 |
| Фонд стратегической культуры | Елена Пономарева | 11.02.2008 |
Начиная с последней четверти ХХ века в функционировании мировой капиталистической системы происходят важные изменения. Если до конца века капитализму как системе противостоял антикапитализм с Советским Союзом в качестве ядра и в этом противостоянии был шанс для ответов на новые вызовы, то с уничтожением этого противовеса ситуация в корне изменилась. Капитализм вступил в глобальную и одновременно завершающую стадию развития, что означает не только изменение пространственной конфигурации накопления капитала, то и его сущностных характеристик. Наблюдаемая с 1970-х годов тенденция к большей географической мобильности капитала (то есть занятие ранее закрытых и охраняемых государством территорий) — поглощение Азии, Ближнего и Дальнего Востока, европейской зоны советского влияния — дополнились функциональной деконцентрацией и децентрализацией корпораций. Как справедливо заметил еще в 1989 г. Дэвид Харви, произошел переход «к власти финансового капитала над национальными государствами». Этот переход, в свою очередь, привел к «распространению новых финансовых инструментов и рынков и появлению крайне сложных систем финансовой координации в глобальном масштабе».
Чем все же объясняется глобальное распространение капитализма? Частично ответ на этот вопрос можно найти у Джованни Арриги: «необычайная экспансия капиталистической мировой экономики за последние пятьсот лет произошла не благодаря межгосударственной конкуренции как таковой, а благодаря сочетанию межгосударственной конкуренции с постоянно растущей концентрацией капиталистической власти в миросистеме в целом». Первоначально этим центром являлась Европа, а точнее в разные периоды — Венеция, Голландия, Англия. Сегодня таким центром выступают США. Причем концентрация власти капитала достигла такого уровня, что сам институт государства как агент конкуренции и организации «центру» больше не нужен.
Если торжество капитализма наступает тогда, когда он «идентифицирует себя с государством, когда сам становится государством» (Ф.Бродель), то неолиберальная модель глобализации, главный проводник которой — США как неоимперия, как кластер транснациональных корпораций, предполагает поглощение, подчинение и «стирание» национального государства. Приходится согласиться с Андреем Фурсовым: «В ХIХ — ХХ вв. слабых били. В ХХI веке — веке глобализации — слабых будут просто стирать. Из Истории. Навсегда».
Уничтожение сильных государственных организмов происходит при сохранении формальных, чисто юридических атрибутов государственности — членство в ООН и других международных организациях, наличие конституции и т. п. Происходящие на Балканах процессы свидетельствуют не о прямом захвате стран, тем более о «стирании» с географической карты (это уже не столь важно), а о выхолащивании внутренней природы государства, сущности суверенитета. На примере Сербии — сильной своим умением сопротивляться врагу — мы наблюдаем процедуру по уничтожению национального государства путем отсечения территорий (Косово, на очереди — Воеводина), посредством установления контроля над политическим и экономическим пространством (через ангажированную элиту и ТНК, включение в евродолларовую зону).
Балканы в силу комплекса причин (психо-исторических, геополитических, этноконфессиональных, экономических и др.) стали зоной «турбулентной» глобализации. Джеймс Розенау соотносит эту «турбулентность» с системным хаосом как состоянием миросистемы, которое может проявляться двояко.
Во-первых, — «как признак распада системы, сложившейся при старой гегемонии» («гегемония» здесь понимается по Антонио Грамши — как «господство плюс согласие подчиниться»). Действительно, югославская система, созданная в социалистический период при гегемонии компартии и в условиях биполярного мира, стала распадаться с 1980-х гг. Национально-территориальный «идеал» содружества югославских народов, сформированный по принципу «каждому этносу — по куску земли», спровоцировал «турбулентность» (хаос).
Во-вторых, «турбулентность» — «ключевая составляющая в воссоздании системы при новой гегемонии». Сербия — единственная, пожалуй, европейская страна, которая не просто соглашается с «новой гегемонией», но пытается высказывать свои пожелания и даже условия. Важными в связи с сербскими событиями, особенно по итогам выборов президента, представляются рассуждения Георгия Дерлугьяна и Кевана Харриса. Возникновение гегемонии возможно только тогда, когда значительная часть общества принимает предлагаемый (навязываемый) порядок вещей, ибо:
— «данный порядок представляется общим благом» (например, преимущества вступления в ЕС — валюта, визы и т. п.);
— «обществу предложен весьма комфортный материальный компромисс» (списание долга, снятие процентов по долгам, инвестиции в экономику, восстановление разрушенных во время войны объектов и т. п.);
— «существующему порядку просто не видно реальной альтернативы» («изоляция и сомнительные объятия России»).
Нарастание системного хаоса / турбулентности капсистемы (финансовый, экологический, демографический и иные кризисы) дополняется готовностью обществ, ранее не втянутых в «сосуд власти» (Э.Гидденс) капитала, согласиться на «новую гегемонию». Наверное, так проще. Однако не будем никого судить.
Опыт Сербии, а вместе с ней и России, вроде бы говорит о том, что сегодня никто не может сопротивляться прессу неолиберальной глобализации на практике. Тем не менее, необходимые условия для сопротивления есть (пока — только теоретические), и их надо знать:
— государство должно быть достаточно крупным по площади и населению;
— государство должно иметь развитую промышленную базу;
— государство должно быть достаточно сильным в военном смысле;
— государство должно обладать мощным культурно-историческим потенциалом;
— государство должно иметь сильную национально-ориентированную элиту, способную максимально использовать четыре первых условия (если они имеются вы наличии) в борьбе за достойное место в миросистеме.
За пределами ядра мировой системы капитализма есть только четыре страны, обладающие в разной мере либо полным набором условий для сопротивления неолиберальной глобализации, либо большинством из них (первыми четырьмя). Это — Бразилия, Россия, Индия и Китай (БРИК). И из этих четырех лишь у России есть не только европейские интересы, но и потенциальный культурно-исторический союзник в Европе — Сербия.
