 |
| Русское Воскресение | Сергей Куличкин | 10.04.2008 |
Но кто же вправе определять, что в книжном море настоящее, а что нет? Трудно было находить такого арбитра со времени изобретения печатного станка. Несть числа тому примеров исчезновения из культурного наследия книг, авторов, считавшихся кумирами своего поколения. Вот и наше непростое время, а когда оно в России было простым, разумеется, склонно к недооценке или переоценке тех или иных произведений, авторов. Так было, есть и будет всегда. На то воля Божья. И все же, все же. Нельзя же полагаться только на самого справедливого и беспристрастного оценщика — время. Оно, конечно, вынесет свой вердикт. Но мы, живущие сейчас люди, ужели не способны отделить плохое от хорошего? Наверно, все-таки способны. И нередко делаем это правильно. Просто, литературный процесс во все времена, при всех правителях, всегда имел основное, утвержденное, и не обязательно властью, направление, и, скажем так, побочное, не, замечаемое критикой, порой, маргинальное отклонение. У нас, совсем недавно главенствовал реализм. Андеграунд и прочие измы ходили в маргиналах. Ныне произошла резкая смена вех. Современная официальная критика просто не обращает внимания на произведения, классические по форме и содержанию. Да и на классику ей наплевать. Разве что, какой-нибудь нынешний гений от литературы и искусства извратит ее неимоверно, в собственном видении того или иного шедевра. Запреты Политбюро сменились запретами эстетического идола современной разнузданности — рынка. Назначаемые этим идолом комиссары современной культуры в упор не замечают чуждой им эстетики, чуждого им миропонимания и мировоззрения. И как когда-то насаждали, как картошку Маяковского, так ныне насаждают того же Дмитрия Быкова. Вот что печально! Но как во все времена, так и сейчас, в считающейся несвоевременной эстетике, есть потрясающие образцы, может быть и настоящего искусства, настоящей литературы, есть настоящие художники, в том числе и слова.
О последних произведениях одного из них и хочется сказать в меру своих сил. Долго я ждал и удивлялся, почему молчит о них критика. Понято, у официальной критики, свои кумиры. Но и так называемая, неофициальная критика помалкивает. Я имею в виду прекрасного русского писателя Александра Сегеня и два его последних романа «Поп» и «Расстрел». Александр Сегень ныне не входит в число официально назначенных (понятно кем — С.К.) и непрерывно раскручиваемых, одариваемых премиями и прочими атрибутами славы писателей. Хотя по любому счету, вплоть до так называемого «гамбургского», его талант не вызывает сомнения среди литераторов и читателей всех направлений, различных мировоззренческих, идеологических и политических пристрастий. Кстати, его имя попало даже в обзорный том ныне издающейся Большой Российской энциклопедии. Это к слову, если кто не знает или делает вид, что не знает такого имени в литературе. Я же хочу вернуться к последним его романам, о которых упорно помалкивают и свои, и, тем более, чужие критики. А ведь в них, на мой взгляд, особенно ярко просматривается боль и восторг души автора. Их невозможно не заметить, прочитав даже быстро, наискосок. Впрочем, быстро не получится, несмотря на сравнительно малый объем. Они сразу не только притягивают, увлекают, но и настраивают на серьезные размышления.
