Русская линия / Библиотека периодической печати / «Служить я пришёл Богу»

— У нас почти каждый день престольный праздник, — говорит настоятель храма на Филейке в Кирове о. Михаил Ильницкий. — Ведь наш храм назван в честь Новомучеников и исповедников Российских, а в церковном календаре почти каждый день — память какого-нибудь новомученика. Второй престол мы освятили в честь Патриарха Тихона, а третий — в честь Великой княгини Елизаветы Фёдоровны и инокини Варвары. И вот если ещё в новом строящемся храме «Всех скорбящих Радость» удастся освятить престол в честь нашего святого Стефана Филейского, я буду вполне счастлив…

О храме на Филейке мы уже писали («Вера», 2006 г., N 509). Статья так и называлась: Храм на Филейке. Этот приход отличает большое социальное служение. Обширная социальная, просветительская и миссионерская деятельность возникла благодаря активности и неутомимой энергии настоятеля храма протоиерея Михаила Ильницкого. Помогает батюшка и нашей редакции — добрым словом, поиском новых тем и интересных людей. Как благочинный второго Вятского округа, он в курсе всех дел, которые происходят в епархии. Но в этот раз я расспрашивал о. Михаила не только о его служебной деятельности.

«Служить я пришёл Богу»

— В пору, когда я был настоятелем единственной в то время в городе Серафимовской церкви, кроме служения, я ещё вёл приём людей. В советское время мало кто из настоятелей мог себе такое позволить. Духовный голод у людей был большой, вопросов много, человек по 50 ко мне каждый день в очереди стояло. Я считаю, что храм — для молитвы, для исповеди, а какие-то другие вопросы можно решить и в рабочем кабинете. Тогда все священнослужители были под негласным присмотром КГБ. Я знал, что и мой телефон прослушивается, какие-то помехи периодически возникали в трубке, так что невозможно было вести телефонные разговоры. И вот при очередных помехах я говорю в телефон: «Если вы хотите меня прослушивать, то поставьте открыто в моём кабинете свою аппаратуру. Мне скрывать нечего, а так и вам будет лучше, и мне не будете мешать работать!» Буквально через полчаса в мою дверь без стука врывается какой-то невоспитанный капитан и начинает грубо меня отчитывать. Я ему спокойно говорю: «Вот как вы сейчас зашли, так же, будьте добры, и выйдите, только тихо, чтобы никто вас не видел и не слышал. Вы зашли ко мне без стука, нагрубили. У меня тоже есть своя охрана из послушников, от подобного рода непрошеных гостей, я сейчас попрошу их и они вас красиво, под руки отсюда выведут на виду у всех людей. Вы этого хотите?»

И он спокойно ушёл. Через 15 минут раздаётся телефонный звонок, слышимость — прекрасная: «Вы почему так с нашим сотрудником поступили?» «А кто это звонит? — спрашиваю у неизвестного. — Представьтесь, пожалуйста, кто вы, откуда? С кем имею честь?» Представился: полковник такой-то. Я ему говорю: «Что же вы таких невоспитанных людей у себя держите? Я вообще-то был гораздо лучшего мнения о вашей службе». Он, уже другим тоном: «Ну, а меня вы можете принять?» «Ради Бога, приходите, но здесь очередь».

На следующий день приходит этот полковник, стали мы с ним деликатно разговаривать. И он потихоньку начал меня запугивать: «Вы знаете, раньше священники перед нами по стойке „смирно“ стояли…» «Так это раньше было, да и раньше не все боялись. Я вот одного Господа Бога боюсь и только перед Ним могу стоять по стойке „смирно“. Ещё когда только стал священником, ко мне уже приходил один из „ваших“, такой же пожилой человек, предлагал сотрудничество. Я ему тогда сказал: „Вы мне в отцы годитесь, и такое предлагаете. Сказать вам что-либо плохое не могу, ну, а чтобы я вас не обидел, больше мне такое не предлагайте. Служить я пришёл Богу, а не кому-то ещё. Ничего противозаконного я не делаю, какие ко мне претензии? Никаких? Ну и оставьте тогда меня в покое“. И больше с тех пор они меня не беспокоили…» После этих слов и в этот раз от меня отстали.

Но даже в советское время отношение правоохранительных органов ко мне как священнику было гораздо лучше, чем сейчас. Обращались культурно, проявляли уважение, особо сильно не привязывались. Вот вы спрашиваете: портят ли гаишники мне жизнь? Не то чтобы жизнь, но настроение часто портят. Я вообще считаю, что та ситуация, которая у нас сложилась в России в отношении милиции к духовенству, — она отвратительна. И мне кажется, что этот вопрос надо поднимать.

