского хозяйства, через рабочий класс, горлопанящий до тех пор, пока не получит месячную зарплату из двенадцати задолженных государством, до профессуры и деятелей культуры, пустившихся во все тяжкие, чтобы не протянуть ноги, но продолжающих чураться политики и активных действий, — все слои населения живут думами о хлебе насущном, а если можно, то и с маслом, но буквально никакого желания не испытывают, чтобы изменить жизнь, где они стали или становятся стадом, живущим от одной кормежки до другой и ничем другим не озабоченным.Эта жажда хлеба хорошо известна по истории Древней Греции, где охлос жил только тем, что питался подачками полиса или же продавал свои права за тот же кусок хлеба с разбавленным вином и горстью маслин. Страшная сила живущей брюхом черни была хорошо известна, но не менее известно было то, что при наличии указанной «продовольственной корзины» охлос будет молчать и продолжать существование жующего быдла.
И римский плебс, ко времени императоров утративший свое достоинство и творческую энергию, хотел только одного — жрать и созерцать цирковые представления с кровью и изуверством. Растленные ограблением провинцией и заигрыванием сената и цезарей со свободными гражданами, даже крестьяне отказывались обрабатывать поля, а городская рвань вообще не представляла, что можно работать и трудом зарабатывать хлеб. Ужасающая нищета не могла подвигнуть на труд — ожидание хлебной раздачи и заедков с лукулловых пиров было главным стимулом жизни римского охлоса.
Чтобы дополнить картину, приведу и выписки, сделанные СМ. Соловьевым из иностранных источников и Авраамия Палицина, где рассказывается о состоянии русского общества во времена Смуты: «Во всех сословиях… воцарились раздоры и несогласия; никто не доверял своему ближнему; цены товаров возвысились неимоверно: богачи брали росты больше жидовских и мусульманских; бедных везде притесняли. Друг ссужал друга не иначе, как под заклад, втрое превышавший занятую сумму, и, сверх того, брал по четыре процента еженедельно; если же заклад не был выкуплен в определенный срок, то пропадал невозвратно. Не буду говорить о пристрастии к иноземным обычаям и одеждам, о нестерпимом, глупом высокомерии, о презрении к ближним, о неумеренном употреблении пищи и напитков, о плутовстве и разврате. Все это, как наводнение, разлилось в высших и низших сословиях». Это говорят иностранцы, а вот слова русского современника: «Впали мы в объядение и в пьянство великое, в блуд и в лихвы, и в неправды, и во всякие злые дела» (История России с древнейших времен, книга IV/тт. 7−8/. М., 1960. С. 390). Вышеизложенное характеризует охлос в периоды его «расцвета». Однако и предшествующие «расцвету» стадии «охлогенеза» уже достаточно красноречиво свидетельствуют о том, как идет созревание этого состояния этно-социальной жизни. Об этом, например, интересно рассказывает Ф.М. Достоевский в «Зимних заметках о летних впечатлениях»: «А в Лондоне можно увидеть массу в таком размере и при такой обстановке, в какой вы нигде в свете ее наяву не увидите. Говорили мне, например, что ночью по субботам полмиллиона работников и работниц, с их детьми, разливаются как море по всему городу, наиболее группируясь в иных кварталах, и всю ночь до пяти часов празднуют шабаш, то есть наедаются и напиваются, как скоты, за всю неделю. Все это несет свои еженедельные экономии, все наработанное тяжким трудом и проклятием. В мясных и съестных лавках толстейшими пучками горит газ, ярко освещая улицы. Точно бал устраивается для этих белых негров. Народ толпится в отворенных тавернах и в улицах. Тут же едят и пьют. Пивные лавки разубраны, как дворцы. Все пьяно, но без веселья, а мрачно, тяжело, и все как-то странно молчаливо. Только иногда ругательства и кровавые потасовки нарушают эту подозрительную и грустно действующую на вас молчаливость. Все это поскорей торопится напиться до потери сознания… Жены не отстают от мужей и напиваются вместе с мужьями; дети бегают и ползают между ними….Тут вы видите даже и не народ, а потерю сознания, систематическую, покорную, поощряемую» (ПСС. Т. 5. С. 70−71).
