 |
| Богослов. Ru | Священник Миладин Митрович | 15.02.2008 |
Многие из выдающихся православных литургистов прошлого века, недовольные существующими богослужебными реалиями, уделяли большое внимание вопросам литургического обновления. Достаточно прочесть труды протопресвитера Александра Шмемана или протопресвитера Иоанна Мейендорфа, чтобы убедиться, насколько серьезно разрабатывался ими эти вопросы. Однако реальная проблема, как оказалось, была не в литургической реформе, а в чем-то гораздо более глубоком. Принимая во внимание происходящие в Сербской Церкви события, необходимо еще раз проанализировать, как интерпретировались до настоящего времени некоторые специфические аспекты, связанные с этой проблемой.
* * *
Православное богослужение во всю многовековую историю Церкви занимало центральное место в жизни православных христиан, было и будет оставаться основанием подлинного их пребывания в Теле Христовом. Оно дает человеку реальное доказательство Божественного бытия, в котором верующий ощущает мир духовный как реальность, а также чувствует свою внутреннюю связь, союз с Богом и зависимость от Вседержителя. Как центр церковной жизни, Божественная литургия является высшей христианской философией — Искупительной Жертвой Христа, принесенной за весь мир. Жертва, в которой мы раскрываем духовный мир и становимся сопричастниками его глубин. Литургия есть восстановление прежней связи человеческого духа с Духом Божественным, Абсолютным. Это сердце сердец, подлинный центр бытия Церкви, фокус, собирающий все рассеянные нити церковности, пространство, где кристаллизуется и затвердевает церковное сознание. Поэтому именно в нашей Литургии яснее всего выявляется до конца нетленное, мистическое совершенство и красота Православия.Однако уже с начала XX века православное религиозное сознание столкнулось с мнением о существовании глубокого кризиса нашего богослужения. Хотя Православная Церковь, несомненно, остается литургической Церковью par excellence, что утверждают не только известные православные, но и западные литургисты[i], однако в богословской науке неоднократно стали подниматься вопросы, указывающие на потребность литургического обновления[ii].
Поставив перед собой цель проанализировать, каким образом воспринимался и интерпретировался вопрос богослужебного обновления (реформы) в Православной Церкви, его смысл и значение, считаю полезным, прежде всего, кратко осветить основные направления, которые обсуждались православными литургистами.
Литургический кризис либо потребность в изменении или обновлении православного богослужения, выражается в связи с двумя основными аспектами богослужения. Первый аспект касается наличия неоригинальных элементов в современной богослужебной практике, которые по своей функции и значению не соответствуют древним литургическим преданиям, и их появление было вызвано влиянием тех или иных исторических событий. Так, многие литургисты обнаруживали суть кризиса в практической стороне богослужения[iii], указывая на то, что изменение порядка Литургии, прежде всего элементов Евхаристического канона, способствовало прекращению полного и качественного участия народа в богослужебном собрании. Второй аспект, имеющий более существенное значение, касается экклезиологии и церковной жизни, затрагивая вопросы, посвященные интерпретации богослужения. Прот. А. Шмеман, вдохновленный собственным опытом, видел корни литургического кризиса в неправильном пониманий функций и места богослужения в Церкви (в переживании богослужения в эстетико-мистических категориях)[iv].
Таким образом, первый аспект, касающийся обрядовых изменений либо структурных действий в Литургии, можно определить как практический. Второй аспект литургического кризиса, состоящий в прекращении интерпретации Божественной литургии как общего дела, в котором действенно участвуют не только священнослужители, но и все верные, можно определить как аспект мистический. Эти две главные составляющие литургического кризиса являлись предметом многих обсуждений и полемики в церковных кругах.
Православное богослужение, в том числе и Литургия как центральная его часть, вне всяких сомнений, на протяжении истории подвергалась многочисленным изменениям. Сохраняя в основном свою изначальную структуру, форму и содержание, она, часто под влиянием внешних или внутренних обстоятельств, изменяла эту форму, пополняясь новыми элементами либо утрачивая древние части.
Историческое развитие Литургии отражает внутреннее состояние церковного сознания в разные периоды и свидетельствует о разных реформах, повлиявших на изменения ее состава и структуры. Не будем углубляться в исследования прошлого, поскольку по этой теме существует огромное количество литературы, но остановимся на нескольких отдельных пунктах, которые помогут нам создать более ясную картину происходящего.
