 |
| Русское Воскресение | Иван Дронов | 02.04.2008 |
«Ах, не играйте вы слишком крепко на дворянстве — как раз попадёте на фальшивой ноте!» — увещевал князя Победоносцев в одной из записок [3]. «Советую, — писал он в другой записке, — не говорить о председателе Кахановской Комиссии; скажите лучше — с влиятельным членом. Неловко обвинять прямо Каханова в желании уничтожить дворянство…» [4] А по иному вопросу Победоносцев даже требовал: «Лучше помолчите, лучше и для дела…» [5] Подчас опека «Гражданина» становилась мелочной. Возмущение Победоносцева могло вызвать даже упоминание в журнале о рождественской ёлке: «В статье сегодняшней „Добрая мысль“ — фальшивая нота и мысль! — обрушивался он на Мещерского. — Самая ёлка есть фальшь на Русской земле и превращена в пущую фальшь нашими благотворительными дамами!..» [6] Некоторые установочные записки Победоносцева Мещерский включал в тексты своих дневников на страницах «Гражданина» как свои собственные [7]. И тогда князь слышал слова одобрения из уст грозного ментора: «Последние NN „Гражданина“ очень удовлетворяют меня, не сомневаюсь в успехе, если так пойдёт…» [8]
Именно на страницах «Гражданина» в мае 1882 г. Победоносцев наткнулся на имя Д.А.Толстого, которым Мещерский предлагал заменить Н.П.Игнатьева, дискредитировавшего себя играми в Земский собор. Высказанная Мещерским идея настолько пришлась по душе обер-прокурору, что он ухватился за неё и употребил всё своё влияние, чтобы убедить царя назначить Толстого министром внутренних дел [9]. Это участие Мещерского в назначении, которое Александр III вскоре признал в высшей степени удачным, сыграло, видимо, немаловажную роль в возвращении царём своего благорасположения князю.
Толстой также не забывал услуги, оказанной князем. При посредничестве графа Мещерский испросил у Александра III казённую субсидию для «Гражданина» [10]. Размер этой субсидии в 1882- 1887 г. составлял 3 тыс. руб., ежемесячно выдаваемых князю из сумм Министерства внутренних дел товарищем министра И.Н.Дурново [11]. Рептильное положение его журнала нисколько не смущало Мещерского. На все намёки и укоризны в продажности он отвечал вопросом: «Если хамы нашей печати находят светлыми деньги, идущие на жидовские издания из разных банков, то интересно было бы понять, почему деньги, идущие от правительства на помощь хорошим изданиям, должны быть признаны тёмными?..» [12]
Помимо «Гражданина», выходившего дважды в неделю, Мещерский с 1884 г. регулярно передавал через доверенных лиц царю особый рукописный «Дневник», в котором помещал «и мысли, и слухи, и толки, и сплетни», по цензурным соображениям не попадавшим на страницы «Гражданина». Наиболее часто затрагиваемой темой в этом «Дневнике» Мещерского сразу стала ситуация в Министерстве финансов. Тяжёлые последствия русско-турецкой войны 1877−1878 гг. и экономический кризис первой половины 1880-х гг. обрекли российский бюджет на хронический дефицит, который ведомству Н.Х.Бунге никак не удавалось преодолеть. Мещерский, однако, видел в этом злую волю ближайших сотрудников либерального министра финансов. Под огонь его критики попадали прежде всего директор Департамента окладных сборов А.А.Рихтер, вице-директор того же Департамента В.И.Ковалевский, управляющий Крестьянским и Дворянским банками Е.Э.Картавцев, которых князь называл то «красными», то «динамитчиками и анархистами», то агентами Бисмарка и еврейских банкиров [13]. В экономическом курсе, проводимом Бунге и его помощниками, угадывались, по мнению Мещерского, «несомненные попытки вести политику финансов к такому острому положению, чтобы, указывая на оное, можно было бы сказать: да, одно спасение в конституции!..» [14]
Поэтому в смене руководства финансового ведомства Мещерский усматривал «единственное верное средство спасти нашего Государя от того проклятого политического заговора, который деятельно осуществляется под прикрытием добродушного Бунге в Министерстве Финансов, где несколько человек хотят привести Государя посредством банкрота и бунтов к тому, чтобы Его вынудить отречься от Самодержавия… Их заговор не политический, он под суд не ведёт; нельзя их привлечь к ответственности за то, что они желают конституции, и вдохновляют Бунге в таком духе, который им нужен. Бумаги и дела следов заговора не носят, но результаты зато выражают их замысел: вы видите застой полнейший, недоверие к времени полное, безработица везде и дефицит растёт не по дням, а по часам. Против этого одно спасение: изгнать поскорее всех этих людей из Министерства Финансов, а для этого нужно назначить нового министра финансов…» [15]
С декабря 1885 г. князь в своих «секретных» дневниках настойчиво предлагал царю назначить вместо Н.Х.Бунге Ивана Алексеевича Вышнеградского. «С назначением Вышнеградского, — обещал Мещерский, — немедленно прекратился бы маразм. Во главе финансов стал бы умный русский человек, ясно понимающий нужды России и времени и отлично знакомый со всеми врагами русских интересов в областях банков и биржи…» [16]
В критике министерства финансов Победоносцев не отставал от Мещерского, но настойчиво предлагаемая последним на место Бунге кандидатура Вышнеградского была встречена обер-прокурором в штыки. По свидетельству Мещерского, 17 декабря 1886 г. в разговоре между ними Победоносцев отозвался о назначении Вышнеградского как о «вещи мудрёной и опасной». «Вышнеградский, — заявил Победоносцев, — прошёл через медные трубы; ну значит, на нём остались следы этого прохождения, волею-неволею этот человек должен был возиться с разными тёмными личностями!..» В ответ Мещерский обвинил Победоносцева в «пуризме» и указал на отсутствие альтернатив, ввиду «критического и безвыходного» положения финансов и неимения «другого Вышнеградского по гению, но с душою ангела» [17]. Собеседники не нашли взаимопонимания.
