 |
| Богослов. Ru | Архимандрит Кирилл (Говорун) | 11.04.2008 |
В экклезиологическом контексте идея первенства относится ко всем уровням существования Церкви. Она применяется как к отдельной общине, так и ко Вселенской Церкви. Моим намерением было обращение к уровню Вселенской Церкви. Следует напомнить, что первенство во Вселенской Церкви может быть правильно понято только при условии, что будет рассмотрено первенство в приходе, монашеской общине, епархии или какой-либо иной форме воплощения Церкви.
В исследовании вопроса о первенстве в Церкви можно следовать двум путям. Один заключается в том, чтобы отразить концепцию первенства так, как она была догматизирована в различных богословских традициях (здесь подразумевается главным образом западная и восточная традиции). Другой путь — в том, чтобы попытаться дать представление о более характерной картине того, как использовалось первенство и, что более важно, чем оно может быть в жизни Церкви. Путь исторического исследования может привести нас в конечном итоге к нахождению подходящих решений для современных проблем, касающихся вопросов первенства. Это может также помочь избежать ошибочного понимания и еще большего разделения между Церквами на почве первенства.
Моим ключевым вопросом здесь является то, каким образом первенство использовалось с восточной точки зрения? Когда мы говорим о восточной точке зрения, мы подразумеваем главным образом традицию, которая сформировалась в результате возникновения и дальнейшего роста церкви Константинополя. Другие восточные концепции первенства являются, в той или иной мере, отражением этой традиции и модификациями константинопольского первенства в применении к другим Церквам. Следует отметить здесь, что идея первенства не находилась в фокусе мысли Востока. Восток касался этого вопроса случайно, в некоторых примерах, когда обсуждалась роль Церкви Константинополя в иерархии Поместных Церквей.
Эти дискуссии происходили в течение двух Вселенских соборов, Константинопольского 381 г. и Халкидонского 451 г. В результате дискуссий были приняты два канона. Даже если эти каноны касались только частных исторических вопросов, они конституируют основу законодательных документов, на которых строится, с восточной точки зрения, идея первенства. Хотя эти соборы были вселенскими, они проходили на Востоке, и в этом частном вопросе отражают больше восточную, нежели западную точку зрения.
Так, каноны говорят: пусть епископ Константинополя имеет первенство чести после римского епископа, поскольку он есть Новый Рим (3 правило Константинопольского собора 381 г.): «Везде следуя определениям Святых Отцов, и зная о недавно признанных правилах ста пятидесяти Боголюбивых Епископов, которые собирались во время царствования благочестивой памяти Феодосия Великого, который стал императором в имперском городе Константинополе, иначе известном как Новый Рим; мы также определяем и провозглашаем ту же вещь в отношении привилегий и первенства Святейшей Церкви Константинополя и Нового Рима. И это принимая во внимание факт, что Отцы вполне естественно даровали первенство престолу Старого Рима, приняв во внимание то, что он является столицей империи. И руководимые той же мыслью и целью сто пятьдесят Боголюбивых Епископов согласились наделить первенством Святейший Трон Нового Рима, принимая во внимание то, что город, который является местопребыванием императора и сената, и равен старому имперскому Риму в отношении других привилегий и первенств, должен быть также возвеличен и в отношении церковных дел, как идущий вслед за ним, или как являющийся вторым по нем. И определили, что только митрополиты Понта, Асии и Фракии должны быть рукополагаемы Святейшим Престолом Святейшей Церкви Константинополя, и подобным образом епископы вышеупомянутых епархий, которые находятся в варварских землях; то есть, каждый митрополит вышеупомянутых епархий, вместе с епископами провинции, будет рукополагать епископов провинции, как предписано божественными правилами. Но митрополиты вышеупомянутых епархий, как было сказано, должны быть рукополагаемы архиепископом Константинополя, после избрания, проведенного в согласии с обычаем, и сообщения о нем» (28 правило Халкидонского собора 451 г.).
Существует еще одно правило, принятое на Пято-Шестом соборе в 680/681 гг., которое подытоживает два вышеуказанных правила. Оно утверждает: «Обновляя законы, сделанные ста пятьюдесятью Святыми Отцами, которые собрались в Богоспасаемом имперском столичном граде и шестиста тридцатью из тех, которые собрались в Халкидоне, мы определяем, что Престол Константинополя должен обладать равным старшинством (или первенством) с престолом старого Рима, и в церковных вопросах должен быть возвеличен подобно последнему, будучи вторым после него; после которого следует престол великого града Александрии, затем Антиохии, а после престол града Иерусалима» (36 правило).