Итак, роман «Поп». Уже сам сюжет романа, его главный герой должны были бы вызвать особый интерес читателя, а, тем более, литературоведа. Не часто, а точнее очень редко встречаешь главным героем литературного произведения православного священника. Как положительный образ, пожалуй, со времен Лескова — никогда. И в дореволюционное время, и в безбожные коммунистическое, и в нынешнее демократическое, в литературе священник, чаще всего, представлялся недалеким, смешным, в лучшем случае нелепым, человеком не от мира сего обывателем, ретроградом. Нередко, особенно при советской власти, его представляли злобным изувером или объектом пошлых анекдотов. В наше время, когда разрешено все, даже Богу молиться, к священничеству, монашеству сразу же появился особый счет. Теперь его стараются либо увести от церкви, либо обвинить во всех мыслимых и немыслимых грехах. В современной литературе священник — это, большей частью, сомневающийся, рефлектирующий человек, нередко впадающий в ересь, а то и в полный атеизм. Примером тому может послужить роман Улицкой о священнике Даниэле Штайне, и попытках главного героя создать свою, новую церковь. И не случайно этот, в сущности антихристианский роман раздувается чуть ли не до размеров шедевра всей, так называемой прогрессивной общественностью. Она, эта общественность, спит и видит весь священнический и монашеский чин клонами Даниэла Штайна. К счастью, в жизни все по-другому. В основе своей, другие священники представляют церковь. И Александр Сегень своим романом, как раз это доказывает
На страницах романа «Поп» мы, наконец, встречаемся с настоящим православным русским батюшкой, которые со времен оных, от курных изб до царских чертогов и президентских дворцов окормляют на Руси свою грешную паству. Знаете, на создание такого образа решится не каждый писатель. А Сегень решился. Более того, он ставит своего героя в заведомо невыгодную ситуацию. Его батюшка живет и служит в безбожном государстве, подвергшимся нападению агрессора, пытающегося, казалось бы, уничтожить этих проклятых безбожников, возродить гонимое христианство. Как тут быть? Как жить? Как Богу и людям служить? Сплошные вопросы. И мне кажется, автор романа сумел найти на них убедительные ответы. Его главный герой — настоятель храма Святого Владимира в русском селе Тихом на псковщине отец Александр Ионин разрешил эти вопросы всей своей жизнью. Кстати, историческая основа романа безупречна. Первоначальные заигрывания оккупантов с православной церковью, поведение и дела экзархов, священников Псковской духовной миссии имели место быть на самом деле.
Отец Александр — внешне кроткий, незлобивый батюшка с открытой миру и людям душой, — (автор не скрывает своей любви к герою, любуется им, — С.К.) — претерпевший уже немало от безбожной власти, вместе со своей паствой встречает страшнейшую беду. Враг, чужеземец не только топчет их землю, но пришел с намерением под корень, подчистую истребить не только большевизм, но все народонаселение, под него попавшее. Отец Александр понял сразу, быстрее своих прихожан, что дело тут не в большевизме. Что делать? Брать в руки винтовку он, как священник, не имеет права. Уходить в партизаны? А куда же деть матушку, кучу ребятишек, в том числе и сирот, коих, не задумываясь, он присоединил к своему многочисленному семейству? Как, наконец, оставить без Божьего слова и без того разбитых, измученных лихом прихожан? И он принимает единственно верное решение — остается со своей паствой, принять все, что примет окормляемый им народ, которому именно сейчас в лихую годину без Бога и церкви никак нельзя. Он, конечно, едет за благословением к владыке Сергию, но в душе давно принял такое решение. Сам Господь указал ему дорогу.
Все что делает отец Александр, а это и спасение еврейской девочки, окормление в духовном и телесном смысле советских военнопленных, по сути избавление их от голодной смерти, спасение души и тела партизана мальчишки Алексея Луготинцева, в сущности не скрываемая борьба с оккупантами, да и как это скроешь, чего стоит одна исповедь того же Лешки или проповеди с амвона, все это происходит как-то само собой, естественно, без надрывов, неистовства, ненужной бравады и ощутимого страха. Отец Александр ни на минуту не сомневается, что Бог с ним, а с Богом ему ничего не страшно, и все понятно. Именно поэтому он так лоялен к немецкому эмиссару от православия полковнику Фрайгаузену, не забывая, при этом, что тот оккупант, захватчик. А ведь тоже православный человек. По-моему, Сегень сумел очень тонко и убедительно показать трагедию этого православного немца, и чем отличается его православие от веры русского батюшки. Отец Александр, принимая Евангелиевскую притчу о Боге и кесаре, Божие ставил во главу всего. А Фрайнгаузен все-таки пытался и Божие подчинить кесареву.