Однако Александр III, по-видимому, склонялся к точке зрения Мещерского, тем более что в пользу Вышнеградского вёл бурную агитацию и М.Н.Катков [18]. В апреле 1886 г. царским повелением Вышнеградский был назначен членом Государственного совета, а 1 января 1887 г. — министром финансов. Назначение Вышнеградского, состоявшееся вопреки воле Победоносцева, вызвало у него крайнее раздражение. В первой половине 1880-х гг. безраздельное влияние обер-прокурора позволяло ему расставлять на важнейшие государственные посты своих выдвиженцев: М.Н.Островского — министром государственных имуществ в 1881 г., И.Д.Делянова — министром народного просвещения в 1882 г., Е.М.Феоктистова — начальником Главного управления по делам печати в 1883 г., Н.А.Манасеина — министром юстиции в 1885 г. Однако назначение Вышнеградского, несмотря на протводействие главы Синода, явственно обозначило начало заката эры Победоносцева. «Что ноньче я могу, я ничего не могу, ноньче по „Гражданину“ людей назначают!» — сетовал Победоносцев [19].
Ещё более серьёзный урон понесла группировка Победоносцева летом 1887 г. со смертью М.Н.Каткова, чьи «Московские ведомости» всегда оказывали мощную информационную поддержку этой группировке. Смерть Каткова (а также умершего ещё раньше, в январе 1886 г., И.С.Аксакова) отдавала в руки редактора «Гражданина» монополию в консервативной публицистике. «Каткова уже нет, — констатировал Мещерский в письме к царю, — из известных по своей преданности правительству и консервативным принципам остался я один…» [20] Новый статус Мещерского как лидера консервативной печати позволил ему летом 1887 г. добиться согласия Александра III на преобразование «Гражданина» в ежедневную газету. С 1 октября 1887 г. «Гражданин» начал выходить в ежедневном формате, благодаря выдаваемой Мещерскому из государственного казначейства секретной субсидии, которая отныне составляла 98 тысяч руб. в год. Столь щедрая поддержка стала возможной не только благодаря расположению императора, но и содействию княжеских выдвиженцев — Вышнеградского и Дурново [21].
Вместе с тем Мещерский начинает интригу с целью завладеть и «Московскими ведомостями», что вызвало яростный отпор со стороны Победоносцева. Сплочённая группа бюрократов во главе с обер-прокурором отстаивала кандидатуру С.А.Петровского на вакантное место редактора «Московских ведомостей», Мещерский выдвигал своих претендентов: сотрудника «Гражданина» поэта А.А.Голенищева-Кутузова и историка Д.И.Иловайского. Суть конфликта князь подробно разъяснил в письме к царю 12 октября 1887 г.: «Два слова о варящейся теперь каше отдачи «Московских ведомостей"… Делянов совсем, а Победоносцев отчасти совсем одурачены и обойдены в этом деле гаденькою денежною интригою. Они стоят горою за отдачу «Московских ведомостей» Петровскому, бывшему у Каткова смиренным прислужником. Но барин умер, и холоп возомнил и стал нагл и нахален в своих замыслах… Почему же за него стоят? Увы, по простой причине: его выдвигает Феоктистов, начальник печати, а Феоктистов получал от Каткова содержание как корреспондент из Петербурга «Московских ведомостей», а Петровский обязался ему платить втрое больше. Вот и всё. А так как Островский живёт с мадам Феоктистовой, то и Островский горою за Петровского… И вот на совещании у Делянова они забраковали — шутка сказать кого — графа Кутузова, идеала чести и смелости, Иловайского, — а Петровского выбрали. Победоносцева не было на совещании, но Феоктистов заговаривать зубы Победоносцеву умел не раз…» [22]
Борьба за «катковское наследство» стала причиной поднятого в июле 1887 г. усилиями клики Победоносцева скандала вокруг странных отношений князя Мещерского и некоего горниста одного из гвардейских полков. Мещерский был обвинен в мужеложстве [23]. Сам князь решительно отвергал подобные наветы, и, в свою очередь, в письме к царю разоблачал своих противников: «Допустив даже, что все взводимые на меня клеветы правдоподобны, что они значат сравнительно с тою мерзостью, про которую Победоносцев отлично знает, — продажи Феоктистовым Островскому жены и сожития втроем, при условии, что за это Феоктистов пользуется милостями Островского. По-моему, нет мерзости на свете мерзее этой, и что же? Тот же Победоносцев, который отлично знает, что летняя история моя — это клевета и ложь… этою клеветою чернит меня и смущает Вас, и тут же, всё зная про Феоктистова, находит согласуемым с Вашими интересами поддерживать сделку Феоктистова с Петровским…» [24]
«Война компроматов» формально не принесла решающего успеха ни одной из сторон. Редактором «Московских Ведомостей» был назначен Петровский. С другой стороны, Александр III не внял скандальным обвинениям в адрес Мещерского и полностью сохранил своё доверие к князю. Не повлиял на решение царя и серьёзный разговор с глазу на глаз с Победоносцевым в Гатчине осенью 1887 г. Обер-прокурор Св. Синода попытался разъяснить Александру III «всю нелепость создания какой-то силы в лице Мещерского, безнравственность коего давно известна, а между тем ему дают деньги на издание газеты, к нему постоянно собираются некоторые министры, как Вышнеградский, Делянов, Дурново, Филиппов, которые думают иметь в Мещерском поддержку. Сам граф Толстой циркулярно рекомендовал волостным правлениям подписаться на газету Мещерского… Всё это Победоносцев высказал государю, предостерегая его против слишком близких с Мещерским сношений…» [25] Однако красноречие обер-прокурора не возымело действия, и с этого времени уже советы Мещерского, а не Победоносцева, становятся определяющими при назначениях на высшие посты в правительстве.