Этот распад и оскотинивание как способы существования охлоса не могут не затрагивать жизнь правящего сословия или политического клана. Только количественные характеристики позволяют различать охлос правящий и управляемый. Плутарх в сравнительных жизнеописаниях и Светоний в жизнеописаниях цезарей рисуют одинаковую картину обжорства и разврата как подлинного бытия вольноотпущенников, патрициев, сенаторов и самих цезарей. Одни от голодухи, другие от пресыщенности, но вместе и дружно волю и разум сосредоточивали на жратве и похоти, полностью игнорируя прошлое и будущее, нравственность и традиции во имя жратвы и блуда, ничего более интересного и важного не находя во Вселенной.
Правда, остатки разума искали удовлетворения и охлос находил достойные себя зрелища в оскотиненном мире. К цирковым представлениям Древнего Рима надо добавить колдовство и магию, составлявших духовность охлоса императорского двора и патрицианского сословия — все с теми же кровью и извращениями, которые созерцали зрители с цирковых трибун. В так возвышенно воспетом Возрождении итальянский охлос развлекался карнавалами и публично представляемой содомией — тоже развлечением и пищей угасающего разума.
Не лучше времяпровождение и сейчас. Ревущие от интеллектуального перенапряжения стадионы, ошалевающие от децибелов диско-клубы, шастанье по уличным развлекаловкам — чем не воспроизведение духовного богатства древнегреческого и чуть менее древнего римского охлоса! А если и по улицам таскаться невмоготу, то телеконкурсы с кретинами-участниками и паяцами-исполнителями вместе с бесконечными сериалами удовлетворят нищую уличную рвань — нынешний охлос современной России.
Но чем лучше нынешние хозяева жизни? Обожравшиеся и одуревшие от нахапанного, они цирковых паяцев превращают в национальных гениев и хоронят их по разряду жрецов левитового корня. Эстрадных дешевок представляют мудрецам, и те готовы за сребреники кривляться и хохмить в традициях своей «исторической родины». И эти бесконечные презентации, саммиты, ток-шоу и прочая политико-эстрадная мерзость — это ведь тоже развлечение хозяев жизни и уровень их духовных и культурных запросов, от которых пахнет серой и подземельной гнилью.
Да и насчет крови не надо обольщаться. Охлос и ею сейчас развлекается от души и с усмешечкой. Трагедия в Буденновске и Первомайском, вся чеченская бойня были преподнесены телевидением как цирковое представление, ужасающее и развлекающее одновременно, но не касающееся «реципиента», то бишь зрителя. А как сладострастно подают убийства, мордобой, вообще преступления! Смотрите, развлекайтесь, дальше будет еще интереснее. А если ты чуть поумнее и боязливее, пожалуйста, вот война компроматов, вот министр-похотливец, вот президент-алкоголик. Все зрелищно, все увлекательно!
И управляющий охлос не отстает. Рулетка, стриптиз, ночные клубы для однополых политиков, финансистов и кутюрье, садомазохистские представления для пресыщенных — чем угодно можно расслабиться, развеселить уставших от политического предательства и экономического грабежа хозяев жизни. И кровушку для них можно показать настоящую. Плати деньги — и тебе покажут самые настоящие гладиаторские бои, где ставки меньше, чем жизнь, не бывает. А уж если ты совсем пресыщен, то наготове сатанизм и черные мессы. И это тоже будни охлоса, правящего Россией, это тоже оскотинивание, переходящее в абсолютное зло.
Теперь получается, что состояние охлоса характерно не для асоциальных слоев общества, люмпенов, но пронизывает всю национальную жизнь, все социальные слои и группы. Различаясь по уровню и качеству потребления, эти социальные страты одинаково порывают с традицией, утрачивают национальную самоидентификацию, нравственность и культуру выводят из физиологии и в этой последней видят и находят единственный и последний смысл существования. Охлос — торжество голого экономизма и того самого материализма, который выводит все и все сводит к экономическим отношениям. Охлос не знает нормы и потому как в собственной стихии живет попранием закона и пренебрежением нравственностью. Он не знает духовности и потому не просто бездуховен, а в безбожии и сатанизме обретает объяснение и «освящение» торжеству плоти и желудка. Охлос настолько унижен и оскорблен, насколько сам этого возжелал и этим удовлетворился. Охлос — низшая и последняя стадия этнической и государственной деградации, за которой следует или этно-государственная реставрация или полное исчезновение из истории.