Недавно был такой случай. Останавливает гаишник: предъявите документы. Я поискал — документов, оказывается, нет с собой. Свою вину тут же признал. Меня пригласили в отдел. И один там меня начал воспитывать: «А как бы ваш Христос посмотрел, что вы нарушаете?..» и т. д. И то ему Евангелие не нравится, то Библия. Я терпел, а потом говорю: «Вот представь, я приду к физику-ядерщику и буду его учить, как правильно с радиоактивными веществами обращаться. Глупо же было бы, правда? Чтобы мне с тобой разговаривать на духовные темы, тебе нужно хотя бы что-то знать о православии или хотя бы иметь желание что-то узнать. А так у нас с тобой никакого разговора не получится. Ты вот хочешь показать, что ты сегодня на коне, поэтому и изгаляешься надо мной, кощунствуешь. Если желаешь поговорить, можешь прийти ко мне в храм, но в таком тоне я с тобой разговаривать не желаю!»

Власть — дело ответственное. Меня всегда поражает, с какой страстью люди рвутся к ней. В царской России вообще люди боялись её, считая себя недостойными — были страх и ответственность не только перед людьми, но и перед Господом. Люди понимали, что чем больше тебе дано, тем больше с тебя спросится. И потому любое дело с молитвы начинали. А сегодня болтают что ни попадя, а ответственность за свои слова понести не готовы. Тебя оскорбляют незаслуженно и ты ничего сделать не можешь — разве это демократия?

«Старики» и «молодёжь»

Когда в 27 лет я пришёл в Серафимовскую церковь, то оказался единственным молодым священником. Тогда там служили одни «старики», — всё заслуженные протоиереи, опытные богословы. До этого я два года послушничал при архиерее, был иподьяконом у владыки, и всё смотрел, как «старики» служат, учился у них, каждое движение ловил. Отец Герман, например, — из интеллигентных священников, у него необыкновенно высокая культура богослужения. Даже поведение какое-то царское, величественное. У «стариков» было чему учиться.

Я когда стал заходить в алтарь, то даже дышал через раз. Раньше я не мог представить, что когда-нибудь там окажусь. А между тем с детства воспитывался в Боге, постоянно ходил в церковь, но всегда считал, что те, кто служит в алтаре, — святые люди. И когда мне самому предстояло стать священником, я в себе начал ломать дурные привычки, которые нажил до этого. Оставил театры, танцы, всё, чем в молодости увлекался. И когда оказался в алтаре, то эти желания от меня отпали, как шелуха. Я ощутил себя самым счастливым человеком на земле. С тех пор ни в каких кинотеатрах, ни в других увеселительных заведениях не был. А раньше без этого жить не мог.

И вот сегодня я смотрю на нашу «молодёжь». Нет у них этого страха Божия, этого трепета перед святыней, который у «стариков» был. На архиерейских богослужениях разговаривают, смеются в алтаре. Сейчас на престол молодой священник может поставить магнитофон и ещё что-нибудь, чего никогда не сделали бы прежние батюшки. «Старые» раньше даже руки боялись положить на престол, служебник не ставили.

Сейчас из старых священников в нашей епархии активно служит лишь о. Симеон Петров. А взять хотя бы о. Александра Образцова, который ещё мог бы послужить. А его раз — и за штат по старости отправили, дорогу молодым расчистили. Это его и срезало: у батюшки сразу же случился инсульт. А ведь он много чего интересного мог рассказать молодым. Сам он из священнической династии. Отец у него был обладателем царского золотого креста, который получил из рук самого Государя.

«Молодёжь» сама себе дорогу пробьёт, займёт свою ячейку. А я считаю, лучше бы молодые вместе со «стариками» служили, они бы многому у них научились. Я так говорю из своего опыта.

Нет, старых людей никак нельзя отлучать от храма. Вот у меня на приходе есть одна бабушка, ей уже 89 лет. Самая первая моя помощница ещё с тех пор, как только я был сюда, на Филейку, назначен. Вся больная, но так хочет работать в церкви. И я говорю ей: «Ради Бога, работай!» А если бы запретил, она в три дня бы умерла. Она дважды в аварию попадала — её машина сбивала. Я постоянно в больницу к ней приезжал, врачи думали, что к родной матери езжу. Такие люди словно дети. У неё и голова кружится, и атеросклероз обширный, но всё равно ей в храм хочется. Вот недавно звонит: «Батюшка, хочу в храме побыть». «Хорошо, я за тобой заеду». Заезжаю, везу на службу, она исповедуется, причащается. Для неё это такое счастье, она живёт храмом и литургией.