Любопытно, что и в декабре 1887 г., и весною 1888 г. Мещерский в глубоко прочувствованных письмах призывал Победносцева к взаимному покаянию и прощению обид, протягивая руку примирения. Князь указывал на то, что раздоры между консерваторами ослабляют позиции защитников самодержавия [26]. Однако ответа так и не дождался.
Во второй половине царствования Александра III между бывшими соратниками происходят яростные схватки вокруг вакантных министерских портфелей, которые неизменно заканчиваются победой Мещерского. В 1889 г. на место государственного контролёра назначается приятель Мещерского, давний сотрудник «Гражданина» Т.И.Филиппов. При этом Мещерскому пришлось выдержать нелёгкую борьбу. Победоносцев неоднократно письменно и устно предостерегал царя против назначения Филиппова, выдвигая, со своей стороны, кандидатуру А.А.Половцова. Покидавший пост государственного контролёра Д.М.Сольский в разговоре с Александром III также назвал Тертия Филиппова «неподходящим» преемником себе. Однако слово Мещерского перевесило все возражения [27]. «Господь да благословит Вас! Указ получен», — писал князю Филиппов 26 июля 1889 г., прекрасно понимая, кому он обязан своим назначением [28].
В апреле того же года занял место министра внутренних дел И.Н.Дурново, которого Мещерский в письмах к царю прочил в преемники графа Д.А.Толстого, начиная с лета 1884 года. И в этом вопросе князю удалось заблаговременно сломить сопротивление Победоносцева, отстаивавшего кандидатуру Н.А.Манасеина. Суть конфликта отразилась в разговоре Мещерского с петербургским градоначальником П.А.Грессером, записанном в княжеском «Дневнике» для царя 4 сентября 1887 г.: «Явился вопрос: ну, а если граф Толстой уйдёт, что тогда будет? Грессер сказал мне: я боюсь гуляющего слуха по городу, что Победоносцев спит и видит на месте Толстого Манасеина. — Оба вместе мы сказали: не дай этого Бог! И если я это сказал, то потому, что твёрдо уверен в том, что Манасеин при всём своём уме ничего не знает о тех разнообразных сферах жизни государственной и общественной, которые обставляют со всех сторон область министра внутренних дел, и ещё меньше знает интересы и нужды России, не говоря уже о том, что он ещё вчера был заклятым врагом дворянства и всего консервативного строя нашей старой жизни… Перебрав в разговоре того или другого из кандидатов, мы всё-таки пришли к одному и тому же лицу, то есть к И.Н.Дурново, у которого опыт есть, большой такт и знание России живое, а не теоретическое…» [29]
Новое столкновение произошло в конце 1888 г., когда в Государственном Совете разгорелись баталии вокруг закона о земских начальниках. Внесённый Министерством внутренних дел проект подвергся ожесточённым нападкам оппонентов, в числе которых оказался и Победоносцев. Когда чаша весов начала склоняться в их пользу, Мещерский написал энергичное послание самому императору с требованием вмешаться. «По первоначальному проекту, — объяснял князь, — предполагалось мирового судью в уезде, как учреждение ненужное и вредное в иных случаях, вовсе упразднить и заменить участковыми начальниками… В этом именно заключалась суть проекта, его спасительная сила, ибо кроме духа кляузничества, мировой судья представлял собою в уезде главную причину падения правительственной власти, и притом по выбору. И что же? Победоносцев и Манасеин на предварительном совещании исторгли от гр. Толстого роковую уступку; она заключалась в том, чтобы сохранить мировых судей, а дела их разделить между ними и между новыми участковыми начальниками!.. Манасеин и Победоносцев, оба бюрократы, понятия не имеющие о деревне и о провинции, добились от Толстого, пользуясь его болезнью, такой уступки в проекте участковых начальников, которая оказалась равносильною не только уничтожению проекта, но и ухудшению положения в будущем сравнительно с нынешним…»
«При этих условиях, — пугал Мещерский царя, — несомненно, задуманная реформа вот что произведёт: она ухудшит безвластие и хаос в уезде, она парализует силу нового участкового начальника; она вызовет новый антагонизм между ведомствами на месте, в мире мужиков; она вызовет взрыв разочарования в одних и негодование в других вследствие обложения двойными сборами, и всё это в руку — кому же? — социалистам и шайке Лориса, хотящей посредством безначалия довести до необходимости конституции…» [30]
Своё письмо князь подкрепил рядом закулисных интриг и серией статей в «Гражданине», ратующих за ликвидацию института мировых судей одновременно с принятием закона о земских начальниках. Эта активная кампания окончилась известной высочайшей резолюцией 28 января 1889 г., неожиданно для всех решившей дело в точном соответствии с пожеланиями Мещерского [31].