ДЕМОС
Итак, историческое небытие как полное и окончательное торжество охлоса. Так или примерно так видится наше будущее, и потому трагическое мироощущение все больше и все чаще определяет размышление о России и русской нации. И в этом трагическом переживании нашей общей судьбы многое верно и справедливо, потому что при всем том, что было предательство, была кропотливая работа извечных врагов России, все-таки состояние охлоса во многом было предопределено еще и желанием самих людей и социальных групп, классов «купиться на дешевку», если использовать выражение Ф.М. Достоевского. И купились, растеряв и продав за медный грошик несметные национальные богатства и лишившись души и рассудка.Тем не менее не все еще так трагично, и даже охлократия, которая сейчас правит бал в России, имеет свой проект восстановления хоть какого-то порядка и здравого смысла в общественной и государственной жизни (хотя бы для личного или своих потомков выживания). Проект этот касается государственного устроения и личности, но в сути своей нацелен на переструктурирование национальной целостности и потому интересен здесь как способ трансформации охлоса в новое состояние.
От Горбачева и до ельцинских радикальных либералов последовательно идут заявления о создании правового государства как политической системы, создающей и оберегающей суверенную личность. О нации и народе говорится в последнюю очередь (если вообще о них вспоминают), и можно подумать, что этно-социальная общность вожаков и идеологов нового режима вообще не интересует. В какой-то мере это справедливо, так как все силы сейчас — на празднике охлоса и торжестве охлократии — брошены на создание класса собственников за счет грабительского присвоения (т.н. «перераспределения») общенародной собственности. Общепризнанное мнение о построении в России компрадорско-мафиозного капитализма здесь интересно тем, что сам капитализм и буржуазия упрочаются и воспроизводятся в соответствии с законами периода первоначального накопления, где разбой, кровь, преступление — норма и отличие только в том, что предельно сжаты сроки и, следовательно, интенсивность преступного формирования класса многократно превышает криминальный генезис буржуазии в XIV—XVII вв.еках.
Действительно, рассмотрение нашей действительности под углом зрения и в связи с формированием класса буржуазии по-новому объясняет трагедии, ежедневно совершающиеся и не имеющие конца, но обладающие точной социальной ориентацией. Судите сами. Развал СССР сопровождался если не сломом, то приведением в полную негодность государственного механизма и правовой системы, что позволило теневикам и уголовщине выйти на свет и отмыть криминальный капитал и напрямую или через посредников влиять на политику, прежде всего экономическую. Ваучеризация всей страны — гигантское экономическое преступление и бессовестный обман, который просто несопоставим с ростовщичеством как способом создания финансового капитала в период позднего средневековья и Возрождения.
Идущие по периметру бывшего СССР кровавые войны носят, конечно, этническую окраску, но по сути своей это войны за собственность, во имя собственности и для торжества собственности как морали, чести, совести и красоты. Они тоже имеют аналог в великих географических открытиях, борьбе за колонии и испанское наследство и религиозных войнах прошлого, только более циничны и еще более кровавы.
И разгул мафии вместе с кровавыми разборками бандформирований ничем не отличаются от разбоя кондотьеров Возрождения, всегда готовых изменить, напасть, убить, потому что символом веры были и остаются два арифметических действия — отнять и делить. Кстати, как и в приснопамятные возрожденческие времена поэтизация разбоя и уголовников идет по нарастающей и море криминального чтива с несомненностью свидетельствует о том, что и кто стали идеалами и хозяевами жизни и героями нового порядка.
Да и наша трагедия в Чечне в 1994—1996 гг. происходила совсем не из-за сохранения целостности России или независимости «Ичкерии». Шла кровавая разборка двух уголовных кланов из-за обладания нефтепроводом, нефтеперегонными заводами и местами производства наркотиков — вот и вся «возвышенная правда» о беде России и будущих кровавых слезах чеченцев.
Все вышеперечисленное будет продолжаться до тех пор, пока собственность окончательно не будет «перераспределена». После этого новая буржуазия быстро и решительно, вплоть до рек крови, наведет железный порядок, назвав его и страну насаждения «закона» правовым государством. Время охлоса завершится, и начнется летосчисление демоса — того самого состояния этно-социальной общности, где право вбирает в себя и тотально отменяет опять-таки традицию, нравственность и духовность.
