Третий Рим против третьего Карфагена (часть 1)

Российско-американское противостояние в мировой истории

В 1830-х годах Алексис де Токвиль предположил, что в будущем мировое значение будут иметь лишь два государства — Россия и Соединённые Штаты Америки. Ту же мысль, чуть позже, высказывал и Иван Аксаков. Прошло немногим более века и это предвидение полностью подтвердилось.

Таким образом, военное и политическое могущество сосредоточилось на двух противоположных окраинах европейского мира. Обе великие державы не просто стремились к мировому лидерству как элементарному силовому доминированию — каждая из них обладала собственной мессианской идеей. Поэтому дилемма капитализм-социализм была важным, но не определяющим обстоятельством их глобального противостояния.

Принципы, лежащие в основании обеих цивилизаций, оказались прямо противоположны и поэтому российско-американское соперничество — длительный, малозависящий от политической конкретики фактор мировой политической и духовной жизни.

Ныне ситуация обрела дополнительную сложность, ибо быстро набирают силу новые «полюса» мирового могущества, одним из которых безусловно стала объединённая Европа.

I. Третий Рим

«Россия и Европа» — один из великих вопросов российского национального бытия. Именно в сравнении с Европой определялась наша национальная идентичность. Недаром основные направления русской общественной мысли именовались «славянофильство» и «западничество». Христианская, географически близкая Европа предлагала очень привлекательный тип существования. Высокая культура, очевидное техническое превосходство, материальное процветание, эмансипация личности, а затем и политические свободы, не могли не очаровывать образованного русского. Как минимум, с конца XVII века, важнейшей составляющей в деятельности государственной власти в России стала политика европеизации. Из Европы, признанной источником просвещения и культуры, почти видимым раем, заимствовались не только технические достижения, но и образ жизни. Начиная с Петра Великого, европеизация становится основой официальной правительственной политики, более того, культурно-политической миссией Петербургского самодержавия. «Догнать и перегнать» — лозунг и имперского, и советского проектов.

Важным следует считать то обстоятельство, что европеизация в нашей стране обычно проводится под псевдонимом «просвещение». Любое сомнение в подобном «просвещении» ощущалось вызовом обществу.

Очевидно, что в эпоху раннего средневековья практически весь христианский мир чувствовал своё единство. Римские епископы того времени часто оказывались важнейшими защитниками христианской ортодоксии от бесчисленных ересей. В то же время, на всё бытие западной Церкви не могла не повлиять характерная особенность сознания римлянина классической эпохи, для которого наружная стройность логических понятий была по точному определению Ивана Киреевского, «существеннее самой существенности и что внутреннее равновесие его бытия… сознавалось им единственно в равновесии рассудочных понятий или внешней формальной деятельности».

Это стало причиной, по которой соборная полнота Церкви стала пониматься только как наружное единство, как церковное единоначалие, в коем невидимый глава Церкви — Иисус Христос был заменён видимым, а именно папой Римским. Латинская рассудочность через католицизм оказалась воспринятой германцами, что и привело, в конечном счёте, к появлению человеческого типа, названного Освальдом Шпенглером «фаустовским». Европейская культура достигла невиданных высот, став определяющей в развитии всей современной цивилизации. В то же время Европа, всё более превращающаяся в «царство разума», стала отвергать различные «религиозные предрассудки», а затем и саму религию. Преображение заменилось прогрессом, нравственность морализмом, а позже просто безнравственностью. Социальным идеалом вместо воина и монаха стал пресловутый средний европеец, место подвига и жертвенности постепенно занял «жизненный успех», а содержанием политической жизни оказалась защита прав всевозможных меньшинств. (Последнее особенно характерно, ибо западная демократия начиналась как защита прав большинства). Подобная политическая установка имеет своим следствием постепенное вымирание коренных европейских народов и замещение их многочисленными эмигрантами из бедных африканских и азиатских стран. Эта тенденция, названная Шпенглером уже в 30-е годы прошлого века «цветной революцией», ныне реально угрожает самому существованию Европы.

Психологически важной является неприязнь, а то и ненависть европейцев к Православию и к России, которую невозможно объяснить, исходя только из политической или экономической эмпирики. Православие — именно как правильная, истинная вера — всегда вызов и западному христианству и западному безбожию. Вот почему в XIII веке крестоносное движение обратилось против восточных христиан — византийцев и русских. Само существование России, её культурные политические и экономические успехи, в известном смысле есть вызов Западу, причём вызов прежде всего религиозный. Ибо Россия показала возможность технического и экономического прогресса без ревизии христианства, когда светлое учение Христа приспосабливается к нуждам «мира сего». Как писал Фридрих Брие — «английский Бог» противостоит «Богу Достоевского, его представлению о русском Христе, спасителе мира». Немаловажным является и то обстоятельство, что Россия — единственная великая славянская держава.

