Неисповедимые пути

РАБ БОЖИЙ ФЕДОР ШАЛЯПИН

Многие актеры, сыгравшие роль нечистого (как, например, певец Филипп Киркоров в «Вечерах на хуторе близ Диканьки), признавались, что испытывали потом немалые искушения. Поэтому когда знаменитый русский бас Шаляпин исполнял арию Мефистофеля («Люди гибнут за металл!!»), перед спектаклем всегда заходил в храм — помолиться Богу и попросить прощения за невольный грех. Это он делал и в России, и за рубежом. Значит, он всегда ощущал на себе «руку Божью», понимал, что талант дается Богом, и христианская совесть его не дремала.

СЕРДЦЕ ЦАРЕВО В РУКЕ БОЖИЕЙ

Император Александр Павлович и сибирский старец Феодор Кузьмич, возможно, одно лицо. И если это так, то какая же сила покаяния была у Православного царя! История Православной Церкви знает государей, непреодолимо отвергавших мир ради Царствия Небесного. Удивительна судьба сербского царевича Растислава, который стал монахом Саввой. Теперь он известен как Святитель Савва Сербский. Но русский Император, повергший Наполеона и освободивший Европу, получивший имя Александра Благословенного, принял на себя подвиг полной безвестности, подвиг юродства — это совершенно особенный случай, возможный только в России, и нигде больше! Юродство — это наше, родное… Тут и крестьяне, тут и цари.

ДВЕ ИСПОВЕДИ

Ах, какие хирурги были Игорь и Олег! Руки золотые! Они спасли мою жену. Работали всегда в паре, весело, играючи выполняли сложнейшие операции. Значит, дар им был дан — от Самого Господа! Сколько жизней спасли!

Но вот грянула перестройка и коммерциализация медицины. И что же?

Игорь и Олег — люди даровитые, а значит, искренние. Оба рассказали мне свою историю. С перестройкой хирурги потеряли и в авторитете, и в зарплатах. Коммерческие операции уже не предполагали того, что благодарные спасенные пациенты как-то от души отблагодарят своих спасителей, зная их официальную зарплату. Настроение стало портится. Люди стали платить деньги — и не малые! — а хирурги стали беднеть на глазах. Зато жиреть стала чиновничья прослойка, втиснувшаяся между больным и врачом. Игорь, чуть не плача, говорил: «Самое страшное, я стал ненавидеть больных, хотя и понимаю, что они ни в чем не виноваты, они уже выложили громадные деньги. Как же я в таком состоянии могу оперировать? Я же боюсь зарезать!» — «Игорь Владимирович, но Вы же всегда так весело заходили в палату, всех подбадривали, шутили, Вас все любили!» — «Вот и страшно оттого, что больше не могу так зайти в палату. Я после этого уже не врач». Я не удивился, что через полгода у него был инфаркт — и к операционному столу он больше не вернулся.

Олег же поддался уговорам родственников — и пошел в менеджеры авиационной компании, где стал зарабатывать непривычные для него огромные деньги. Но думал перед уходом много и переживал. Когда написал заявление, дочка спросила: «Папа, а когда ты у летчиков деньги заработаешь, ты снова будешь хирургом?» Знал Олег, что в хирургию не возвращаются. Слова дочки вдруг полосонули его по живому: в тот же день забрал заявление об уходе. Но через две недели, здраво все взвесив, все-таки ушел. Вот такие две судьбы. По ним как будто страшный каток прошел. И не только по ним, но и по всем нам, по их больным, которых теперь уже некому спасти. А за пропавший Божий Дар и безвременно ушедших в землю — кто отвечать будет?

А ОТДАВАТЬ — ЛУЧШЕ!

Лучше творить милостыню, нежели собирать золото, ибо милостыня от смерти избавляет.

(Тов. 12: 8−9)

В Родительскую Субботу христиане приносят в храм и кладут на канон продукты: вино, хлеб, растительное масло и пр. Во время Божественной Литургии и панихиды такие продукты освящаются. Но вот что интересно. В столице одной из стран СНГ я увидел в православном храме обычай: принесенное уносится снова домой. Ведь как хорошо покушать освященное, благодатное — и, стало быть, тоже немного «просветлеть» душой и телом! А вот в России иначе: принес — отдал. Отдал в Царствие Небесное, «идеже тать не приближается, ни моль растлевает» (Лк. 12, 33). Мы часто думаем, что уносим благодать из храма в каком-то вещественном виде: святой песочек, освященная иконка, просфора. И это действительно так. Но еще больше уносим благодати, когда что-то оставляем: слезы покаяния, жертву, пот молитвы.