Такое правовое государство уже почти два столетия существует в Западной Европе и США, и именно там нравственность и традиция неукоснительно замещены правом, в то время как духовность в форме политеизма, восточного оккультизма и доморощенного сатанизма легализована, т. е. оправдана и освящена все тем же правом. Всеобщая регламентация — торжество правового государства и праздник демоса, т. е. такого состояния этно-социальной общности, когда ее демиургом, устроителем жизни и идеалом жизнеустроения является закон и ничто другое. Правда, и в этом всеобщем законопослушании есть свои особенности, на которые обратил внимание в уже упомянутом очерке Ф.М. Достоевский: «Ведь предрек же аббат Сийес в своем знаменитом памфлете, что буржуа — это все. „Что такое tiers etat? Ничего. Чем должно оно быть? Всем“. Ну так и случилось, как он сказал. Одни только эти слова и осуществились из всех слов, сказанных в то время; они одни и остались. А буржуа все еще как-то не верит, несмотря на то, что было сказано после слов Сийеса, сбрендило и лопнуло, как мыльный пузырь. В самом деле: провозгласили вскоре после него: Liberte, egalite, fraternite. Очень хорошо-с. Что такое liberte? Свобода. Какая свобода? Одинаковая свобода делать все что угодно в пределах закона. Когда можно делать все что угодно? Когда имеешь миллион. Дает ли свобода каждому по миллиону? Нет. Что такое человек без миллиона? Человек без миллиона есть не тот, который делает все, что угодно, а тот, с которым делают все, что угодно. Что же из этого следует? А следует то, что кроме свободы есть еще равенство, и именно равенство перед законом. Про это равенство перед законом можно только сказать, что в том виде, в каком оно теперь прилагается, каждый француз может и должен принять его за личную для себя обиду. Что же остается из формулы? Братство. Ну эта статья самая курьезная и, надо признаться, до сих пор составляет главный камень преткновения на Западе. Западный человек толкует о братстве как о великой движущей силе человечества и не догадывается, что негде взять братства, коли его нет в действительности. Что делать? Надо сделать братство во что бы то ни стало. Но оказывается, что сделать братства нельзя, потому что оно само делается, дается, в природе находится. А в природе французской, да и вообще западной, его в наличности не оказалось, а оказалось начало личное, начало особняка, усиленного самосохранения, самопромышления, самоопределения в своем собственном Я, сопоставления этого Я всей природе и всем остальным людям, как самоправного отдельного начала, совершенно равного и равноценного всему тому, что есть кроме него» (ПСС. Т. 5. С. 78−79).
Волей-неволей приходится повторять привычную формулу — буржуазия обожествляет закон, на самом деле зная, что он всего лишь манифестация богатства. На том сказка о правовом государстве заканчивается, хотя демос внутренне убежден в ее истинности и абсолютности. Что для наших заметок имеет значение, так это всеобщность и безграничность правовой регламентации жизни, превращающей демос в столь послушное стадо, что им можно манипулировать столь эффективно, сколь это осуществляется оператором ЭВМ или руководителями пропагандистских кампаний. Законопослушный демос может все. По команде до беспамятства крутить хула-хуп (массовая эпидемия 60-х гг.), по команде бегать для здоровья (эпидемия 70-х гг.), заниматься аэробикой (эпидемия 70−80-х гг.), теперь враз и везде бросать курить (эпидемия 90-х гг.). Как будто не люди, а биороботы получают сигналы, и вот вся Америка, весь этот демос выполняют команды в полной уверенности, что они «сделали свой выбор». Этот же демос, не раздумывая, уничтожает врагов демократии, правового государства и суверенной личности — в Корее, во Вьетнаме, в Латинской Америке, в полной уверенности, что он прав, потому что за ним право силы.
Нет, совсем не изобретение классической Греции ни демократия, ни демос. Это продукт и высшая цель буржуазной цивилизации — ханжеской и хищнической одновременно. Демос является социальной базой правового государства буржуазии, и новые хозяева России уже воплощают в жизнь проект превращения безумного и непредсказуемого охлоса в демос, готовый вознести хвалу закону, приобщиться к общечеловеческим ценностям золотого тельца и в этом приобщении уже навсегда расстаться с традицией, нравственностью, национальными идеалами.
НАРОД
Пока охлос и охлократия еще справляют пир во время национальной чумы, пока еще доводятся до кондиции проекты превращения охлоса в демос, есть возможность поразмышлять о совсем другом пути восстановления этно-социальной жизни на основе традиции, нравственности и духовности. Здесь не пойдет речь о социальном проектировании и не будет надобности в психотропном оружии для вразумления обездоленного охлоса. Возвратимся снова к истории и традиции, чтобы в назиданиях предков увидеть пути и способы приведения в чувство и разум нас самих.Охлос существует в периоды кризисов и распада. Демос — продукт буржуазной цивилизации, ее торжество и свидетельство последовательной денационализации этно-социальной жизни. Если охлос — отклонение от нормы, то демос — национально-исторический тупик, подлинно конец истории и предостережение всем о пути самоуничтожения. В истории живут творчеством и его осуществляет народ — наиболее совершенная, устойчивая и творческая форма этно-социального бытия.