Если начать с мистического аспекта, то мы действительно увидим, что, первохристианская богослужебная жизнь была построена на благодатной харизме, в которой Евхаристия, как Вечеря любви, понималась и переживалась как единство всей твари с Творцом и ее Источником. Достаточно обратиться к дошедшим до нас первохристианским источникам (Дидахи, послания Климента Римского, Игнатия Богоносца или творения Иустина Философа), свидетельствующим о богослужебной жизни ранней Церкви, чтобы осознать, что богослужение было харизматично во всей своей гармоничности. Дух Святой, наполнявший до краев сердца верных, Сам ходатайствовал за них воздыханиями неизреченными (Рим. 8. 26).
Понимание роли Литургии в древнехристианской общине, очень ясно отображают молитвы древних Евхаристических канонов. Рассмотрев часть канона Литургии из Апостольских постановлений, можно увидеть глубокое осознание первых христиан Литургии как присутствия Господа, Который «воскрес из мертвых в третий день… вознесся на небеса и воссел одесную Бога и Отца Своего"[v]. Однако, правильная интерпретация этого космического этоса, этого сопричастия земного с небесным, проходящего с вечным, отражение которого мы находим в древних христианских памятниках, прежде всего в молитвах древних анафор, по мнению сторонников богослужебной реформы, стала выглядеть по-другому. То, что когда-то было общим и получало свой смысл в объединении всех, сегодня оказывается далеким и неизвестным для большинства православных христиан. Вместо христианства вселенского, космического явилось христианство индивидуальное. Поэтому прот. Иоанн Мейендорф, говоря о проблемах православного богослужения, отмечает, что разрыв произошел между богословием и благочестием, где богослужение больше не питается живым Преданием Церкви: «Это склероз литургических обычаев, отсутствие понимания их смысла, вымышленные символические толкования, направленные лишь на то, чтобы оправдать то, что в оправдании, собственно, не нуждается"[vi].
Обрядовая сторона, хотя кажется менее сложной, напрямую связана с мистическим аспектом, поскольку свои корни она сосредотачивает именно в сакральном. Как только общественная жизнь христиан начала определяться не евхаристическим началом, а, в частности, началами «цезарепапизма и клерикализма», в Литургии стали появляться элементы, чуждые ей по духу[vii]. Главные проблемы этой части литургического кризиса в основном касаются структурных изменений Литургии, в частности наличия тропаря третьего часа перед Евхаристическим каноном[viii], «ухода» Евхаристического канона в алтарь, т. е. тайное чтение молитв священником[ix], вопросов, связанных с возникновением и возрастанием иконостаса (и как следствие, открытия царских врат в течение всей Литургии) и так далее. Действительно, можно согласиться, что тропарь третьего часа был введен неоправданно, и что Евхаристический канон, начиная с VII века, действительно ушел от жизни, спрятавшись где-то далеко в алтаре, оказавшись доступным не для всех людей, а только для священнослужителей. Таким вот образом осознавался вопрос богослужебного кризиса в течение прошлого столетия.
Однако решение этой проблемы стали видеть не в реформе Литургии, а в необходимости осознанного переживания богослужения верующими в таком же духе, в каком оно переживалось и воспринималось в первые века христианской истории. Речь шла о том, что Евхаристия должна была бы прекратить восприниматься как начало, движущее индивидуальное религиозное возрастание, но быть утверждена как общественное Таинство. Решение этого вопроса напрямую сняло бы и вопрос обрядовых нюансов, поскольку ослабление церковного сознания — причина обрядовых изменений в Литургии (в особенности, введения тайного чтения молитв Евхаристического канона[x] и других элементов, описанных нами выше), несоответствующих ее духу.
Таким образом литургическое обновление виделось не в потребности в литургической реформе, но в чем-то гораздо более глубоком — в разрешении проблемы разрыва, который произошел «между литургией, богословием и благочестием, разделении, которое характеризовало период истории Древней Церкви и которое изменило — не веру и не столько литургию — но богословие и благочестие"[xi]. Таким образом, идея реформы как литургического обновления среди православных литургистов никогда не понималась в контексте механической чистки несоответствующих элементов таинства Евхаристии или переработки богослужения а, прежде всего, в потребности правильного понимания Предания как сущности Литургии. Это понимание, как только оно будет достигнуто, само приведет — органически — к необходимой чистке и изменениям, но все это произойдет без разрыва целостности[xii].
Сегодня, как можно наблюдать на примере Сербской Церкви, некоторые ученые рассматривают данный вопрос односторонне, акцентируя внимание только на внешней практической стороне и упуская из виду сущностную проблему разрыва между «богословием и благочестием». Неужели практическая, «внешняя» сторона вопроса может быть важнее, чем «внутренняя» — подлинное понимание Евхаристии как «благодарения» всей Церкви (соборного организма), где преодолевается столь модный сегодня в среде верующих индивидуализм?
