 |
| РПМонитор | Ярослав Бутаков | 07.02.2008 |
ОПАСНЫЕ ЛИМИТРОФЫ
Характерно, что внешний импульс русофобских настроений исходит от наших ближайших соседей на Западе, даже от наших бывших соотечественников по Российской Империи и Советскому Союзу. Это не просто «наследие социализма». Корни этого явления гораздо глубже.Ни для кого не секрет, что Запад поражен хронической русофобией. Десятилетия «холодной войны» и раздела Европы между двумя блоками только добавили огня в это старинное чувство. Но зажглось оно столетиями раньше.
Дело здесь не только в конфессиональном противостоянии. Православные Греция, Болгария, Румыния не вызывали и не вызывают на Западе такого стабильного негативного отношения. Наоборот, их приняли в «европейскую семью народов» (скорее, правда, «европейскую коммуналку») — Грецию давно, Болгарию и Румынию — недавно.
Ярый русофоб, один из вдохновителей неогерманского «Drang nach Osten» Карл Маркс в своей «Тайной дипломатии XVIII века» писал о возникновении единого Русского государства в конце XV столетия: «Изумленная Европа, в начале царствования Ивана III едва ли даже подозревавшая о существовании Московии, стиснутой между Литвой и татарами, была ошеломлена внезапным появлением на ее восточных рубежах огромного государства».
Действительно, образование между Европой и Азией мощного Русского государства стало одним из важнейших рубежей в истории Старого Света, не менее значимым, чем открытие Нового Света, происшедшее, кстати, почти одновременно (вообще, конец XV века был временем, удивительно насыщенным эпохальными историческими событиями, вот только современники, как обычно, не в состоянии это оценить). Кстати, и Россию Запад «открыл» приблизительно так же, как Америку.
В 1486 году рыцарь-авантюрист (сотрудник разведывательных служб, как мы бы сейчас сказали) Николас Поппель, путешествуя по разным странам, «случайно» заехал и в Московию, и тут с удивлением узнал, что восточнее Руси Литовской есть еще Русь Московская, гораздо обширнее и сильнее первой. Об этом своем «открытии» Поппель доложил своему покровителю — австрийскому и «римскому» императору Фридриху III Габсбургу. Последний отправил Поппеля в Москву уже в качестве официального посла с предложением «варвару» Ивану III королевской короны, что, естественно, подразумевало вступление русского государя в вассальную зависимость. На это московские бояре ответствовали: «Государь великий князь Божиею милостию наследовал державу Русскую от своих предков и поставление имеет от Бога».
Несмотря на этот ответ, а быть может и благодаря ему, между Россией и империей Габсбургов завязались тесные и дружественные отношения. Правда, со стороны «Восточной империи» (так переводится с немецкого название Osterreich) они диктовались стремлением втянуть Россию в противоборство с Османской империей, точнее — с вассальными Османам крымчаками. Но в царствование Ивана III не преуспели в этом.
Австрия была самым дальним европейским государством, с которым Москва поддерживала тогда регулярные дипломатические отношения (еще дальше были итальянские государства, но с ними велись сношения лишь на предмет найма грамотных специалистов в области строительства, военного дела, искусств и ремесел). А значительно ближе находились Литва, Польша, Ливонский Орден, Швеция. Вот этот форпост Европы, подпиравший наши земли, и являлся первейшими «глазами и ушами» цивилизованного Запада в его осведомлении о московитах.
И чему же удивляться, что мнение этих стран о России было самым неблагоприятным? Ведь для того чтобы расчистить себе дорогу для сношений не с этой европейской окраиной, а со средоточием европейской цивилизации, России приходилось постоянно воевать со своими западными лимитрофами. Причем в царствования Ивана III, Василия III и в начале царствования Ивана IV эти войны были, как правило, успешными для нас. В отместку наши противники и придумывали о России и русских всяческие небылицы. Естественно, поскольку наши ближайшие соседи в течение столетий были главным информатором более отдаленных стран Запада о России, там о нас тоже сложилось неблагоприятное суждение.
Лимитрофы, постоянно препятствовавшие контактам России с Западом — контактам, к которым, осознавая их пользу, московские государи неизменно стремились на протяжении веков — были и средоточием военной угрозы для России. Уничтожив один из них — Ливонский Орден, но не удержав его территорию за собой, Россия фактически усилила двух других противников — Польшу и Швецию. Открытие «окна в Европу» было отложено больше чем на столетие. Только в XVIII — начале XIX вв. Россия, загнав Швецию в исторические границы и вернув себе древние русские земли, захваченные Польшей, всей протяженностью западной границы соприкоснулась с Европой.
