Трудности перевода: Великий канон преподобного Андрея Критского

И с отвращением читая жизнь мою,
Я трепещу и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько слезы лью…

Преподобный Филарет Черниговский называл автора Великого покаянного канона преподобного Андрея, архиепископа Критского, поэтом церковным. Хотя тропари канона написаны прозой, это самое что ни на есть высокое поэтическое произведение. Необычайно яркое сочетание словесного образа и смысла помогает представить путь покаяния и восхождения грешного человека к духовной жизни не схоластически, но чрезвычайно зримо и трогательно. Благодаря проникающей силе слова, хорошо передаваемой и церковнославянским переводом, которым мы с вами пользуемся, тропари заставляют плакати… деяний… окаянного жития даже человека, не знающего язык церковного богослужения. Что уж говорить о нас, вроде бы понимающих, не первый год пребывающих в Церкви и слушающих покаянный канон из года в год. Однако попробуйте чуть-чуть разобраться, чуть-чуть покопаться в этой сокровищнице, и вы увидите, как много, оказывается, непонятного, непoнятого, неточно или вовсе неправильно подсказанного современным русским языком его обманывающемуся носителю.

Откроем самое начало: часть первая, читаемая в понедельник первой седмицы (т. е. недели) Великого поста. Песнь 1-ая. Гряди (иди), окаянная душе, с плотию твоею, Зиждителю всех (зиждити — букв. «строить»; т. е. Создателю всех — Богу) исповеждься (исповедуйся), и останися прочее прежняго безсловесия…Какое такое прочее? где что должно остаться и о какой немоте идет речь? Оказывается, все эти слова в церковнославянском языке имеют совсем другой смысл. Начнем с того, что «прочее» — вовсе не прилагательное «прочий» в форме среднего рода, а наречие «впредь». Несчастная, жалкая (а именно так переводится прилагательное «окаянный» — любимое ругательное восклицание наших бабушек) душа призывается прекратить, отказаться (остатися) впредь от прежнего безумия (безсловесия).

Последнее слово вообще очень любопытно. Это калька (буквальный по частям слова перевод с другого языка) греческого alogia, где корень — logos — неисчерпаемый по смыслу, переведен одним из своих значений — «слово»; a — приставка отрицания, «лишенный чего-либо», — «без». Получается без-слов-есие. Но церковнославянское «слово» среди множества своих значений имеет и такое — «разум» (ср. питие новое паче слова… во царствии моем… пию (канон Великого Четверга, песнь 4) — новое питие, превосходящее разум… в Царствии Моем… буду пить); «словесный» (logikos), в первую очередь, означает «духовный»: словесное и нелестное млеко — духовное и необманное (истинное) молоко (1 Пет. 2, 2).

Можно было бы подумать, что нам попался трудный тропарь, но перевернем страницу: Первозданного Адама преступлению поревновав… «Поревновать» — это что сделать? Впрочем, этот глагол, вернее, однокоренное с ним существительное «ревность» употреблялся в указанном значении еще в XIX веке; «поревновати» значит «подражать кому-либо, соревноваться с кем-либо». Так что ни о какой «страстной недоверчивости» к любимому речи не идет…

Примеры можно множить и множить… Поэтому просто советуем вам обратиться к замечательному труду О. А. Седаковой — «Церковнославяно-русские паронимы: Материалы к словарю» (которым мы и пользовались сейчас), и вы убедитесь, как много «ложных друзей переводчика» поджидает вас в таких знакомых, почти обыденных текстах молитв и церковных песнопений; путешествие в мир «бывших родственников» может быть очень увлекательно — если уж не сильнее, то ничуть не менее интересно, чем «Фауст» Гете.

http://www.taday.ru/text/31 678.html