 |
| Православие на Дальнем Востоке | Владимир Амалов | 04.04.2008 |
Страшное зрелище предстоит перед нашими глазами, и особенно страшно оно для тех, кто верил в то, что Христос есть действительно Мессия — Тот, о Ком предсказывали пророки, Тот, Кого ждали десятки тысяч лет. Мессию мы видим распятым на позорном кресте вместе с отъявленными негодяями. Недоумевают ангелы на небе взирая на столь странное для Владыки состояние и еще более недоумевают Его ученики, Его Мать и великое множество народа — свидетели и очевидцы сделанных им чудес и сказанных поучений. Неужели Тот, Чья речь была такова, что никто никогда не говорил так как Этот Человек (Ин 7. 46) обманул их? «Христос стал абсолютным центром их жизни. Когда Христос обратился к Своим ученикам и спросил, не хотят ли они оставить Его, Петр ответил: Господи! К кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни (Ин 6. 68)… Мы видим группу людей, собранную вокруг Того, Кто есть Жизнь Вечная, явившаяся среди преходящего, временного мира, в который грех человеческий ввел смерть и тление; и эта группа людей не может существовать вне своей связи со Христом не потому, что их соединяют узы любви, дружбы, лояльности, а потому что в нем они уже опытно пережили Жизнь Вечную, новое измерение — измерение не личных отношений, а онтологическое, сущностное. И это не просто более полная, более богатая, более прекрасная жизнь, — это инобытие, которое Христос даровал им» [1]. Теперь же все их чаяния и надежды погребены под тяжестью постигшего разочарования.
Архиереи, книжники — хранители веры, предстоятели богоизбранного народа (который ждал Его столько лет, который торжественно встречал Его при входе в Иерусалим, а ныне свирепствует: «Распни! Распни Его!») отдают Спасителя на поругание и смерть. Иуда, ученик его, которому Он вверил Тайны Божии, продал Его за тридцать сребреников. Петр, другой ученик, поклявшийся в верности даже до смерти, трижды отрекся от Него. И он же, вместе с двумя другими самыми близкими учениками не смог заставить себя побыть со Христом в минуты тягчайших до кровавого пота душевных мучений. Все отвернулись от Него, все покинули, кажется, что и Отец оставил Сына (Мф 27. 46). И даже те, кто были распяты вместе с ним, «поносили Его» (Мф 27. 44).
Бог побежден, Бог мертв, Бог окончательно и бесповоротно изгнан из общества человеческого. Он не нужен человеку. Человеческая ненависть сильнее Божественной любви. Бог на кресте!
За несколько часов до того, как сотник и те, которые с ним стерегли Иисуса, видя землетрясение и все бывшее, устрашились весьма и говорили: воистину Он был Сын Божий (Мф 27. 54), сердечная уверенность в Божестве Распятого и Его абсолютной любви появилась еще у одного из очевидцев зловещего торжества людской слепоты. Христос, повиснув поверженный и поруганный на кресте, исполненными совершенного человеколюбия словами, которые, по словам блаженного Феофилакта, «обнаруживают много собственной власти» [2], говорит: «Отче! Прости им». И, слыша эти слова, один из разбойников вдруг ощущает в себе некий мгновенный сущностный переворот. Он пересматривает всю свою жизнь с другой позиции — с позиции видения Любви и понимания своего отдаления от Нее. Его, уже открытого для Господа сердца, коснулась Божия благодать, и он, осознав свое истинное положение, уже более не злословит Христа, но пытается вразумить и другого разбойника. Он говорит ему буквально: остановись, познай свое положение, неужто ты и сейчас в эти минуты принимающий достойное по своим делам осуждение, когда поверженный и не имеющий возможности исправить положение, не имеешь благоговения перед Тем, кто страдает из-за злобы людской, из-за зависти фарисейской, но говорит «прости им»? Ведь Он — истинный Бог, неужели нет у тебя страха перед Ним? И повернувшись к Христу, он, уже изнеможенный страданиями, из последних сил, с горькими слезами покаяния, понимая, что он не только не достоин просить его о чем-то, но и смотреть на Него, осознавая существование иной, нетленной, благодатной, пасхальной жизни, показывает в своих словах всю глубину смирения: «Господи, вспомни обо мне, воскреси меня и прими меня в Горний Иерусалим, когда Ты явишься в Своем царском величии». Христос, отвечая на эту мольбу, говорит: «истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю» (Лк 23. 43). Господь тем самым дает ему понять, что будет просьба его исполнена, что он получит просимое и даже более того: «ныне же будешь со Мной в раю», — Он говорит, давая уверенность уверовавшему разбойнику, что они вместе войдут в рай.