Если коснуться истории развития западного богослужения, то можно еще раз убедиться, что либерализм, несомненно, помог и способствовал уходу всего западного мира от исконного закона молитвы. Применившись к потребностям мирян, Рим не только реформировал, а практически изменил богослужение, как его форму и структуру, так и отношение мирян к богослужению. Недаром архиепископ Марсель Лефевр, увидев всю пагубность реформаторской идеологии, спрашивал: «Куда мы идем? Какой будет конец после всех наших заблуждений? Этот вопрос не вызывает тревогу о космических либо экологических катастрофах, а прежде всего относится к внешней и внутренней революции в Церкви… Рим полностью погрузился в слепоту"[xiii].
Многочисленные реформы папской власти в Средневековье привели к упадку нравственной и духовной жизни, что в конечном итоге вызвало Реформацию и отделение значительной части западных христиан от Римской Церкви. Однако и реформаторы руководствовались тем же самим принципом либерализма, давая себе полную свободу при создании своего богослужения. Однажды реформировав богослужение, они не остановились на месте, а продолжали его реформировать через всю историю, делая это и сегодня[xiv].
Умы западных литургистов, которые хотели усилиями своего интеллекта реформировать истины Веры, погрязли в узле противоречий и блуждали по лабиринтам, из которых не видно выхода. Реформы и обновления не приближают человека к совершенству, но лишь молитва, которая преображает самую природу его! Поэтому все приглашения к реформированию и изменению Литургии, которые сегодня являются, казалось бы, актуальными, ни в коем случае не должны рассматриваться в таком же духе, как они были предприняты на Западе.
Реформа должна родиться не в результате деятельности комиссий, а с внутренним и искренним возрождением христианского духа. Дать ответ на вопрос, в чем состояла причина отступления от благодатной харизмы, характерной для первых христианских общин, и отступление от которой явилось причиной возникновения новых, чужеродных элементов в Литургии, невозможно без глубокого психологического исследования.
Мы должны согласиться прежде всего с тем, что сегодняшнее положение нашего общества невозможно сравнить с первыми веками. Если в древние времена мир действительно был разделен на христианский и языческий, то сейчас, чаще всего, можно услышать о провозглашении постхристианской эпохи и секуляризации. Вторым открытым вопросом является вопрос, насколько религиозно современное общество, в первую очередь миряне? Готовы ли они принять древнею интерпретацию Литургии, такую, как создавали в умах верных византийские святители и древние отцы?
Очевидно, реформа должна заключаться в обновлении человеческой личности, состоять в приготовлении человека истинам Веры, а не в приспособлении Литургии к потребностям человека. Может ли наше общество принять эту мистическую и кристальную подлинность литургического сознания, не в силу отсутствия богословских знаний, а в силу своего морального и душевного состояния? И как ум и сердце, разъединенные в результате грехопадения, так и первоначальное переживание богослужения, утраченное вследствие нашего морального падения, получило новую форму и оказывается для многих неизвестным и слишком далеким.
Без сомнения, православная Литургия поныне сохраняет всю подлинность литургического Предания Церкви. Если она и подвергалась каким-либо переменам, то вряд ли они способствовали утрате места и положения, которые они должны занимать в жизни верующих людей. Важно отметить, что в процессе создания литургической традиции богослужение в своем историческом развитии не реформировалось в объективном содержании или чине, а изменяло или пополняло свою структурную форму и состав.
Богослужение всегда должно восприниматься в рамках святоотеческого предания Церкви, потому что оно свидетельствует об этом живом Предании. В Православном Богослужении каждый член Церкви должен участвовать в нем через переживание всего Богочеловеческого, апостольского и святоотеческого. В этом переживании каждый принадлежит всем, и все каждому по благодатной силе святой любви Богочеловека[xv]. Восстановление этого истинного литургического переживания не произойдет, если мы уберем из Литургии те новые элементы, которые были внесены в нее из-за упадка благочестия, но оно произойдет с появлением правильного понимания значения и функций, которое занимает Литургия в жизни Церкви.
В контексте реалий Сербской Церкви, а также тенденций, присущих некоторым православным общинам Западной Европы и Америки, надо всячески стремиться к возвращению к древней практике. Однако подобное возвращение в Церкви не может быть произвольным действием того или иного епископа или иерея, но может быть осуществлено только в согласии с всеобщим решением соборного разума.