И только тогда на нашей западной границе наступил долгий мир, не нарушавшийся почти 100 лет: с 1815 по 1914 год. Такого длительного периода покоя на Западе Россия не имела ни до, ни после. Система европейской безопасности, выстроенная Венским конгрессом, оказалась самой устойчивой в истории.
КОЛЛЕКТИВНАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ — СОЮЗ СИЛЬНЫХ
Главной задачей Венского конгресса 1814−1815 гг., подводившего итоги почти четвертьвековой эпохе всеевропейских войн, было обеспечить, как мы бы сказали, «мир во всем мире». Ну, или хотя бы в Европе. Гарантией же такого мира считалось, вопреки представлениям ХХ века, вооруженное вмешательство во внутренние дела других стран, если там возникает угроза легитимной власти. Ибо источником войн полагали революцию.Система коллективной безопасности, созданная Венским конгрессом, была основана на принципе легитимизма и на ответственности крупнейших государств Европы — России, Австрии, Пруссии, Франции и Великобритании — за его соблюдение. Четыре континентальные державы составили Священный Союз — военно-политический блок, направленный не против внешнего врага, а против внутренней крамолы. Англия, не вступая формально в Священный Союз, неизменно заявляла о поддержке его принципов и действий. Зоной ответственности блока являлась вся Европа.
Эта система начала распадаться, когда в самой Франции в 1830 году произошла очередная революция, и Франция вышла из Священного Союза. Революции 1848−1849 гг. нанесли мощный удар по Союзу. Тем не менее, по крайней мере в Центрально-Восточной Европе, система еще работала: Россия помогла Австрии подавить венгерскую революцию. Священный Союз был добит во время Восточной войны 1853−1856 гг., когда Пруссия и Австрия заняли враждебно-нейтральную позицию по отношению к России в ее войне с Англией и Францией. Однако, справедливости ради, надо заметить, что Священный Союз создавался именно для борьбы с революцией. Помощь членам Союза в случае их войны с другой великой державой не предусматривалась.
Даже без Священного Союза Россия еще 60 лет не имела конфликтов со своими непосредственными западными соседями. Геополитически это было достигнуто благодаря уничтожению лимитрофного средостения между Россией и великим европейскими державами. Таким образом, подчинение всей Восточной Европы политическому контролю России есть необходимое условие европейского мира. Это было еще раз доказано после Второй мировой войны, когда именно советское военное присутствие на Запад до Эльбы и Верхнего Дуная являлось надежной гарантией от возникновения Третьей мировой войны в Старом Свете.
Принципы Священного Союза справедливо критиковались многими в России уже во время, а особенно после Крымской кампании. Особенно показательно в этом плане было мнение консерваторов. Историк охранительного направления (правда, с заметным славянофильским уклоном) Михаил Погодин так характеризовал результаты легитимистской политики Николая I в рамках Священного Союза: «Правительства нас предали, народы возненавидели, а порядок, нами поддерживаемый, нарушался, нарушается и будет нарушаться». Абсурдным ему представлялось и защищаться от «импорта революции» в Россию подавлением революции в других странах: «Всякая революция условливается историей той страны, где происходит. Революции не перенимаются, а происходят каждая на своем месте, из своих причин».
Здесь, пожалуй, с Погодиным не во всем можно согласиться. Николай I, подавляя венгерскую революцию, устранял возможность появления на наших западных рубежах пассионарного государства, революционно заряженного на экспансию. Австрийская империя выглядела гораздо более мирным и предсказуемым соседом, чем потенциальная Венгерская республика.
Однако в рамках Священного Союза оказалось невозможным примирить интересы всех великих европейских держав. Это и стало главной причиной его распада. Тем не менее, международная система, созданная Венским конгрессом, просуществовала в Центрально-Восточной Европе до начала Первой мировой войны.