Росту авторитета Мещерского в глазах Александра III способствовала и знаменитая «вендрихиада». После крушения царского поезда у станции Борки в октябре 1888 г. император возымел намерение навести порядок в изрядно запущенном российском железнодорожном хозяйстве. Мещерский откликнулся предложением назначить в Министерство путей сообщения на должность специального инспектора с неограниченными полномочиями полковника А.А.Вендриха, обещая, что тот будет беспощадно «душить мошенников и вводить экономию». Царь утвердил назначение. «Путейское ведомство переживало тяжкие дни, — вспоминал современник событий. — На железных дорогах свирепствовал полковник Вендрих. Этого честного, но крутого немца сочинил князь Мещерский, указав на него императору Александру III, как на единственного человека, способного рассеять хаос русских железных дорог… Вендрих разворотил осиное гнездо «кукуевцев» (так называли путейское ведомство в память катастрофы у ст. Кукуево)… Вендрих крошил, начальники дорог сходили с ума и по России пронёсся стон от «вендрихиады"…» [32] Силовой энергичный стиль полковника пришёлся по вкусу Александру III; он даже собирался выдвинуть Вендриха на пост министра путей сообщения, и лишь всеобщее сопротивление столичной бюрократии, повергнутой в ужас самоуправством полковника, заставило царя отказаться от своего намерения. Однако Александр III ещё раз убедился, что, несмотря на поразившее консервативный лагерь «отсутствие людей», о котором не переставал вздыхать Победоносцев, князь Мещерский умудрялся выискивать и рекомендовать весьма успешных, с точки зрения царя, деятелей…
Перемены, последовавшие в судьбе Мещерского начиная с 1887 г., благоприятно отразились и на бытовой стороне жизни князя. До сих пор Мещерский постоянно испытывал материальные трудности. Полученная им по разделу наследства после смерти отца (1876 г.) доля целиком ушла на оплату долгов по изданию «Гражданина». Теперь же щедрые субсидии позволили ему завести собственную типографию, которая, благодаря покровителям Мещерского в высшей администрации, стала получать выгодные казённые заказы. Закончились скитания по гостиницам и меблированным комнатам. Отныне Мещерский поселился в квартире дома N 6 по Гродненскому переулку, где прожил более 20 лет. В этом же доме находилась и редакция «Гражданина». У Мещерского появился собственный выезд, дача в Царском Селе… Вокруг редактора «Гражданина» сформировался кружок молодых людей, которых Мещерский называл своими «воспитанниками» и «духовными детьми». Пользуясь своим влиянием и связями, князь усиленно проталкивал вверх по карьерной лестнице этих «духовных детей», среди которых выделялись будущий флаг-капитан Николая II К.Д.Нилов, печально знаменитый аферист И.Ф.Манасевич-Мануйлов, известный журналист, сотрудник «Гражданина» И.И.Колышко и Н.Ф.Бурдуков. Последнего Мещерский, не имевший ни жены, ни детей, объявил в своём завещании наследником. В обществе, однако, Бурдукова, как и других «духовных детей», считали просто-напросто «миньонами» Мещерского. О Нилове, например, С.Ю.Витте писал: «Он в молодости был очень любим князем Мещерским, так что у князя Мещерского имеются на его столе различные фотографические карточки мичмана Нилова в различных позах. Тогда он был красивым молодым человеком…» [33]
Помимо продвижения «духовных детей», своё всё возрастающее влияние Мещерский использовал для бесцеремонного вмешательства в правительственную деятельность. В мае 1892 г. в Петергофе состоялось свидание Мещерского с царём, на котором, обсуждался вопрос о кадровом составе Государственного совета [34]. Оппозицию последнего контрреформам князь приписывал преобладанию в нём либеральных бюрократов и рекомендовал изменить принцип выдвижения кандидатур в члены Государственного совета, предлагая назначать не только «петербургских сановников» и министров-бюрократов, но и администраторов-практиков из числа провинциальных губернаторов. Взгляды Мещерского нашли полное понимание у царя, и результатом этого свидания стало смещение государственного секретаря А.А.Половцова, олицетворявшего для Мещерского не только «шуваловскую партию» с её «нерусскими инстинктами», но «связь со всеми денежными тузами и воротилами, не исключая, разумеется, и жидовских» [35].
В 1892 г. политическое влияние Мещерского достигло апогея. Фактически ни одно из крупных назначений этого года не обошлось без веского слова редактора «Гражданина». Весной 1892 г., когда Вышнеградский рекомендовал С.Ю.Витте на пост министра путей сообщения, Александр III первым делом поинтересовался мнением Мещерского о кандидате и лишь после одобрения последнего назначил Витте министром [36]. А после того, как в августе 1892 г. Витте заместил внезапно заболевшего Вышнеградского, то на освободившееся место министра путей сообщения был назначен другой преданный сторонник Мещерского А.К.Кривошеин. Членами Государственного совета в том же году сделались выдвиженцы Мещерского пензенский губернатор А.А.Татищев и черниговский — А.К.Анастасьев. Тесно взаимодействовали с князем также петербургский градоначальник П.А.Грессер и управляющий Дворянским и Крестьянским банками А.А.Голенищев-Кутузов. Все эти государственные деятели, так или иначе обязанные Мещерскому своей карьерой, собирались по средам на квартире Мещерского для собеседований, и эти собрания князь самодовольно называл «форумом». В декабре 1892 г. в «сферах» начали всерьёз поговаривать о возможности назначения самого князя Мещерского в члены Государственного совета [37].
Разумеется, даже в эти годы Мещерский не был всесильным «временщиком», влияние которого являлось бы решающим при принятии политических решений. Сила князя, как справедливо заметил А.А.Половцов, заключалась в том, что «он говорит в тон» господствующему в Гатчине настроению [38]. Но это настроение в правительственных и придворных кругах Мещерский старался создавать всеми доступными ему способами, и не без успеха. Разумеется, нельзя преувеличивать роль князя, но нельзя и сводить её лишь «к далеко не всегда принимаемым советам» [39]. А.С.Карцов в своей диссертации обстоятельно проанализировал механизм функционирования княжеского салона как инструмента «вневедомственного влияния», как центра согласования и продвижения интересов различных группировок правящей элиты. С точки зрения, Карцова определённой институционализации салона Мещерского (просуществовал около 40 лет: с 70-х годов XIX в. до 1914 г.) способствовала «очевидная нужда верховной власти во внебюрократических каналах консультации и подбора кадров». Соглашаясь в целом с такой «реконструкцией» княжеского салона, заметим, что в трактовке Карцова несколько теряется личность самого Мещерского, которая как бы превращается в функцию или «равнодействующую» сложных взаимоотношений «элитных и лоббистских групп», «социальных слоёв» и «коллективных образований» [40].