Поэтому вполне объяснимо активное противодействие европейцев освободительной миссии России на Балканах, что принесло неисчислимые бедствия православным народам этого региона. Исходя из этого, совершенно нелепыми представляются горькие сетования некоторых наших соотечественников о том, что Европа нас не понимает.

Европейцы, по-моему, не особенно и желают нас понимать (имея на это полное право), зато чувствуют глубинную разницу в характере своей и русской цивилизаций. Отсюда и так называемые двойные стандарты и неизбывная русофобия.

Уже в XVI веке во Франции появляется памфлет с интригующим названием «Франко-Турция». В этом тексте Турция и Московия из-за отсутствия у них представительских учреждений (Земские соборы были, видимо, не в счет), именуются «не государствами, а бандами разбойников». (Живи автор в наше время он увидел бы настоящую «Франко-Турцию», не покидая Парижа). Татьяна Меттерних (Васильчикова) вспоминала, как на курсах Красного Креста в Германии 1939 года (уже началась война) ученицам демонстрировали изображения различных расовых типов. Все европейцы, даже представители воюющих с Германией стран, были показаны вполне лояльно. И только «последний световой кадр показывал кривоногое, безлобое чудовище с косматыми бровями, ослиными ушами, высокими скулами, косыми глазами и мрачным взглядом». Естественно, так изобразили русского. Дело тут не только в расовых предрассудках третьего рейха, а в нежелании признавать в русских полноценных людей. Ведь ещё в XIX веке впервые найдённый череп неандертальца немецкие профессора сначала сочли принадлежащим погибшему казаку. Иначе говоря, утверждение неполноценности русских давало еще одно «научное» обоснование иррациональной по своей природе русофобии.

В свою очередь, для России отношения с Европой имеют принципиальный характер. Вопреки распространённому мнению, Россия, так же как и Западная Европа является наследницей античности, но наследие это мы получили непосредственно от Римской империи или точнее от её восточной части — Византии. Западные европейцы получили это наследие опосредованно, сначала через арабов и примерно с XIV века через тех же византийцев.

Античной культуре эпохи расцвета была присуща некоторая двойственность, ибо она заключала в себе эллинскую созерцательность и склонность к метафизике с римским юридизмом и практичностью. И хотя жители разделившейся империи ещё долго ощущали своё единство, но граница между Византией и Гисперией вовсе не была политической случайностью. Византия стала наследницей эллинской глубины и созерцательности, здесь в VI веке греческий язык вытесняет латынь даже из сферы государственного управления. Гисперия, напротив, унаследовала главным образом римский юридизм. С IX века Запад вновь обретает императора-германца, а с X века императора «Священной Римской империи германской нации», который по своему положению находится в определённом антагонизме с Византийским императором.

Именно эллинскую глубину и неотмирную созерцательнось, прежде всего, восприняла Русь из Византии, ибо восприятие это шло через Церковь, а значит первыми нашими книгами были Святое Писание и творения святых отцов, а не философия Аристотеля или трагедии Софокла. Великая схизма XI века исключила западных христиан из соборного единства Церкви и в этом разделении уже явно обозначилась психологическая несовместимость между эллинством и латинством. Православной созерцательности противостоял западный рационализм, т. е. желание познать всю полноту бытия лишь рассудком.

В XIII веке крестоносное движение становится не столько антимусульманским, сколько антиправославным. Крестоносцы в 1204 году овладевают Константинополем, а вскоре начинают завоевательные походы на Русь, спасённую гениальностью святого благоверного князя Александра Невского.

Наша страна оказывается за пределами мира Европы и обозначается на средневековых картах как Татария. Железная рука Московских князей собирает земли Северо-восточной Руси и сокрушает могущество Орды. Великороссы начинают именоваться грозным именем московитов. Москва превращается в священный город — третий Рим. Политический аспект этого события очевиден, ибо только Россия могла быть, и была наследницей Византии. Но идея третьего Рима имела, прежде всего, эсхатологическое значение. Русское православное царство признавалось последним праведным государством мировой истории. Идеалом такого государства могла быть только святость — и именно достижение святости становится задачей не только отдельной личности, но и всей нации. Отсюда и понятие народа-богоносца. Христос пришёл не для того, чтоб Ему служили, но Самому послужить. Поэтому избранность России — это не осознание своего превосходства, не желание мирового господства и даже не желание мирового учительства (в этом принципиальное отличие понятия русской «избранности» от еврейской и от европейской). Это, прежде всего, Евангелие жизни, то есть жизнь по Евангелию. Именно тут корень русской «непрактичности», неумения хорошо устроиться на земле. Осознание великой религиозной миссии сделало великороссов внутренне очень сильным народом, что помогло им выстоять в борьбе с латинской экспансией эстафету, которой переняла от Тевтонского ордена Польша.