Труд и семья — главная опора жизни. Трудом создается благополучие, не переходящее в стяжательство. Семья взращивает человека, передает предание, нравственные принципы и обеспечивает спокойную старость и преемственность жизни поколений. Труд не наказание, а способ самореализации, и потому он творческий и жизненно необходимый. И семья не самозамкнутая ячейка, а одна из составляющих большой семьи — социальной и этнической общности. Что особенно важно, так это воспроизведение в этносе и государстве (как форме этнического бытия) иерархических отношений семьи с безусловным уважением и подчинением младших старшим и не менее безусловной защитой и уважением старшими младших.
Как читатель понял, речь идет о традиционном обществе, и именно в нем народ реализует себя полно, сознательно и творчески. Именно в традиционном обществе, не законсервированном кастовостью (Индия) или этикетом (Китай), народ живет полнотой бытия и свободно реализует творческие возможности, достигая высшей стадии этногенеза — нации. Именно нация способна на сознательный имперский порыв, национальное превращая во всечеловеческое. Нам, русским, дважды посчастливилось раскрыть мощный национально-народный потенциал: при создании Российской империи и Советского Союза. Вот что такое народ, вот его творческие силы и вот его всечеловеческое откровение, перед которым демос всего лишь жалкое прозябание законопослушной твари, а охлос — ничтожество и позор всемирной и национальной истории.
Народ всегда свободен, потому что живет правдой и интересами этно-социальной общности. Наши крепостные крестьяне, в отличие от европейских пейзан, хлопов и бауэров, точно назвали Наполеона антихристом и сознательно и без принуждения встали на бой, превратив войну с двунадесятью языками в Отечественную. И победили — вместе с армией, дворянством и другими сословиями. Наш народ в 1877 г. понял войну с турками за освобождение славян как собственное дело, как всечеловеческую цель, и ничто не смогло остановить армию белого царя. Наш колхозник и рабочий, хлебнувшие лиха в гражданскую войну, коллективизацию и индустриализацию, осознали, кто пришел на родную землю в 1941 г., и война стала с первых дней Великой Отечественной (не в пример всей Западной Европе, уже тогда правовой, свободной, демократической и, само собой, рыночной).
А если говорить о творческом потенциале, то посмотрите на наших гениев в самолетостроении, артиллерии, космической промышленности, механике и астрономии, вспомните Шолохова, Свиридова, Корина — вот он гений русского народа, взращенный традиционным обществом, традицией и нравственностью. Вот народ в своей свободе самовыражения и кто еще, кроме народа, способен на такое творчество и такую гениальность?!
Здесь упомянуты рабочие и крестьяне, но в традиционном обществе в понятие «народ» входят и привилегированные сословия, если они осознают свою ответственность за малых сих и за государство. В народ входит и высшая знать (высшее политическое руководство) и государь (царь-батюшка) или генсек, если они отожествляют свою судьбу и свое будущее с судьбой и будущим страны и народа. Возрастает мера ответственности, но сам уклад традиционного общества как большой семьи естественно предполагает включение всей социальной иерархии в систему народной жизни. И когда такое иерархическое единение органично, тогда народ становится подлинным творцом истории, государство несокрушимо, а национальный гений создает произведения всемирно-исторического значения.
Что же влияет на трансформацию этно-социальной общности в три описанных состояния, почему народ способен превратиться в охлос и демос, каковы пути возвращения охлоса и демоса в народ? Вряд ли мы обнаружим здесь какие-то закономерности, но на известные причины и условия трансформации можно указать. Охлос Древней Греции возникает почти сразу же после распада империи Александра Македонского (аристократическое брюзжание Аристотеля об охлосе во времена Перикла оставим на его совести) — греки перенапряглись в имперском строительстве, творческий потенциал был растрачен в азиатских походах и на земле Эллады остался охлос, озабоченный поисками покровителей и продающий за похлебку знания, мудрость, красноречие своих предков из такой еще близкой классической Греции, тем более что уже в упомянутый классический период не собственные крестьяне, а Северное Причерноморье кормило хлебом ревнителей театра и ораторского искусства.
Римский охлос тоже продукт экспансии, но теперь хищничество в провинциях позволяло кормить городской плебс, обесценивая труд собственных земледельцев до такой степени, что уже и сами крестьяне не хотели заниматься производительным трудом.