Разумное объяснение первенства Константинополя, как оно рассматривалось с позиции Востока, становится ясным из 28 правила Халкидонского собора. Оно проясняется благодаря следующим словам, которые я повторю: «Отцы вполне естественным образом даровали первенство трону Старого Рима приняв в рассмотрение то, что он является столицей империи. И руководимые тем же намерением и целью 150 возлюбленных Богом Епископов наделили подобным первенством Святейший Трон Нового Рима, с благим намерением рассудив, что город императора и сената, и равным старому имперскому Риму в отношении других привилегий и первенств, должен быть возвеличен также и в отношении церковных дел».
Таким образом, отцы Халкидонского собора рассматривали первенство Церквей Рима и Константинополя как результат политической важности двух городов, а не по какой-либо другой исторической или церковной причине. Церковь Рима имела свои привилегии, поскольку Рим был столицей империи. Так и Константинополь, который стал новым Римом после того, как император и сенат были перемещены туда.
Если мы рассмотрим решение собора в более широком контексте, то увидим, что это объяснение не является удовлетворительным. В самом деле, первенство Римской Церкви признавалось отцами Церкви, включая восточных, не только через призму политической важности Рима. Оно было, несомненно, связано с апостолом Петром. К сожалению, объем работы на позволяет рассмотреть этот вопрос более тщательно. Я ограничусь только двумя свидетельствами восточной патристической мысли.
Одно является цитатой Ефрема Сирина, который выражает мысль Христа, обращенную к апостолу Петру следующим образом: «Симон, мой последователь, я сделал тебя основанием Моей святой Церкви. Я вовремя назвал тебя Петром, поскольку ты будешь поддерживать все ее здания. Ты являешься старшим над всеми, кто будет на земле строить для Меня Церковь. Если они пожелают построить то, что ошибочно, ты, основание, будешь осуждать их. Ты являешься источником фонтана, из которого проистекает учение, ты глава моих учеников. Через тебя я дам напиться всем людям. Ты — дающая жизнь сладость, которую Я раздаю. Я избрал тебя, чтобы ты был первородным в моем строении, и как наследник, ты будешь исполнителем всех Моих желаний. Я дал тебе ключи Моего Царства. Смотри, Я дал тебе власть над всеми Моими сокровищами» (Гомилии).
Второе свидетельство — другой значительной фигуры восточного богословия, св. Максима Исповедника: «Концы земли, и любой в каждой ее части, кто чисто и правильно исповедует Господа, смотрит прямо на святейшую Римскую Церковь и ее исповедание веры, как на солнце незаходимого света, ожидая от ее сверкающего сияния священных догм наших Отцов, согласно тому, что твердо и благочестно определено богодухновенными и святыми Соборами. Так, со времени схождения к нам Воплощенного Слова все церкви в каждой части мира считали, что только одна величайшая Церковь является их основой и твердыней, считая, что согласно обещанию Спасителя нашего Христа, врата ада никогда не одолеют ее, что она имеет ключи православного исповедания и правильно верит в Него, что она открывает истинную и исключительную религию таким людям как путь к благочестию, и она закрывает все еретические уста, которые говорят против Всевышнего» (Opuscula theologica et polemica).
В то же самое время с восточной точки зрения не только престол Рима, но также и престол Константинополя обладает апостольством как основанием его первенства. Апостоличность Церкви Византиума, города, который был избран Константином для того, чтобы создать новую столицу своей империи, упоминался в сирийском переводе древнехристианского текста, Doctrina apostolorum. Этот документ упоминает Апостолов Луку, Иоанна и Андрея как тех, кто отвечал за христианизацию этого региона. Традиция апостоличности престола Константинополя особенно развилась в период акакиевой схизмы (484−519). Она также проникла и в государственное законодательство, в Новеллу 24 императора Ираклия, которая называет престол Константинополя «Апостольским».
Очевидно из сказанного, что даже с восточной точки зрения, не говоря уже о западной позиции, политическое объяснение первенства, как данное Вселенскими соборами, проходившими на Востоке, не является удовлетворительным. В действительности это редукция мысли Отцов в отношении первенства в Церкви. Вероятно, вследствие этого Запад в течение длительного времени отказывался включить 28 правило в свой канонический корпус.