[ii] Шмеман А., прот. Ведение в Литургическое Богословие. — Париж, 1961. — С. 35−40; Alexander Schmemann, Liturgy and tradition. — Crestwood, New York, St Vladimir’s Seminary Press 1990. — p. 100−114. В этих двух трудах отец Александр очень четко и ярко выражает свои взгляды. Он критически указывает на те изменения в византийской Литургии, которые, на его взгляд, все меньше и меньше делали ее торжеством всей Церкви и сделали ее более похожей на клерикальные действия, удовлетворяющие индивидуальные религиозные нужды. Он также критически относится к символической интерпретации Литургии, которая, по его мнению, затемнила существенный и таинственный характер Евхаристии.
[iii] Священномученик Анатолий Жураковский. Литургический канон теперь и прежде. — Москва, 2005. Здесь отец Анатолий очень четко указывает на те элементы православной Литургии, которые не соответствуют древнему преданию Церкви, объясняя причины их появления. По вопросам богослужебной реформы, в частности за чтение евхаристических молитв, в своих отзывах при подготовке предстоящего тогда Всероссийского Поместного Собора высказались епископ Иоанникий Архангельский, епископ Назарий Нижегородский, епископ Сергий Финляндский (впоследствии местоблюститель Патриаршего престола) и епископ Анастасий Олонецкий. (См. их доклады в сборнике «Отзывы епархиальных архиереев по вопросу? церковной реформе». СПб, 1906. Вып. I. — С. 337; II, 461; III, 212 и след., и III, 443 и след.).
[iv] Шмеман А., прот. Ведение в Литургическое Богословие. — С. 36.
[v] Собрание древних литургий, восточных и западных, в переводе на русский язык. Т.1. — С. 121.
[vi] Доклад, прочитанный на 3-й Международной научной церковной конференции, посвященной 1000-летию Крещения Руси, «Литургическая жизнь и церковное творчество русского Православия» (Ленинград, февраль 1988 года). Цитируется по: Вестник РХД. Париж, 1988. N 153 (II).
[vii] Священномученик Анатолий Жураковский. Цит. соч. — С. 60.
[viii] Трудно точно установить, когда в Литургии появился тропарь 3-ого часа, но можно предположить, что у Греков он впервые встречается в начале XV века, откуда потом переходит и в славянские служебники. Тропарь третьего часа был введен неоправданно и прерывает последование Евхаристического канона. См. диакон Михаил Желтов, Богослужение Русской Церкви, Литургические реформы кон. XIV- нач. XV. — М., Православная Энциклопедия, 2000−2005.
[ix] Первым ранним свидетельством о появлении практики тайного чтения молитв мы находим в середине VI века. Из законодательства Императора Юстиниана становится понятным, что во время совершения Евхаристий и Крещения впервые появляется практика тайного чтения молитв. Император энергично выступил против и запретил ее. Как свидетельство его отношения к новой практике тайного чтения молитв мы приводим последнюю часть 137 Новеллы: «Повелеваем, чтобы все епископы и пресвитеры не тайно (non in secreto) совершали божественное приношение и бывающую при святом крещении молитву, но таким голосом, который хорошо был бы слышен верным народом (sed cum еа voce, quae a fidelissimo populo exaudiatur), дабы души слышащих приходили от того в большее благоговение, богохваление и благословение». Из текста видно, что Император являлся противником этой практики, которую считал повреждением литургической набожности. Однако его постановления не принесли пользы. Новая практика оказалась очень популярной и с того периода стала активно практиковаться в Константинополе и провинции. Таким образом становится понятным, что практика тайного чтения евхаристических молитв получило свое начало достаточно рано.
[x] См.: А. Голубцов, проф. О причинах и времени замены гласного чтения литургийных молитв тайными. Богословский вестник (сентябрь, 1905). — С. 69−75; Б. Сове, Евхаристия в древней Церкви и современная практика. Живое предание. — Париж. — С. 179.
[xi] Шмеман А., прот. St. Vladimir’s Theological Quarterly 13, 1969. — С. 217 — 224.
[xii] Шмеман. А., прот. St. Vladimir’s Theological Quarterly 13, 1969. — С. 217.
[xiii] Archbishop Marcel Lefebvre. They Have Uncrowned Him, USA 1988. — p. XV.
[xiv] Thomas F. Best and Dagmar Heller. Worship Today. — Geneva, 2004.
[xv] Попович И., архим. Православная Церковь и экуменизм. — Солунь, 1974. — С. 74.
http://bogoslov.stack.net/text/277 683.html