Отец Александр именно тот тип русского священника, простого в вере и жизни, не мудрствовавшего лукаво, не сомневающегося ни на миг в церковных канонах, на которых от времен Святого Равноапостольного князя Владимира держался и держится русский мир, русская православная церковь. Именно такие батюшки, а не многоумные, тронутые смертным грехом гордыни пасторы типа Даниэля Штайна, тихо и смиренно, так Бог велел, и сказали апостолы — основа христианского мира и христианской церкви, христианского мировоззрения. Это совсем не означает, что отец Александр этакая настроенная на всепрощенчество, ничему не удивляющаяся, лишенная всякой абстрактной мысли машина. Совсем нет. И в романе это доказывается убедительно. Он непрерывно пребывает в раздумье, сомнение. Ну, как, скажите, соединить военнопленных, прихожан и православного оккупанта Фрайнгаузена? Как исповедовать партизана Лешку, убивающего не только немцев, но и священника отца Владимира, соседку Таисию? Да и самого отца Александра он едва не расстрелял. Как соединить лютую ненависть к церкви партизана садиста Клещева и зверства фашистов, вешающих жителей его прихода? И отец Александр четко различает грань между отпущением грехов и всепрощением. Между смирением и противоборству врагам земли русской. Внимательно вчитайтесь в его проповеди, беседы и споры с Романом Исцеленное Ухо, с баптистом, с полковником Фрайгаузеном, да даже со своей матушкой Алевтиной. Нет, это не смиренный наблюдатель, а активный борец, пусть и без оружия. Он русский человек, потерявший в этой страшной войне родных, близких, как и многие его прихожане. Удивительный, неповторимый характер явил в своем романе Александр Сегень. Прекрасно и то, что не стал он придумывать своему герою особой судьбы, придумывать невероятных изломов в биографии. Все идет так, как и бывает в жизни, как должно быть. По воле Бога. Отец Александр не сомневается, что в случае нашей победы победители не простят ему контактов с фашистами, готовится к смерти, но и надеется. Как это по-русски! Поэтому он так спокойно воспринимает арест, многолетние мытарства в лагерях. И это тоже от Бога. А значит правда Его всегда с ним.
В романе есть удивительные сцены Страстной и Пасхальной недели, исповеди, причастия в Светлое Христово Воскресение. Есть пронзительные сцены гибели близких отцу Александру людей. И это не только матушка Алевтина, но и казненные партизаны, умершие обыватели, военнопленные. Для него все люди близкие, ибо жизнь свою он строит по заповедям Божьим, не лукавя и не оправдывая свои слабости. Их тоже у него достаточно, и автор не скрывает их.
В романе к месту и очень естественно вписываются сцены из ставок Гитлера и Сталина, без отвлечения от главной мысли, сюжета. Частная жизнь в отдельной точке всего громадного театра военных действий и в тылу врага.
Удивителен и неповторим юмор, присутствующий во всех без исключения романах Александра Сегеня. А ведь за редким исключением они повествуют скорее о трагических событиях. И это хорошо. Юмор у него не злобный, не саркастический, а какой-то легкий, добродушный и очень веселый. Русский юмор, и русская шутка. Не могу не привести в этой связи хотя бы одну цитату. Вот как беседует отец Александр всего-навсего с мухой: «- Вот, муха, до чего же ты непочтительно творение Божие! — возмущался шестидесятилетний священник. — В то время как я, лицо духовного звания, протоиерей, рукоположенный некогда самим Вениамином, митрополитом Петроградским, погружаюсь в дивный мир поучений преподобного аввы Фалассия, ты имеешь дерзновение садиться на сии красноречивые словеса, ходишь по ним своими наглыми ножищами, моешься тут, прости Господи, и вообще неизвестно какие вынашиваешь замыслы «. Замечательно!
Второй роман Александра Сегеня «Расстрел» вышел в свет пока в журнальном варианте почти сразу за романом «Поп». Почему так? Тема вроде совсем другая. Роман включает в себя события всего двенадцати дней ненастной осени 1917 года. Страшная, трагическая и, вместе с тем, стремительная, героическая судьба юнкеров, сложивших свои головушки в до сих пор мало известных боях с большевиками за центр Москвы, Кремль, за свою Россию. Думаю, автора, как и в романе «Поп» вдохновила на написание романа все та же боль души и восторг от необыкновенного порыва, на который нередко способен русский человек. И если в первом романе преобладала боль, то во втором, на мой взгляд, несмотря на весь его трагизм — восторг. Да, восторг. Ибо только так можно воспринимать большую часть событий романа, трагическую судьбу главного героя юнкера князя Петра Гагарина и его однокашников по славному Александровскому военному училищу. Тому самому, которое дало русской армии целую плеяду героев военачальников, строевых офицеров, которое воспел его выпускник писатель Куприн.