Нам представляется, что Мещерский не был только ширмой каких-то группировок, своего рода «коллективным Мещерским». Обыкновенно князь играл «свою игру», искусно создавая впечатление перед царём, что он выступает транслятором чаяний той или иной значимой группы политической элиты, а перед бюрократией и обществом — что является выразителем воли и мысли государя. Как писал царю в 1892 г. нижегородский губернатор Н.М.Баранов, «помощью целой системы манипуляций г. Мещерскому удалось уверить множество легковерных людей, что он, Мещерский, есть редактор негласного «Правительственного Вестника», что газета его веский настольный журнал и что сам он, неся знамя дворянства, призван быть комментатором высших правительственных идей, симпатий, целей, желаний и стремлений». В действительности, полагал Баранов, «Гражданин» — это «подмостки зловредного фигляра», а «знамя г. Мещерского это есть бутафорская тряпка из его собственного балагана» [41].
В.Н.Коковцов в своих воспоминаниях описывал ту же самую «систему манипуляций» Мещерского, с которой ему пришлось столкнуться в годы своего пребывания в должности председателя Совета министров (1911−1914). Чутко улавливая перемены в политической атмосфере, собирая всевозможные «слухи и толки», Мещерский самоуверенно и развязно обсуждал в «Гражданине» якобы предстоящие увольнения и назначения высокопоставленных чиновников. Время от времени предсказания Мещерского сбывались. «Отсюда, — пишет Коковцов, — как-то невольно, мало-помалу, возникает впечатление о влиянии газеты, о доступности для неё, по крайней мере, достоверных сведений из центров действительного осведомления. Такое впечатление, в свою очередь, ведёт в известных кругах к возникновению желания сблизиться с тем, кто так умело угадывает события, а может быть, даже косвенно располагает возможностью направлять их. Отсюда — только один шаг до стремления людей приблизиться к этому очагу, до желания пользоваться им в своих личных интересах, до готовности идти по пути его советов и указаний».
С другой стороны, важнейшим элементом этих манипуляций становится создание себе Мещерским ореола особы, приближенной к императору. Для этого «он начинает по всяким поводам, а часто и без малейших поводов, писать государю письма, навязывая свои взгляды на людей и на дела, и не смущается тем, что многие письма остаются долго или даже вовсе без ответа. Он продолжает писать и писать, добиваясь от времени до времени и личных аудиенций, которые приносили ему двойную пользу. На них он старается устраивать свои личные дела или «радеть родному человеку», убеждая тем воочию свой антураж в своём исключительном положении, а ещё более он широко рассказывает направо и налево, что он говорил государю и что ему говорил государь, безотносительно к тому, отвечало ли это истине или нет, и этим снова вселял он не только среди высших провинциальных чиновников, аккуратно ездивших к нему на поклон, но иногда и среди многих высших столичных сановников такую же веру в его влияние…» [42]
Мещерский не стеснялся навязывать роль рекламного агента своего журнала самому императору. «Дерзаю просить и умолять Вас, Государь, — писал он Александру III, — при случае, к слову, упоминайте о «Гражданине» при министрах, Великих Князьях, дабы слагалось впечатление, что Вы уважаете этот журнал и интересуетесь им. Я убеждён, что два, три слова мимоходом Вами пророненные, будут иметь благотворную силу на судьбу «Гражданина» в известных сферах Петербурга» [43].
Таким образом, авторитет Мещерского держался в значительной степени на блефе и иллюзии, разных qui pro quo, что не мешало, однако, этому фантомному образу подчас оказывать вполне ощутимое влияние на ход событий. Устойчивость этой политической фантасмагории объясняется, конечно, не только виртуозностью Мещерского или какими-то другими его личными качествами, но и рядом объективных причин. Во-первых, рождению подобных миражей много способствовала внутренняя противоречивость социально-экономического курса самодержавия, приобретавшая подчас, если употребить психиатрическую терминологию, шизофренические черты. С одной стороны, правительство (особенно в царствование Александра III), стремясь к расширению и упрочению своей социальной базы, предпринимало разнообразные усилия, направленные на консервацию полуфеодальных отношений в деревне, на прикрепление крестьян к земле и к общине, на восстановление доминирующего положения поместного дворянства. С другой стороны, то же самое правительство преследовало цели всемерного развития промышленности, торговли, железнодорожного транспорта, вынуждаемое к тому объективными экономическими, политическими и военными потребностями. Однако рост современных капиталистических секторов в промышленности и финансах, проникновение рыночных отношений в сельское хозяйство, втягивание России в систему мирохозяйственных связей неотвратимо подтачивали все вековые устои экономического быта как барина, так и мужика. Размывание же феодально-патриархального порядка в деревне неумолимо вело к исчезновению главнейшей исторической опоры самодержавного строя.