Преподобный Серафим исцелил

Наш храм занимается ещё организацией паломнической деятельности. Я сам постоянно сажусь за руль. А если дорога свыше тысячи километров, то беру второго водителя. Сам и за экскурсовода, и за руководителя. Интересно наблюдать, как во время поездок меняются люди, возвращаются совсем другими: другие лица — просветлённые, с горящими глазами, радостные, другое настроение. Были такие случаи, что едут с костылями, а у святынь исцеляются, возвращаются уже без костылей.

Я считаю, что обязательно надо служить молебны в паломнических поездках, как без этого? К святыне должно быть подобающее отношение. Как-то Господь сподобил меня с группой священников побывать в Иерусалиме. Из колодца Иакова полдня туристы из разных стран пытались достать воду и не могли ничего зачерпнуть. А мы пришли, отслужили молебен, закинули ведро и подняли полное. Французы и другие иностранцы спрашивают у нас через переводчиков: «Почему у нас ничего не получилось, а вы с первого раза зачерпнули?» Мы им объяснили, что вначале нужно было помолиться, попросить Господа, святого Иакова, а потом уже и водичку черпать.

Обязательно в святых местах у нас все исповедуются и причащаются. Допустим, если едем в Дивеево, то планируем на Серафимов источник прибыть в 4 часа утра, чтобы там отслужить молебен с водосвятием, потом благодарственный молебен. Купаемся. Воду там не пьём, пусть даже она и святая, потому что знаем, что будем причащаться, вкушать Тела и Крови Христовых. Потом чистые, в бодром состоянии духа едем в Дивеево на Божественную литургию. Там все исповедуются, причащаются. После чего получают такую духовную радость, что некоторые преображаются на глазах.

А к преподобному Серафиму у меня давно особое чувство. Когда я ещё служил в Серафимовской церкви настоятелем, то страдал страшной болезнью ног. Были такие моменты, что шагу не мог сделать, спотыкался. Боялся, что во время службы упаду с Чашей. И вот, когда уже совсем стало невмоготу, отправился за помощью к батюшке Серафиму. Тогда мощи преподобного ещё находились в Елоховском соборе в Москве. Туда из нашей епархии ездили целыми приходами, и мы всем приходом собрались. В соборе перед мощами стали служить молебен с акафистом. Наше вятское пение выделяется своим звучанием, люди услышали, начали подходить, подпевать. Народу стало — полный храм. И так получилось, что все вместе мы прославили преподобного. Настоятель собора при прощании сказал нам, что такого дивного пения никогда в своей жизни не слышал.

Так вот, поём мы перед мощами прп. Серафима, а слёзы сами льются. Дошёл до середины акафиста, и всё моё тело начало наполняться каким-то благодатным жаром. Это просто не передать словами. После молебна, слёзной молитвы к преподобному буквально тут же, перед мощами, болезнь от меня отступила. Потом целых пять лет ноги не болели. Слава Богу, и до сего дня стою у престола благодаря помощи святого Серафима.

О месте батюшки

Теперь каждый год я вожу паломнические группы в Дивеевский монастырь. Там постоянно, помимо своих пятидесяти, ещё стольких же исповедую — и вы знаете, не устаю. Господь даёт силы. Там я впоследствии не раз с разрешения матушки настоятельницы служил перед мощами молебен с акафистом. Поначалу, когда ещё только мощи преподобного привезли в Дивеево, сделать это было намного проще. Сёстры обители встречали священников с такой радостью, словно сам преподобный к ним пришёл. Сейчас они нас просто не видят. Да и служить молебны уже не дают — всё идёт по их программе, служат только их батюшки.