О революции и гражданской войне написано не мало. Долгое время мы воспринимали одну, так сказать, красную правду. Вдохновенные вожди, лихие краскомы. Ленин, Троцкий Сталин, Буденный, Ворошилов, Фрунзе, Котовский и т. д. Вплоть до шестнадцатилетнего комполка Гайдара. Какие имена, какая слава! Ну, а белые, все эти Корниловы, Деникины, Колчаки вместе с садистами из военной контрразведки, конечно, не заслуживали даже снисхождения. С недавних пор до нас дошла другая, теперь уже белая правда. По мановению ока красные превратились в чудовищ, водимых все теми же вождями, но сущими врагами человечества, опирающимися уже на садистов из ВЧК. И вновь, как в советское время, ни какого снисхождения гадам. Памятник Дзержинскому долой, даешь памятник Колчаку. А вот уже тащат аж из Китая прах генерала Каппеля, и убеждают обывателя, что это чуть ли не святой рыцарь. Когда же мы научимся задумываться хотя бы над тем, что у всех, так называемых героев Гражданской войны, руки по локоть в крови русского мужика, обывателя любого сословия, мальчиков и девочек безумного лихолетья революций. Нет на земле больше Божией кары, чем гражданские войны. А уж у нас в России особенно. Когда же мы попытаемся понять без истерик и перехлестов эту величайшую трагедию всей страны, каждой, без исключения, семью, каждого маленького человека. Александр Сегень, на мой взгляд, своим романом, как раз и пытается достучаться до наших сердец.
Боль от загубленных молодых жизней и восторг, с каким эти мальчики шли в бой, в сущности, на верную смерть, пронизывает все страницы романа. Кто они? Это и главный герой, юный принципиальный монархист Петя Гагарин; и Мустафа Бахтияров, еще дед которого сын перса и татарки служил русским царям; и юнкер Строу — англичанин по прозвищу Шекспир, потому что Георгий Вильямович (легкий юморок Сегеня, — С.К.); и ротный запевала Печкин; и все остальные юнкера славного Александровского училища. Что же их подвинуло идти наперекор в то время большинству взбунтовавшейся России? Не будем забывать, что их старшие товарищи, опытные офицеры и генералы предпочитали в лучшем случае сохранять нейтралитет. Теперь ни для кого не секрет, как первыми отрекались от своего государя все, без исключения, командующие фронтами, высшие военачальники империи, включая ее первого полководца генерала — адьютанта Брусилова и брата царя великого князя Кирилла. Да, да, именно с этого началось крушение России. Это генералы, а за ними большая часть офицеров предали императора, нацепили красные банты революции, подняли до небес болтунов либералов, Керенского. Свободы им захотелось, демократии. И это в военное время, в нашей матушке России, в которой до сих пор под свободой разумеют вольницу. Вот и дождались большевиков. Теперь ни для кого не секрет, что 80% офицеров и генералов императорской армии ушло в Красную Армию и чаще всего не по принуждению. А ушедшие к белым, так всю Гражданскую войну толком и не понимали, за что же они воюют. Понимали это только мальчики — юнкера, студенты, кадеты, гимназисты, которых можно считать настоящим цветом Белой гвардии. Эти романтики, «белые лебеди» белого движения воевали за так неожиданно, мгновенно исчезнувшее понятие чести, за поруганную русскую православную церковь, за чистоту девичьей любви, за «белую акацию». Среди них по пальцам можно было сосчитать не только аристократов, но и столбовых дворян. Важно здесь, не кто ты, а с кем. Для князя Гагарина его командир из разночинцев поручик Снегирев — любимый юнкерами Палыч, не только пример подражания, но и эталон офицера императорской армии. Честь — прежде всего!
Удивительна судьба этого офицера. Он прекрасно понимал, что всякая его неопределенность, всякий нейтралитет — это прямое нарушение присяги, предательство любимых мальчиков, которым он так долго прививал именно понятие офицерской чести. И поэтому без сомнения ведет их в бой, заботится о каждом, как о родном сыне, старается спасти любыми путями от гибели, как в случае с главным героем Петей Гагариным. А между тем, его родной сын кадет 1-го кадетского корпуса в Лефортове, и по слухам этот корпус перешел к большевикам. А может его любимый мальчик Миша уже погиб. Миша останется жив, вернется домой. А вот отец погибнет. Погибнет вместе с другими сыновьями — юнкерами александровцами.