Оставаясь культурной и политической периферией Европы, Польша ощущает свою миссию в продвижении латинства на Восток. Однако огромное польско-литовское государство не только не смогло сокрушить восточного соседа, но и само, более чем на век, стало частью Российской империи. К сожалению, Запад совершает, если так можно выразиться, внутреннее завоевание России. Пётр Великий не ограничился только техническими заимствованиями, но и попытался заимствовать стиль европейской жизни, что, при всех неоспоримых достижениях послепетровской монархии, создавало условия её гибели. В Петербургской империи почти утрачивается осознание духовно-политической миссии России, которое заменяется политическим практицизмом или абстракциями вроде идей легитимизма и Священного союза. При Петре III даже готовится проект запрета на почитание святых, кроме Богородицы и святителя Николая (уступка народным «предрассудкам»). При Екатерине Потёмкин предлагает упразднение монашества. Императрица отвергает этот проект, но монашество претерпевает большие гонения от «просвещённой» власти.

Условное «славянофильство» последних российских самодержцев уже не может исправить положения. В феврале 1917 года наступает крах монархии, но пришедшая к власти интеллигенция желает продолжать именно ту линию имперской политики, которая оказалась наиболее гибельной для русской идеи. «Призрак коммунизма», бродивший, по образному выражению Маркса, по Европе, добрёл до России и, напившись русской крови, превратился в грозную и печальную реальность (как говаривал Бисмарк, для социализма нужна страна, которой не жалко). Однако, парадокс Великой (вне всякого сомнения) Октябрьской революции состоит в том, что, начавшись как радикально-западническая она, в конечном счёте, привёла к длительной эмансипации от Европы. По верному замечанию Арнольда Тойнби, создалась возможность индустриализации без человеческих отношений, присущих капитализму. «Железный занавес», безусловно, — один из важнейших факторов, сделавших столь оригинальным весь советский проект.

Главное же состоит в том, что вновь Западу не только как политической реальности, но и как форме духовно-культурного бытия был противопоставлен иной способ существования, одним из основополагающих принципов которого стало отрицание всевластия денег.

Прав был Георгий Федотов утверждавший, что октябрь 17-го года — это победа московского человека над «европейцем» Петербурга.

В XX веке Россия столкнулась с военным натиском Запада, который представляла сильнейшая страна Европы — Германия. Здесь идеология борьбы с «чуждой Европе» православно-славянской цивилизацией становится совершенно очевидной. Создатель германского флота адмирал Тирпиц приводит цитату из закрытого меморандума германского МИД (1914: «…Выбор нужно сделать в пользу Англии и против России, ибо русская программа несовместима с нашей позицией форпоста европейской культуры. Напротив, разграничение интересов между Англией и Германией вполне возможно. Поэтому нам не нужно флота как условия существования Германии, а следует добиваться максимального ослабления России». Таким образом, опасно-бессмысленное, на первый взгляд, германское наступление на Россию обладало серьёзной внутренней логикой. Германия кайзера видела себя форпостом европейской цивилизации на границе Российской империи, а гитлеровский рейх — форпостом борьбы с большевизмом. После Второй мировой войны борьба с православной цивилизацией приняла изысканно-обманчивую форму «битвы за демократию». Конечно, победа «демократии» предполагала не только, а скорее всего, и не столько падение большевизма, сколько падение созданного русскими государства. В уже далёком 1958 году Конгресс США принял знаменитую декларацию о так называемых «порабощённых народах». В этом документе утверждалось, что из состава Советского Союза должно выделиться четырнадцать государств (по числу союзных республик, но с исключением РСФСР), а из состава самой Российской федерации ещё и «Идель — Урал» (мусульмане Поволжья) и «Казакия».

Успеху этой борьбы с Россией во многом способствовала сама практика советского руководства — поддержка национальных окраин за счёт великорусского центра, фабрикация бесчисленных квазигосударственных образований внутри СССР, формирование малоэффективных, но националистически-агрессивных местных элит, полунигилистическое отношение к русской истории. Драма русской жизни прошлого века состояла именно в том, что крах коммунистического режима необратимо вёл к краху русской государственности в её имперском варианте. Выродившаяся без кровавых сталинских ротаций советская номенклатура оказалась не только не способна перестроить страну, но и сама приняла активное участие в её развале и разграблении…

Тем не менее, заслуга большевиков состоит именно в том, что они, сами того не ведая, сохранили Россию как третий Рим, оторвав её от Запада и превратив в сверхдержаву.

В 1991 году третий Рим испытал тяжелейшее поражение, свои Канны. Эта неудача, однако, не носит необратимого характера. У русского народа, у русской государственности оказался огромный запас прочности. Даже сейчас Россия куда более могущественное государство, чем любая, взятая отдельно, страна Европы (чуть более полувека назад такого не было).

Окончание следует

http://stoletie.ru/geopolitika/treti_rim_protiv_tretego_karfagena_chast₁_2008−04−07.htm