Это фундаментальное противоречие в политике самодержавия не укрылось от внимания современников. «Не может быть сомнения в том, — считал, например, А.А.Кизеветтер, — что неудержимое преображение России в течение второй половины XIX столетия из страны архаического натурального хозяйства в страну растущего безостановочно капитализма прямым путём вело Россию к неизбежному переходу от патриархального самодержавия к буржуазной конституции. Не может быть сомнения также в том, что экономическая политика и Вышнеградского и Витте, — совершенно независимо от их личного политического profession de foi, внушаемого либо традицией, либо карьерными соображениями, — лила воду на мельницу конституционного движения, развившегося в широких слоях общества…» [44]
Но при этом режим самодержавия, ощущая себя висящим на воздухе, но не допуская и мысли о конституционной реформе, судорожно пытался нащупать привычную с крепостных времён почву под ногами — преданных дворян и верных мужиков, заслоняемых буржуазной и чиновной интеллигенцией. Вот в этой-то исторической ситуации князь Мещерский — не гений зла и не ангел света, а всего лишь умный человек и талантливый журналист, лично честный, хотя и не без склонности к интригам, — и превращался в политическую фантасмагорию. Попытки выстроить неформальные каналы донесения «правды», «гласа народного» к престолу, помимо публично-правовой, «регулярной» сферы, через медиумов, подобных Мещерскому, мистифицировали и фальсифицировали отношения власти и общества. Не доверяя не только парламентарным, но и бюрократическим механизмам обратной связи, самодержавие искало контактов с «землёй» в области личных, произвольных отношений, где подобные контакты быстро приобретали иррациональный характер. «Целый ряд людей, не занимавших никакого служебного положения, достигли высокого звания царских советчиков, — вспоминал князь С.М.Волконский, — одни пользовались официальным признанием, другие находили возмещение за отсутствие гласности в большей близости к личности царя. Таковы: князь Мещерский, издатель «Гражданина»; генерал Богданович; оккультист француз Папюс; заменивший его, чуть не парикмахер, Филипп; предсказатель погоды Демчинский; тёмный князь Андронников и, наконец, — Распутин. Интересная галерея для будущего историка. Это, конечно, ступени, которыми самодержавие сходило в могилу…» [45]
Одной из таких ступеней можно считать поражение Победоносцева в борьбе с Мещерским за влияние на царя в конце 1880-х гг. Поражение это, с одной стороны, было обусловлено разочарованием Александра III в способности обер-прокурора и его клевретов предложить конструктивную программу нового, постреформенного правительственного курса. Победоносцев, незаменимый в роли душителя либеральных веяний, никак не подходил на роль генератора свежих идей. В начале царствования, когда перед императором стояла задача прежде всего притушить революционные и оппозиционные очаги, Победоносцев пользовался доминирующим влиянием. Позднее на первый план вышли вопросы, куда и как идти дальше, и здесь обер-прокурор ничего не сумел предложить царю, кроме пресловутого «подмораживания». Александр III жаловался С.Ю.Витте, что «из долголетнего опыта он убедился, что Победоносцев отличный критик, но сам никогда ничего создать не может» [46]. Мещерский, напротив, буквально фонтанировал новыми идеями, всегда имея наготове какое-нибудь конкретное предложение по любому вопросу. Эти предложения могли быть рациональными, могли быть фантастическими, как, например, его план решения Восточного вопроса путём покупки у Турции за 9 млн руб. черноморских проливов [47]. Но на фоне бессильного пессимизма Победоносцева неунывающий Мещерский вселял в Александра III больше уверенности в завтрашнем дне [48].
Однако раскол, происшедший между Мещерским и Победоносцевым в 1887 г. и так и не преодолённый до смерти последнего в 1907 г., лишь отчасти можно объяснить личными амбициями, разницей характеров и темпераментов. За их столкновениями по поводу замещения административных должностей кроются не только устремления продвинуть свою креатуру, но и принципиальные расхождения. В подборе кандидатов на должности нетрудно увидеть глубокое различие отстаиваемых ими моделей государственного управления. Кандидаты Победоносцева (Делянов, Островский, Манасеин, Половцов) — это образованные правоведы, прошедшие долгие путь становления в качестве администраторов в аппаратах центральных ведомств. Выдвиженцы Мещерского — это либо «харизматики» типа Вендриха из военной среды, либо люди, возвысившиеся из провинциальных губернаторов и предводителей дворянства (И.Н.Дурново, А.К.Кривошеин, Татищев, Анастасьев [49]) и привыкшие в своей деятельности больше полагаться на личное усмотрение, нежели на Свод Законов. Не принадлежал к бюрократическому миру и вышедший из частного бизнеса Вышнеградский.
В одном из посланий к Александру III Мещерский нарисовал яркий потрет с натуры одного из образцовых администраторов — полтавского губернатора Янковского: «Он умный человек, бесспорно. Из его рассказов замечателен факт усмирения крестьянского мятежа приказанием сечь. После розог, влепленных барабанщиком роты первому говоруну, молодому парню, и он, и вся громада крестьян разом смирились. А бунтовали они чуть ли не два года…» [50] Способность переступить через регламент и норматив, пренебречь юридической процедурой и буквой закона ради пользы дела, то есть способность не быть бюрократом, особенно ценилась Мещерским в представителях власти. На этой почве возникали серьёзные недоразумения между князем и лагерем Победоносцева. Так, Феоктистов, человек из этого лагеря, отзывался о бывшем пензенском губернаторе Татищеве, назначенном усилиями Мещерского членом Государственного совета, весьма категорично: «Это в полном смысле слова дубина» [51]. Противоположным было мнение князя: «Я не раз в Петербурге слышал в чиновничьих сферах толки про простоту и чуть ли не глупость Татищева. Почему это? А потому именно, что у него бездна здравого практического смысла и отсутствие кабинетного, мёртвого, чиновничьего ума. Он олицетворение практического рассудка того Губернатора, какой нужен теперь России до зарезу, губернатора русского человека, и губернатора джентльмена, барина, но не заграничного, а чисто русского» [52].
Иными словами, Мещерский выступал сторонником волюнтаристских методов управления, такой системы, где центром принятия решений является та или иная конкретная личность, а источником её полномочий — личное же доверие монарха. При этом стиль подобных властных отношений воплощал для Мещерского архетип «чисто русского барина», напоминающий о патриархальных порядках крепостной вотчины. Победоносцев же принадлежал к числу адептов управления бюрократического, то есть более или менее законосообразного, имеющего характер регулярности и формальной законности. Он возмущался «глупыми и наглыми статьями» Мещерского, которые позволяли врагам существующего режима «утверждать, что самодержавие как противоположение законности есть беззаконие» [53].