Удивительна история любви, разочарований, обретений и потерь главного героя юнкера Гагарина. Современному читателю она может показаться сентиментальной, неправдоподобной. Но именно так жили и любили в начале 20-го века. Проигранное соперничество из-за Людочки Голубковой поручику, большевику Сергею Дорогину в конце концов приведет одного из соперников — Дорогина, на путь спасения все тех же юнкеров, а самого Гагарина к обретению новой, могучей как лавина любви с первого взгляда, единственной настоящей любви к оказавшейся совершенно случайно в Кремле «дактилошке» Маше Огоньковой. Этот стремительный роман, совместная исповедь, помолвка, близость и нелепая гибель невесты правдив, целомудрен и трогателен до боли в сердце.
Судьба поручика Дорогина тоже весьма удивительна и совсем не его большевизмом. Он как раз входит в число тех, убеждению перешедших к большевикам. А тем, как сама жизнь, Божия воля, а не столько просьба любимой Людочки, заставляют его пойти на спасение не только своего бывшего соперника, но и оставшихся в живых юнкеров. Он, как мне кажется, тоже почувствовал всю чистоту помыслов и поступков этих мальчишек. А уж совесть показала верную дорогу.
Вообще удивительна, разнообразна палитра персонажей романа. Здесь и герой войны полководец Брусилов, в сущности, растерявшийся больной человек. Больной не столько от ран, сколько от революционной трагедии Он русский генерал прекрасно знает, как защищать страну от внешнего врага, но не может видеть в качестве врага русского мужика. Трагедия.
Это и замечательно выписанная галерея революционных деятелей. Ногин, Муралов, Фрунзе, «иерусалимский дворянин» по определению того Ногина — Емельян Ярославский, кровавая дама революции Розалия Землячка с весьма символичной кличкой Демон. Сегень не скрывает своих антипатий к этим пламенным революционерам, но и не теряет объективности в оценках. Помнит, что в Гражданской войне не бывает героев и антигероев. Вот почему он так саркастичен к главному гонителю православия Ярославскому, будущему палачу в юбке Землячке. Вот, почему он не находит оправдания мадьярам и чехам, обстреливающим из орудий Кремль. Что для них всех русские святыни. Вот, почему он показывает без прикрас все сомнения, и даже мучения Ногина и Фрунзе.
Поразительны в романе сцены богослужения в знаменитых храмах Кремля, и особенно сцены похорон жертв октябрьских боев — и красных, и белых. Кстати сохранились документальные кадры этих похорон. Смотреть без слез их невозможно. Неожидан, поразителен, особенно своей символичностью, конец романа. Вот она связь поколений, о которой мы сейчас рассуждаем много, но весьма невнятно, забалтывая главное.
Как и в романе «Поп», Сегень мастерски положил интригу романа на историческую основу событий мирового масштаба. Особое внимание при этом автор обращает на то, что вся кровавая московская драма в центре русской столицы, центре русского православия происходит на фоне Поместного Собора и выборов нового патриарха всея Руси Тихона, будущего мученика, святого нашей земли, нашей церкви. Одна сцена крестного хода и переговоров с пламенными революционерами чего стоит.
Как всегда, Сегень точен в деталях. Повседневная жизнь, быт, рассуждения, диалоги юнкеров, уличные, театральные, ресторанные сцены буквально заставляют дышать атмосферой начала 20-го века. Это дорого стоит. Как всегда, искрометный сегеневский юмор, шутки, взятые прямо с натуры выражения. «Все-таки мы их покоцали!» — ликует Розалия Самойловна. «А ну, ляля моя!» — приговаривает, орудуя штыком красноармеец. Некоторые сцены заседаний Моссовета или юнкерских перебранок можно смело принять за юморески.
Не хочу вдаваться в филологический анализ романов. Обидно, что этим не занимается наша «высоколобая» критика. Обидно. А, с другой стороны — нужно ли? Читай романы Александра Сегеня, дорогой читатель. Поверь, не пожалеешь.
Полковник Сергей Куличкин
http://www.voskres.ru/army/library/kulitshkin.htm