«В Его смерти есть нечто, что принадлежит Ему Одному, — пишет митрополит Антоний Сурожский. — Мы спасены смертью Христа не потому, что она была чрезвычайно жестока. Смерть Христа единственна тем, что Иисус из Назарета не мог умереть. Мы знаем из писаний апостола Павла, из веры церковной, что смерть — следствие греха, понятого как наше отпадение от общения с Богом. А Христос — Сам Бог воплощенный; неотделимое от Его Божества, Его человечество, истинное Его человечество за пределами смерти. Воплощенный Сын Божий в самой Своей плоти, самом Своем человечестве не подвластен тлению и умиранию. И, однако, Он умирает, В этом парадокс и трагедия, не знающая себе равных. Один православный святой говорит, что в Воплощении Христа сошлись два события. С одной стороны, Он становится человеком и открывает, являет нам подлинное человечество, к которому мы призваны, человечество, укорененное в самой Божественной жизни, неотделимое от Бога, неподвластное смерти. Но чтобы стать одним из нас, истинно разделить наши страдания и отверженность, Христос берет на Себя все тягчайшее бремя человеческого состояния, все ограничения, по существу чуждые Его прославленному человечеству: боль и усталость, голод и жажду, самую возможность смерти; и когда час Его приходит, Он умирает на Кресте нашей смертью, но смертью более страшной, чем наша. Мы умираем потому, что вымираем, тело наше увядает и отпадает, мы не можем дальше жить. Если в течение этой преходящей жизни мы достигли познания Бога, общей с Ним жизни, тогда умирание для нас — уже не поражение, а новый избыток и полнота жизни, как говорит об этом апостол Павел, когда пишет, что смерть для него означает не потерю жизни, а облечение в жизнь вечную. И, однако, смерть — всегда трагедия для нас; тело и душа разлучаются, цельность человеческого существа нарушается, и мы должны ждать воскресения тела и победы Жизни Вечной, чтобы стать поистине и в полноте тем, чем мы призваны быть.
Но в смерти Христа происходит нечто иное. Он умирает, хотя умереть не может; Он умирает, хотя бессмертен в самом Своем человеческом естестве, нераздельно соединенном с Божеством. Его душа, не разлучаясь с Богом, вырвана из Его тела, несмотря на то, что и душой и телом Он остается в единстве с Богом. Он будет во гробе нетленный до третьего дня, потому что Тела Его не может коснуться тление. Оно исполнено Божественного Присутствия. Оно охвачено Им, как меч охвачен огнем в горниле, а душа Христова сходит во ад в блистании славы Его Божества. В смерти Христа бессмертное тело отрывается от бессмертной души, тело, которое не может умереть, от души, которая жива, остается живой навеки. Это делает смерть Христа трагедией, превосходящей наше воображение, неизмеримо превосходящей любое страдание, которое мы можем по-человечески вообразить или пережить. Смерть Христа это акт высшей любви; Он сказал истину, говоря: Никто не отнимает Мою жизнь у Меня, но Я Сам отдаю ее… Никто не мог убить Его — Бессмертного; никто не мог угасить этот Свет, который есть сияние славы Божией. Он отдал Свою жизнь, принял невозможную смерть, чтобы разделить с нами всю трагедию нашего человеческого положения» [1].
Христос умирает, чтобы кровью Своей купить нам прощение грехов, искупить их. Он, пришедший к нам в нашем же падшем образе, принимает и смерть человеческую, что бы обновить этот образ, восстановить его в прежнем величии. Более того, в искуплении «дается больше, большая благодать, чем простое возвращение к первозданному состоянию, чем простое восстановление утраченного в грехопадении. Ибо Слово стало плотью, и человек непреложно стал сожителем Бога. Тление упразднено, Тварь получила окончательную устойчивость через тело Бога. Создалась новая тварь"[3].
Почему же предсмертное разбойничье прошение, молитва не достигшего в жизни ничего кроме смертной казни за преступления так прочно вошла в состав нашего, православного богослужения наряду с молитвами преподобных Отцов? Как понять нам сегодня «помяни нас Господи, егда приидеши во Царствии Твоем»?
Разбойник, возможно только едва слышавший о Благой Вести (в отличии от тех, кто ходил с Ним), видел только раны Христовы, видел его кровь, слышал поношения и ругательства в Его адрес и даже сам злословил Его. Но как высоко вознесся этот разбойник благодаря своей вере (конечно же, при поддержке благодатной Божией руки). Так и мы, видя, что вход в Царствие Небесное, вход в жизнь со Христом возможны при осознании того, что растрачивая то, что даровал нам Отец, мы проводим жизнь напрасно (вспомним притчу о блудном сыне), осознании того, что мы сами для себя ничего и не можем сделать, научаемся благоразумию того разбойника, его пламенной вере в Божие милосердие.
И не понять иначе слова этой смиренной молитвы, как мольбу сокрушенного сердца мытаря, который не смел и глаз поднять к небу: «Боже, будь милостив ко мне, грешному», и как слова молитвы, которой молится Церковь в дни Великого поста: «Жизнодавец! открой мне двери покаяния, ибо душа моя с раннего утра стремится к Твоему святому храму, так как ее храм телесный весь осквернен; но Ты, как щедрый, очисти его по Твоей безмерной милости. Я, несчастный, помышляя о множестве совершенных мною беззаконий, трепещу страшного дня суда; но, надеясь на Твою безмерную милость, как Давид, взываю к Тебе: помилуй меня, Боже, по великой Твоей милости».
Эта молитва — просьба осознавшего невозможность пребывания грешника со Христом о снисхождении и милости к нему.