ВОЗВРАЩЕНИЕ «ЖАНДАРМА ЕВРОПЫ»
В чем состоит историческая ценность Священного Союза для Европы? В том, что это было первое объединение государств, основанное на общей идеологии. Столетиями европейские государства вели между собой войны без всякого идеологического прикрытия. Собственно, воевали даже не государства, а государи, причем обычно используя для этого профессиональные армии, часто наемные, составленные из представителей разных европейских национальностей. Воевали не столько, скажем, пруссаки с французами, сколько, в первую очередь, Фридрих III с Людовиком XV.Переход в подданство иностранному монарху в результате завоевания был обычным явлением и, как правило, слабо отражался на положении населения. Так, при вступлении русских войск в Восточную Пруссию во время Семилетней войны население этой немецкой области «било челом» русской императрице Елизавете Петровне о принятии в русское подданство, дабы уберечь свою землю от разорения, что и было исполнено: в 1758—1761 гг. Восточная Пруссия была провинцией Российской Империи, и ее положение ничем не отличалось от положения Прибалтики, завоеванной при Петре I.
Правда, уже именно в войнах конца XVIII — начала XIX вв. в европейских войнах стал присутствовать очень сильный компонент национального шовинизма, что было связано, главным образом, с Великой французской революцией. На поля сражений, вместо профессиональных армий, стали выходить вооруженные народы. Реакцией на национальный шовинизм и стал Священный Союз. Однако общеевропейское движение от идеи легитимизма к идее нации задержать было уже невозможно. В Первой мировой войне идея нации стала всеобъемлющей. Во Вторую мировую войну на нее был наброшен идеологический флер универсальности, но сама национальная идея никуда не делась.
Таким образом, эпоха Священного Союза является последним периодом в истории Европы, когда почти вся она объединялась общей или близкой официальной идеологией. Это была идеология династического легитимизма. Причем во внешнеполитическом выражении эта идеология служила оплотом мирного сосуществования великих держав.
Принцип легитимизма был политическим приложением (не всегда удачным) гораздо более обширной идеологии — христианского монархизма, который, в свою очередь, можно рассматривать как составную часть европейского консерватизма (кстати, становление консерватизма как системы ценностей в ответ на вызовы революции и относится к концу XVIII — началу XIX вв.). В наше время идея легитимизма не имеет под собой практической почвы ввиду почти повсеместного установления республиканской формы правления и фикции монархии там, где последняя еще осталась. Более того, легитимистские идеи могут использоваться в целях, отличных от ориентиров консервативного переустройства Европы. Не секрет, что нынешние династии давно уже стали орудием в руках транснациональных корпораций. «Фиктивные монархи» — стратегический резерв ТНК на тот случай, когда демократические ценности будут окончательно дискредитированы. Тогда, возможно, в Европе будут восстановлены традиционные формы политического устройства, но они, как и нынешние демократические, станут лишь служить прикрытием для всевластия тех, кто ворочает триллионами в масштабах планеты.
В силу этого не столько дегитимизм или даже монархизм, сколько правая консервативная идеология, взятая в самом широком смысле, являет собой наиболее перспективную основу для исторического примирения Европы и России.
Сейчас мы видим ситуацию, которая только при поверхностном взгляде кажется парадоксальной. Вроде бы, историческая ценность победы в 1945 году разделяется Россией вместе с большей частью Европы. Но Западная Европа, как и столетия назад, охотнее прислушивается к точке зрения более близких ей лимитрофов, чем к нашей. Поэтому она закрывает глаза на то, что русофобия, разжигаемая лимитрофами, носит откровенно оправдательный характер в отношении идеологии и преступлений нацизма. И — самое главное — охотнее всего ведутся на русофобскую истерику лимитрофов левые и либеральные круги Запада, для которых, казалось бы, реабилитация нацистов и их пособников должна была бы быть совершенно неприемлема. Между тем, более спокойную позицию в отношении России — как исторической, так и современной — занимают, как правило, правые, консервативные круги европейских государств.
Эта ситуация также имеет свои исторические корни в эпохе Священного Союза. Тогда главным источником русофобии являлись демократические, революционные круги, пустившие в оборот ходячее определение России как «жандарма Европы». Прозвище — обидное, но, по сути, именно в этом «европейском охранительстве» и должна заключаться наша современная миссия. В историческом плане Россия должна особенно подчеркивать свою былую роль «европейского жандарма», защитника традиционных ценностей в масштабах Старого Света. В деле формирования позитивного имиджа России за рубежом нам давно пора делать упор именно на эпоху «Священного Союза». Такая идеологическая позиция, обращенная к истории, вызовет понимание в правых кругах Европы, а у русофобствующих лимитрофов выбьет из-под ног опору на антисоветизм при критике России.