В то же самое время объяснение, данное в 28 правиле, не вступало в противоречие с идеей первенства, которая в этот период, очевидно, включала политический элемент. Следовательно, когда мы смотрим на то, как интерпретировалось первенство Рима, мы не должны пренебрегать этим элементом. В случае, когда обоснование римского первенства расценивалось как исключительно связанное с Петром, но игнорировался политический статус города, это рассматривалось (и до сих пор рассматривается) Востоком как редукция идеи первенства.
Подводя итог сказанному, трудно говорить о каком-либо радикальном различии в западном и восточном подходах к вопросу о первенстве в период общих Вселенских соборов, хотя различные тенденции оценки этого вопроса имели место, например, в процессе обсуждения 28 правила. Эти тенденции постепенно развились в непримиримые интерпретации первенства, что в конечном счете привело к разделению между Церквами Запада и Востока.
Запад и Восток не вступали в столкновение по вопросу о первенстве до XIII века, когда Константинополь был захвачен крестоносцами, и папа Иннокентий III поставил в Константинополь латинского патриарха Фому Морозини. В то время вопрос о первенстве оказался в центре внимания восточной богословской мысли и был тщательно исследован.
Примечательно, что даже после раскола, захвата Константинополя крестоносцами, поставления Морозини, восточные богословы не отрицали первенства Рима, хотя они требовали того, чтобы были соблюдены некоторые условия:
1. Церковь, стоящая на вершине иерархии, не должна рассматривать другие Церкви как части ее самой, но как партнеров, чья автономия должна быть уважаема.
Это ясно продемонстрировано патриархом Константинопольским Иоанном Каматиросом, который был заменен латинским Фомой Морозини: «Мы согласны почитать Петра как первого ученика Христа, мы согласны, что его почитание выше почитания других, так что он может быть прославляем за свое первенство; мы также считаем Церковь Рима первой по рангу и чести… Однако мы не считаем, что Писания обязывают нас признать ее (Церковь Рима) как Мать других или как охватывающую другие Церкви» (Letter to Pope Innocent III).
Таким образом, Каматирос с очевидностью показывает два возможных искажения первенства. Одно заключается в игнорировании иерархии Поместных Церквей. Другое, когда одна Поместная Церковь диктует свою волю другой Церкви.
2. Второе условие первенства, допустимое для Востока, заключалось в том, что Церковь, которая является первой по рангу, должна твердо стоять в истине. Именно приверженность истинному учению делает Церковь Рима первой среди других, а не наоборот.
Эта позиция утверждалась, например, св. Симеоном Солунским: «Мы не должны говорить против латинян, когда они говорят, что епископ Рима является первым — этот вид первенства не вреден для Церкви. Пусть только они покажут, что он (епископ Рима) придерживается веры Петра и его последователей. В этом случае он может иметь все привилегии Петра, быть первым, главой, главой всех, и верховным первосвященником… Если он держится православия Сильвестра и Агафона, Льва, Либерия, Мартина и Григория, тогда мы будем называть его апостолом и первым среди архиереев. Тогда мы будем под его властью, но не так, как если бы он был Петром, а как Сам Спаситель» (Dialogus contra haereses).
Таким образом, в течение споров с Западом было сформулировано специфически восточное понимание первенства, которое применимо не только к Риму, но и к Константинополю. Тем не менее, даже если считать такое понимание догматизированным, в целом оно отражает исторические реалии того времени, когда Церковь Константинополя находилась на вершине Пентархии, а другие Поместные Церкви сохраняли свою полную автономию благодаря канонам соборов и законодательству государства. Весьма скоро, однако, исторические условия существования Восточных Церквей изменились драматичным образом. Это произошло, когда территория Византии попала под власть турок.
В продолжение Оттоманского периода восточная концепция первенства подверглась значительной модификации. В частности, Патриарху Константинопольскому были даны права осуществлять не только церковную, но и гражданскую власть. Более того, эта власть распространялась не только на народы, находящиеся в канонической юрисдикции константинопольского престола, но на все православное население Оттоманской империи — Rum millet. Юрисдикционно это население принадлежало к другим Восточным Церквам.