НЕИСПОВЕДИМЫЕ ПУТИ

В брежневские застойные времена эмигрировали не только за границу. С ними-то все было ясно: захотели колбасы, и притом без очереди. Но были и другие. В то время, когда, казалось, советской власти не будет износу, тоскующие по Небу души, стали уходить в Церковь. Помнится, в 70-е годы в гуманитарных академических институтах прошла такая волна. Никто не понимал маленького щупленького Диму, кроткого технического секретаря одного престижного научного отдела, ощутившего ужас перед атмосферой нескончаемых интриг и несправедливости: «Ты что думаешь, в церкви все иначе? Да там точно так же». Комсомольские и партийные собрания прошли, как положено. Но Дима проявил какое-то неожиданное в таком тщедушном теле железное упорство. Проявил характер и ушел. Сейчас священник. Значит, дело было не только в институтской атмосфере. Было что-то глубоко в душе, о чем он не хотел говорить.

Другой был медиком, служил еще молодым доктором в детском отделении нейрохирургии. Был как все. Но однажды столкнулся с чудом «по специальности». В детское отделение вдруг поместили взрослую женщину, архитектора, вполне развитого и интересного человека. Знаменитый профессор осмотрел и послал нашего доктора с набором тестов — «прощупать», в чем именно отклонения. Тесты архитектор выдержала с достоинством: отвечала на все вопросы без сучка, без задоринки. На всякий случай задал еще вопросы — отвечает нормально. «Ничего не пойму, профессор, зачем ее сюда, к детям, поместили».

— Не знаю, зачем, но обычный мозг человека довольно объемистый и высокий. У детей высота мозга меньше. А у этой женщины какой-то «блин» (аппарат показал) — всего четыре миллиметра.

— Как же она работает, мыслит?

— А Бог ее знает.

«И тут меня осенило — вот именно, Бог».

Так и пришел человек к Богу. Теперь-то точно знает: «Невозможное человеку возможно Богу».

ЖЕРТВА

Разговор в храме. Батюшка объясняет людям, которые хотят выяснить цены за требы:

— Мы цен не назначаем. Церковь живет пожертвованием. Если бы мы назначали цены, мы были бы торговой точкой. А мы — храм Божий. Поэтому жертвуют от своего усердия и по своим возможностям. Бывают, конечно, и парадоксы. Вот, например, мне пришлось однажды освящать мерседес. Хозяин пожертвовал 100 рублей. Следом подкатил другой человек на крохотной «Окушке». Он пожертвовал 2 тысячи рублей. Так что все это — живая картина нашего состояния и нрава. А мы благодарны за все.

Тут в разговор вмешалась женщина у подсвечника:

— Батюшка, так потому у них и мерседесы, а не «Окушки», что они ничего никому не жертвуют.

И еще голос:

— А в Царствии Небесном поменяются машинками.

СЛЕЗЫ

А страх Божий и глубина самоукорливого покаяния еще есть в людях. Даже и в совсем молодых. Один мой студент рассказывал:

— Хотел я причаститься, да не смог. Расстроился!

— Почему же не смог?

— Сказали: Со страхом Божиим и верою приступите! А я вроде и готовился, но чувствую: страха-то Божьего у меня нет. Даже и слеза не наворачивается. Другие причащались, а я смотрел грустно. А когда Чашу унесли в алтарь, я заплакал.

АННА АЛЕКСЕЕВНА

Сколько на Святой Руси безвестных среди людей, но заметных у Бога подвижников! Вся культура, весь образ жизни народа, все его жертвы в военной и мирной жизни, все его мужество — в конечном счете нужны лишь для того, чтобы побольше было истинно святых людей, подготовленных для Небесного Царствия. Эту истину трудно постигнуть, ибо она познается самой жизнью. Не каждому народу это дано. Мне повезло: в одном маленьком, но вошедшем в историю Русской Церкви ХХ века храме я был прихожанином много лет и там познакомился с такими людьми, которые хотя и ходят еще по земле, но давно стали равноангельными по своему житию. Нелегко мне было сойтись с ними: лишь через три года моего хождения в храм стали они со мною беседовать. Одна из них была Анна Алексеевна. Она была — Царствие ей Небесное! — живая легенда, так как в свое время была келейницей архиепископа Иоанна (Братолюбова) и многое бы могла поведать. Но почти ничего не рассказывала и тайны свои унесла в могилу. А запомнилась она мне примером христианской любви. Расскажу лишь один случай. Анне Алексеевне я иногда приносил в храм, зная ее бедственное материальное положение, то сахар, растительное масло, то другие продукты. Денег она не брала. Иногда и она приносила мне подарочек — всегда один и тот же: кусочек мыла, завернутый в новый носовой платок. Однажды, незадолго перед нашим расставанием навсегда, снова принесла мне свой скромный подарочек. Я всегда с благоговением брал у нее эти платочки. И дома складывал в ящик под иконами. Однажды в доме кончилось мыло — и я развернул матушкин платочек. К удивлению своему, я увидел, что вместе с мылом в платке завернуты были 100 рублей. Сто рублей в то время были для пенсионерки немалыми деньгами. В ближайшее воскресение я подошел к Анне Алексеевне. Она мне сказала: «Нет, нет, возьмите, это вам от архиепископа Иоанна». Пришлось мне эти деньги взять на духовные нужды. Но каковы бабушки на Святой Руси! Каков народ, в котором они родились и живут!

http://www.ioannp.ru/publications/72 316