Это различие моделей управления ярко проявилось в дискуссии вокруг учреждения земских начальников. С точки зрения Мещерского, это учреждение есть единоличная власть, не связанная формальностями закона, т. е. власть, так сказать, «быстрого реагирования», имевшая к тому же подчёркнуто сословный характер (дворяне должны были надзирать за крестьянами [54]). Противодействие закону о земских начальниках исходило, по мнению князя, «от бюрократической и либеральной оппозиции» [55]. Бюрократы Победоносцев и Манасеин, «понятия не имеющие о деревне и о провинции» (а Манасеин вдобавок ещё и «либеральный человек по своим политическим взглядам» [56]), естественно сомкнулись с либеральной фрондой Государственного совета в своей ненависти к земским начальникам. Объединяло их, в глазах Мещерского, то, что все они рабы доктрины и теории, формально-рационального мышления. Оппозицию Победоносцева, его невольное единство с «шайкой Лориса» Мещерский объяснял именно этим: «Ну что такое протест Победоносцева в этом вопросе? Ничего ровно: повторение слов Манасеина, а Манасеина протест и того менее. Ни тот, ни другой этого вопроса практически не знают. Все их возражения — теория и фраза!..» [57]
Размежевание с «бюрократическим либерализмом», в котором оказался замешан даже Победоносцев, стало последним важным этапом в самоопределении Мещерского как идеолога консерватизма (двумя предыдущими этапами можно считать размежевание с «аристократическим европеизмом» Шувалова — Валуева и с славянофильским «либерализмом» Аксакова — Чижова). Отвергнув последовательно идеи конституционализма частной поземельной собственности в конце 1860-х гг., свободу слова, печати, независимый суд и принцип самоуправления в виде земских учреждений в течение 1870-х гг., в конце 1880-х Мещерский признал даже бюрократию в лице самых верноподданных её элементов враждебной принципу того идеального самодержавия, которое могло бы стать «палладиумом России».
[2] Этими годами датируется основная масса записок Победоносцева к Мещерскому по поводу «Гражданина» (РГАДА. Ф. 1378. Оп. 2. Ед. хр. 4−7).
[3] РГАДА. Ф. 1378. Оп. 2. Ед. хр. 7. Л. 38.
[4] Там же. Л. 34.
[5] Там же. Л. 11 об.
[6] Там же. Ед. хр. 6. Л. 26 об.
[7] Ср., напр., записки Победоносцева (РГАДА. Ф. 1378. Оп. 2. Ед. хр. 6. Лл. 12−13, 23, 29−29 об.) и «Дневник В.П.Мещерского за 1882 год [12 января, 23 сентября, 15 декабря]» (СПб., 1883. С. 12, 415, 559).
[8] Победоносцев — Мещерскому, 9 апреля 1882 г. // РО ИРЛИ. Р III. Оп. 1. N 1627. Л. 1.
[9] Мещерский В.П. Воспоминания. С. 510.
[10] Мещерский — С.Ю.Витте, 19 мая [1895 г.] // РГИА. Ф. 1622. Оп. 1. Ед. хр. 450. Л. 9 об. Ср.: Мещерский — Д.А.Толстому, [1882 г.] // РГИА. Ф. 1093. Оп. 1. Ед. хр. 363. Л. 19−19 об.
[11] См.: Дневник А.С. Суворина. М., 2000. С. 305.
[12] Мещерский В.П. Дневник, 7 апреля // Гражданин. 1910. 11 апреля. N 13. С. 17.
[13] Дневник Мещерского для Александра III, 10 декабря [1885 г.] // ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 112. Л. 7 об.
[14] Мещерский — Александру III, 10 марта 1886 г. // ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 897. Л. 51.
[15] Дневник Мещерского для Александра III, 31 мая 1886 г. // ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 115. Л. 3 об.
[16] Мещерский — Александру III, 27 апреля 1886 г. // ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 897. Лл. 38 об.-39.
[17] Дневник Мещерского для Александра III // ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. д. 108. Лл. 39−40 об.
[18] См., напр.: Степанов В.Л. Н.Х.Бунге: судьба реформатора, М., 1998. С. 190, 227−237; Шепелев Л.Е. Царизм и буржуазия во второй половине XIX века. Проблемы торгово-промышленной политики. Л., 1981. С. 147−150.
[19] Дневник Мещерского для Александра III «Обо мне в ответ на обвинения К.П.Победоносцева», [1887 г.] // ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 105. Л. 12.
[20] Дневник Мещерского для Александра III, 14 декабря [1887 г.] // ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 105. Л. 51.
[21] Мещерский — С.Ю.Витте, 19 мая [1895 г.] // РГИА. Ф. 1622. Оп. 1. Ед. хр. 450. Л. 10. Ср.: Феоктистов Е.М. За кулисами политики и литературы. Л., 1929. С. 246; Витте С.Ю. Воспоминания. Т. 3. М., 1960. С. 578.
[22] ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 895. Л. 353−353 об.
[23] А.А.Киреев писал по этому поводу в своём дневнике 29 августа 1887 г.: «Срамное дело Мещерского (Гражданина) с музыкантом батальона Келлера. Мещерский, обвиняемый в педерастии, писал письмо государю, в котором уверял, что музыкант этот был ему передан умирающим Клейнмихелем (муж сестры Мещерского. — И.Д.), что «поэтому он о нём заботится"…» (ОР РГБ. Ф. 126. Ед. хр. 11. Л. 14).
[24] ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 105. Л. 14.
[25] Половцов А.А. Дневник (1887−1892 гг.). Т. 2. М., 1966. С. 49−50.
[26] К.П.Победоносцев и его корреспонденты. Т. 1. Полутом. 2. М.-Пг., 1923. С. 729−733, 849−850.
Попытки наладить диалог и взаимодействие между консерваторами неоднократно предпринимались Мещерским (начиная со времён «русской партии» в 1860-х гг.), но всякий раз оканчивались полным фиаско. «Там где 3 консерватора соберутся, там они превращаются в 3 врага», — резюмировал он свой 40-летний опыт на этом поприще (Мещерский — Б.В.Никольскому, 13 декабря 1904 г. // ГА РФ. Ф. 588. Оп. 1. Ед. хр. 486. Л. 2 об.).
[27] См., напр.: Дневник Мещерского для Александра III, 15 декабря [1886 г.] // ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 108. Лл. 35−36.
[28] РГАДА. Ф. 1378. Оп. 2. Ед. хр. 8. Л. 17.
[29] ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 895. Лл. 341 об.-342.
[30] ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 897. Лл. 62 об.-63 об.
[31] Половцов А.А. Дневник (1887−1892 гг.). Т. 2. М., 1966. С. 152.