В Дивеево со всех уголков России съезжаются. И год за годом можно наблюдать, как происходит становление православия в нашем Отечестве. И вот что я там наблюдаю: в разных регионах России православная жизнь приобрела свои черты. У паломников с Севера уровень духовной просвещённости, как мне кажется, сейчас стал выше, чем у паломников из средней полосы. Скажу о священстве. Северные батюшки, по моему мнению, свою паству пасут гораздо лучше, чем в южных районах. Я вот сейчас заканчиваю Костромскую семинарию, вместе с нами учится ярославское духовенство. Различия разительны. Приезжают священники, у которых даже нет приличной ризы, чтобы Богу служить, ходят в какой-то рваной. Как же так? Ты же священник, попроси своих прихожан, они тебе пошьют. Поработай с людьми, позанимайся! Ты же молодой мужик, возьми лопату, помоги какой-нибудь старой бабушке огород вскопать. Неужели она тебя за это не отблагодарит? А у них такой подход: если ты священник, то должен уже быть над людьми. Очень плохо, если пастырь держится на дистанции от своих овец. Никогда прихожане перед такими батюшками не раскроются, и такой священник как духовный врач не сможет дать точного диагноза. Если даже ты страшно устал, а к тебе обращаются за помощью, обязательно помоги. Господь даст сил, да и это такое благостное состояние — ощущение усталости, если оно от того, что ты помогаешь людям. А в ином случае, как правило, не чувствуешь, что полезен людям, и отсюда — бессилие и уныние.

Труд пробуждает у человека интерес к жизни. С детства я сам на жизнь зарабатывал. С восьми лет стал пасти на каникулах коров. В месяц платили по 10 рублей за корову. Если брал три коровы, то за три месяца получал 90 рублей. Для первоклассника неплохо. Тогда зарплата у многих была 60 рублей. Взрослея, я брал всё больше коров. Зато у матери с первого класса денег не просил. И бельё своё я сам стирал, сам его гладил. А если тебе сготовили, постирали, ты на всём готовеньком, и жизнь тогда становится скучной.

Почему меня архиерей взял в свои келейники? Да потому что я отличный повар, притом сопровождал его ещё и как медицинский работник. В случае чего я мог его и защитить, потому что с детства занимался спортом. И владыка не боялся со мной никуда идти. Один раз перед поездкой в Москву была такая ситуация. Ему позвонили и сказали, что на него готовится покушение. У владыки тогда были сомнения: ехать — не ехать. «Владыка, — говорю ему, — мы должны поехать. Нам надо Божьи дела решать, Господь нас и защитит». Поехали — и всё, слава Богу, обошлось.

Божье дело — не быстрое

Когда я только пришёл настоятелем на Филейку, здесь было пустое место. Всё пришлось начинать с нуля: искать людей, средства, строить храм. Никто мне ничего на блюдечке не принёс.

Божье дело — не быстрое. Вначале я всё куда-то спешил, торопился, шишки набивал. Зря только время тратил и здоровье — дело у меня не продвигалось. Вот построили мы деревянный храм, заложили фундамент под каменный. И сколько я ни бился, стройка дальше с места не двигалась. Я уже не мог смотреть на этот фундамент, мучился из-за этого. Так пять лет прошло. Думал: хоть бы по кирпичу класть, чтоб стройка сдвинулась с мёртвой точки. Но вот Господь дал Своё благословение, и храм поднялся за одно лето.

Обязательно каждый Божий день мы перед началом рабочего дня в семь часов служим молебен, и строительство с Божьей помощью продвигается. Как-то раз у одного рабочего инфаркт случился прямо во время кладки кирпича. Хорошо, ребята были рядом, подхватили его, на носилках спустили вниз. Мы его сразу же в больницу отправили. Стали молиться за каждой службой, и человек, слава Богу, через месяц поправился. Молитва — это самый главный труд христианина. У нас и церковная лавка находится отдельно от храма, чтобы разговоры возле неё не мешали молитве во время богослужения. Многие мне говорят: «Чего это ты, отец Михаил, выделяешься, во всех храмах есть церковные лавки, а у тебя нет?» У нас тоже лавка была раньше прямо в храме. И я даже в алтаре всё слышал, что там народ говорил, не мог настроиться на службу, отвлекался от богослужения. Но скажите: что, кроме свечей, нужно человеку во время богослужения? А иконки и книжки он может и после службы выбрать.

Новый каменный храм иконы «Всех скорбящих Радость» спроектировали мы по образцу церкви, которая была здесь в старину. Единственно, я её увеличил в размерах, прибавил ещё двенадцать куполов. Мне говорят, что 13 — число несчастливое, чёртова дюжина. А я отвечаю, что это самое счастливое число: 12 апостолов, а во главе Христос.

Записал Е. СУВОРОВ

http://www.rusvera.mrezha.ru/557/3.htm