Таким образом, православный народ под юрисдикцией других Поместных Церквей имел над собой двойную власть, церковную власть своих собственных патриархов и архиепископов, с одной стороны, и политическую власть Патриарха Константинопольского, с другой. В результате во время Оттоманской империи была сформирована новая парадигма отношений между Церковью Константинополя и другими Восточными Церквами, когда политическая власть Патриарха Константинопольского, как millet basi, простиралась гораздо дальше его церковной власти. Это неизбежно привело к увеличению пределов его церковной власти. Хотя влияние Патриарха Константинопольского на другие Восточные Церкви было не формальным, а реальным и эффективным. Мы должны держать в памяти этот нюанс, если хотим понять правильно, что происходит с вопросом первенства сегодня.
В наши дни вновь возникает интерес к вопросу о первенстве. Этот интерес имеет две причины. Одна заключается в диалоге между Католической и Православными Церквами. Другая причина — в дискуссии о первенстве между самими православными. Она развивается, главным образом, вокруг вопроса Православной Диаспоры. Двумя полемизирующими сторонами в этой дискуссии были первоначально Церкви Константинополя и Москвы, другие автокефальные Церкви занимают в дискуссии позицию той или другой стороны.
К сожалению, в рамках доклада я не имею возможности провести анализ католическо-православного диалога. Остается только сказать несколько слов о различиях в подходе к вопросу о первенстве Константинополя и Москвы. Ключевая формула, объясняющая современное понимание понятия первенства сегодня — первый среди равных (primus inter pares). Однако, как известно, чем короче и красивее богословская формула, тем больше неясности. Это справедливо и в отношении данной формулировки. Все Православные Церкви приветствуют эту формулу. Но иногда они интерпретируют ее совершенно различным образом.
Некоторые Церкви, и среди них Константинополь, имеют тенденцию акцентировать внимание на первой части, первый (primus), в то время как другие, как например, сторонники Москвы, акцентируют внимание на последней части, среди равных (inter pares).
Церковь Константинополя, по-видимому, живет преимущественно памятью об Оттоманском периоде, нежели о Византийских временах. Она продолжает мыслить себя как «Великую Церковь в плену», как однажды назвал ее С. Рансимен. Парадокс заключается в том, что в плену она имела больше политических прав и оказывала более сильное влияние на другие Церкви, чем тогда, когда она была государственной Церковью Восточной Римской империи.
В период, который последовал за падением Оттоманской империи в начале XX века, Церковь Константинополя попыталась сохранить де-факто ситуацию своего относительного доминирования над другими Поместными Церквами, только теперь уже в применении к диаспоре. Даже сегодня, сознательно или бессознательно, Константинопольская Церковь иногда применяет парадигму Оттоманского периода в своих отношениях с другими Церквами, особенно грекоговорящими. Но эта парадигма кажется полезной в диалоге с Римом: Оттоманская парадигма, позвольте так ее называть, гораздо ближе к римскому пониманию первенства и помогает двум Церквам лучше понять друг друга.
Этой тенденции противостоит Москва. Однако мне порой кажется, что она выпадает из исторической традиции и игнорирует важность иерархии Церквей, в том числе первой среди них. Как было показано, даже в тяжелейшие времена вторжения крестоносцев в Константинополь, греческие богословы не отвергали идеи первенства в Церкви, что иногда делают некоторые современные богословы.
Подводя итог сказанному, как в старые времена, когда Церковь была едина, так и теперь существует множество интерпретаций первенства в Церкви. С одной стороны, такое разнообразие может служить благу Церкви, когда оно сохраняет Церковь от какого-либо поношения первенства и власти. С другой стороны, это не означает, что мы не должны искать консенсуса в вопросе о первенстве. Этот консенсус не является монополией той или другой стороны, но скорее компромиссом, когда истина находится где-то между существующими интерпретациями.
Истина, действительно, находится между, как можно сделать вывод из исторического анализа проблемы, предпринятого ранее. Как мы видели, и Восток и Запад в периоды до и после раскола одобряли иерархическую структуру Поместных Церквей с Церковью Рима на вершине этой структуры. Но Восток не принимал политику Рима диктовать свою волю другим Церквам.
В то же самое время Запад справедливо противостоял восточным тенденциям десакрализовать иерархию Поместных Церквей и свести ее только к политическим причинам. Как в те времена был необходим компромисс, так и теперь. Вопрос о первенстве является опасным. Если мы не можем, остерегаясь, избежать односторонней интерпретации, мы становимся перед опасностью дальнейшего разделения, и никогда не сможем найти средства для уврачевания существующих разделений.