Возрожденческий охлос тоже появляется не из ниоткуда. Грязное и кровавое первоначальное накопление сделало бандитизм, пиратство, грабеж колоний куда более привлекательными и этически приемлемыми, чем труд ремесленника и крестьянина.
Во всех приведенных примерах достоинство труда утрачивалось и он переставал быть основой жизнедеятельности. Но ведь и семья переставала быть высшей ценностью жизни. Греческий охлос погрязал в однополой «любви», римский охлос жил в немыслимом разврате, в возрожденческой Европе мужская проституция ценилась куда больше, чем женская, а всякие новеллино, нептамероны и декамероны масштабно воссоздают картину бесстыдства и поругания семьи в этот период торжества «суверенной личности».
Свои причины трансформации народа в охлос были и в России. К концу XIX — началу XX века сословное деление дошло до такого предела, когда иерархическое единство было исчерпано, взаимодействие сословий потеряно и революция вместе с гражданской войной (помимо многих и важнейших обстоятельств, которые сейчас оставим без рассмотрения) в определенном смысле были борьбой за сохранение традиции и семьи (в узком и широком смысле этих понятий). И.В. Сталин, создав советскую империю, восстановил достоинство труда и семьи, жестоко и справедливо расправившись с тунеядством и однополой «романтикой», а став «вождем народов», он восстановил еще и иерархическое единство этно-социальной жизни. Поэтому события начала века можно рассматривать как болезнь нации и народа, которая была преодолена оперативными и радикальными средствами.
Нынешний охлос в России возник не сам собой. Весь хрущевско-брежневский период шло надругательство над праведностью труда — пустым славословием, бессмысленными стройками века, покорением чего угодно и потаканием всеобщему воровству. Можно сказать, что именно в шестидесятые годы закладывался фундамент нынешнего оскорбления честного труда и всеобщего грабежа — самих себя, своих близких и наследства великого народа и великой державы. В этой же традиции шло размывание семьи, в том числе и издевательство над стариками и старухами, оставленными детьми в «неперспективных деревнях» погибать от голода и одиночества. А уж горбачевская перестройка и ельцинский радикальный либерализм довершили дело уничтожения большой семьи, освободив сначала номенклатуру, затем нуворишей и самих себя от ответственности перед народом. Власть предала народ, иерархия стала системой подавления и ограбления, семейные скрепы рухнули (кстати, нынешние неистовые ревнители рынка, как и их прямые предки «пламенные революционеры», сразу легализовали гомосексуализм), и, предоставленный сам себе, десятилетиями развращаемый народ стал тем, чем он есть сейчас — жующим и развлекающимся охлосом — от президентского клана до бомжей и нищих включительно.
Куда более сложен процесс возвращения охлоса в состояние народа. Судя по античной Греции и возрожденческой Италии, такое возвращение необязательно и не всегда совершается. Вероятно, есть такие пределы падения охлоса, когда уже утрачивается историческая перспектива и прозябание в форме этнического наследования былой национальной, народной традиции без ее переживания становится прозой жития без поэзии и вдохновения. Возвращение римского охлоса в народ происходило потому, во-первых, что мощная христианская духовность дала возможность лучшим из лучших вьщержать и преодолеть все искушения, пройти через гонения и казни, но сохранить семью и праведность труда. Во-вторых, императорская власть поняла, что только христианство способно преодолеть разложение и преобразить охлос в народ.
Симфония Церкви и государства, осуществленная в начале IV века создала условия для возрождения народа и благодатно повлияла на все сферы личной и семейной жизни, хотя сама трансформация далась нелегко и подлинно народная жизнь реализовалась в Восточной (Византийской) части Римской империи.
И мы в России еще не потеряли надежду. Еще всеобщее разложение не затронуло и не поколебало у части населения чувства праведности труда и даже охлос нет-нет да и вспоминает о том, что он когда-то трудился, был честным и достоинством не торговал. И семья еще не рассыпалась в прах, еще сохраняется во всех сословиях память о кровной связи людей. И Православие продолжает, как и всегда, быть нашей духовной твердыней. Остается малое — власть должна быть национальной, а государство формой бытия национальной целостности. Предпосылки для возрождения, следовательно, имеются, и именно поэтому они так страшат мировое демократическое сообщество.
С охлосом можно расправиться, демос управляем, народ непобедим. Что станет нашей судьбой?