[32] Колышко И.И. Воспоминания. Закат царизма // ГА РФ. Ф. 5881. Оп. 1. Ед. хр. 345. Лл. 4−5; Ед. хр. 347. Лл. 6−7. Ср.: Витте С.Ю. Воспоминания. Т. 1. М., 1960. С. 253−260; Ламздорф В.Н. Дневник (1891−1892 гг.). М.-Л., 1926 (ук.).
[33] Витте С.Ю. Воспоминания. Т. 3. С. 459.
[34] Так, Киреев записал в дневнике 17 августа 1892 г.: «Действительно, Мещерский, этот безграмотный глупый педераст как будто играет роль, он имел аудиенцию у Государя, длившуюся 1 ч. 20 м. Это непостижимо!.. И ему приписывают влияния на дела! Говорят les proteg e s — de Mestchersky. Назначение Татищева и Анастасьева приписывают ему! Кривошеин тоже — он будто бы рекомендует. Черт знает кто имеет влияние…» (ОР РГБ. Ф. 126. Ед. хр. 11. Л. 394).
[35] Дневник Мещерского для Александра III, 23 апреля [1885 г.] // ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 109. Л. 5 об.
[36] См.: Мещерский В.П. Воспоминания. С. 645.
[37] Ламздорф В.Н. Дневник (1891−1892 гг.). М.-Л., 1934. С. 360.
[38] К.П.Победоносцев и его корреспонденты. Т. 1. Полутом. 2. М.-Пг., 1923. С. 916.
«Удивительно, — замечает В.Н.Ламздорф о «Гражданине», — до какой степени его направление соответствует всегда тому, чего желают в высших сферах» (Ламздорф В.Н. Дневник (1886−1890 гг.). М.-Л., 1926. С 365).
[39] Черникова Н.В. Князь Владимир Петрович Мещерский в общественной жизни России. Последняя треть XIX — начало XX века. Автореф. дисс…. к.и.н. М., 2001. С. 26.
[40] Карцов А.С. Общественно-политическая деятельность кн. В.П.Мещерского (1860−1890-е гг.). Автореф. дисс…. к.и.н. СПб., 2000. С. 7−10.
[41] ГА РФ. Ф. 652. Оп. 1. Ед. хр. 269. Лл. 6 об.-7, 9−9 об.
[42] Коковцов В.Н. Из моего прошлого. Воспоминания 1911- 1919. М., 1991. С. 374−375.
О таких же приёмах Мещерского свидетельствуют Победоносцев (см.: Письма Победоносцева к Александру III. Т. 2. М., 1926. С. 311) и императрица Мария Фёдоровна (см.: Дневник Е.А.Святополк-Мирской // Исторические записки. Т. 77. М., 1965. С. 253).
[43] Мещерский — Александру III, 22 октября [1883 г.] // ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 897. Л. 89 об.
[44] Кизеветтер А.А. На рубеже двух столетий. Воспоминания 1881- 1914. М., 1997. С. 231.
[45] Волконский С.М. Мои воспоминания. Т. 2. М., 1992. С. 63.
[46] Витте С.Ю. Воспоминания. Т. 1. М., 1960. С. 369.
[47] Дневник Мещерского для Александра III, 3 ноября 1885 г. // ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 110. Л. 22 об.
[48] Конфликтом «ортодоксального охранительства» в лице Победоносцева и «активизмом» Мещерского объясняет их расхождение А.С.Карцов (см.: Карцов А.С. Русский консерватизм второй половины XIX — начала XX века (князь В.П.Мещерский). СПб., 2004. С. 40).
[49] О «подвигах» Анастасьева на посту черниговского губернатора см.: Зайончковский П.А. Российское самодержавие в конце XIX столетия (политическая реакция 80-х — начала 90-х годов). М., 1970. С. 173−174.
[50] Дневник Мещерского для Александра III, 31 октября [1884 г.] // ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 108. Л. 89.
[51] См.: Зайончковский П.А. Указ. соч. С. 102.
[52] Дневник Мещерского для Александра III, 2 января [1885 г.] // ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 107. Л. 12.
[53] Победоносцев — Николаю II, 6 января 1896 г. // Письма Победоносцева к Александру III. Т. 2. М., 1926. С. 311.
Речь идёт о статье Мещерского «Два мира» (Гражданин. 1896. 7 января. N 2. С. 3−4), в которой князь утверждал, что «прямым и существенным интересам Самодержавия, его силе и его авторитету начинает угрожать тогда, когда представители административной власти Самодержавного правительства отступают в тень и заключают себя в рамки законности».
[54] По мнению же Победоносцева, этот принцип ложен: «Создано учреждение земских начальников, — писал он, — с мыслью обуздать народ посредством дворян, забыв, что дворяне одинаково со всем народом подлежат обузданию» (Победоносцев — С.Ю.Витте, 28 марта 1898 г. // Красный архив. 1928. Т. 5 (30). С. 101). С задачей обуздания тех и других могла бы справиться только бюрократия.
[55] Мещерский — Александру III, 3 ноября [1888 г.] // ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 897. Л. 61 об.
[56] Мещерский В.П. Воспоминания. С. 570−571.
Автор проекта о земских начальниках А.Д.Пазухин тоже обвинял Победоносцева в том, что он в связке с Манасеиным встал на защиту «известной либеральной программы» (см. Зайончковский П.А. Указ. соч. С. 368).
[57] Дневник Мещерского для Александра III, 3 июня 1887 г. // ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 115. Л. 5 об.
Точно так же «очень умный практик-финансист Вышнеградский» (ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 108. Л. 23 об.) противопоставлялся Мещерским «состарившемуся на заплесненных книгах доктринёру» Бунге (Мещерский — С.Ю.Витте, 19 мая [1895 г.] // РГИА. Ф. 1622. Оп. 1. Ед. хр. 450. Л. 6 об.).
http://www.voskres.ru/idea/dronov8.htm
