 |
| Радонеж | Сергей Белозерский | 07.02.2008 |
ХХ век стал свидетелем массового помрачения, когда под знаменами тех или иных идеологий было истреблено множество людей; убийцы были побуждаемы разными формами безумия, и истребляли своих жертв под разными лозунгами, но кровь их жертв была одинаково красной, их страдание было одинаково глубоким, и говорить о том, что жертвы массовых репрессий достойны поминовения в меньшей степени, чем жертвы Холокоста, представляется нравственно неверным.
Если же говорить именно о преступлениях гитлеровцев, то выделение из их всех жертв исключительно евреев представляется неверным и с практической точки зрения; если цель ФЕОР — противостоять попыткам ревизионизма, то есть какого-либо обеления нацизма и преуменьшения его злодеяний, то странно ограничиваться указанием только на его еврейские жертвы; как будто нацизм не был врагом всех народов! В наше время находятся глупцы, которые полагают, вопреки всякой исторической очевидности, что Гитлер был врагом только евреев, а по отношению к русским и другим национальностям выступал чуть ли не в качестве освободителя. Отодвигание на второй план нееврейских жертв нацизма только помогает таким настроениям. В самом деле, мы можем видеть в Холокосте нашу общую трагедию, порождение демонической идеологии, которая полагала истребить евреев и цыган в первую очередь, а славян — во вторую; мы можем почтить память и еврейских, и нееврейских жертв — и советских военнопленных, с убийства которых началось применение газа «Циклон Б», и вскоре последовавших за ними евреев. Мы можем принять это как нашу общую скорбь, злодеяние, совершенное против нас всех нашим общим врагом. Но можно поступить и по другому — обозначить происшедшее как специфически еврейскую трагедию, в которой повинны враги именно еврейства. Не будем говорить о том, что крайне странно делить кости людей, умученных в тех же концлагерях, или сброшенных в те же рвы, на еврейские и нееврейские; просто попросим наших собеседников задуматься — какой из подходов будет более действенным для воспитания в людях чувства гражданской общности с их еврейскими соседями и неприятия всего, что может напоминать нацизм.
Идеологии национальной исключительности лучше всего противопоставить убеждение в равенстве всех людей, независимо от их национальности.
В заявлении ФЕОР говорится, что сравнивать трагедию Холокоста с «репрессиями, происходившими в той или иной стране в то или иное время безграмотно». Что можно сказать на это? Каждая историческая трагедия — как и каждая личная трагедия — уникальна. У каждой есть свои, только ей присущие черты. Но разве не сами еврейские лидеры подают нам пример того, что исторические трагедии нельзя забывать, что их причины надо исследовать, что из них следует извлекать уроки, чтобы не допустить их повторения в дальнейшем? Почему же слова «никогда больше» можно произнести над нацистским расстрельным рвом и нельзя — над большевистским?
И если цель памятования об этом — предотвращение подобных злодеяний в будущем, то почему уместно противостоять повторению Бабьего Яра, но неуместно — Бутовского Полигона?
Более того, каждому народу надлежит помнить о грехах его истории. Понятно, почему в Германии подрастающее поколение воспитывается в осознании преступлений эпохи нацизма. Русские люди не впадали в нацизм; русские люди не устраивали Холокоста. Наши недалекие предки впали в воинствующее богоборчество и связанное с ним затяжное гражданское братоубийство. Именно об этом нам и надо помнить в первую очередь, именно против возвращения этого зла принимать меры.
Удивляют — и огорчают — обвинения в «ревизионизме». Ревизионизм — это псевдоисторическое направление, отрицающее реальность Холокоста; ничего подобного в словах Евгения Никифорова не содержалось. Такое неопределенное и расширенное толкование слова «ревизионизм» при котором ревизионистом можно объявить кого угодно, ведет размыванию самого термина, и никоим образом не помогает противостоянию настоящему ревизионизму.
Все сказанное отнюдь не означает, что школьников — и граждан вообще — следует держать в неведении относительно Холокоста; надо отметить, однако, что трагедию российского еврейства едва ли имеет смысл изолировать от более широкого контекста трагедии — и подвига — нашего многонационального народа в годы Великой Отечественной Войны.
Говорить же российским школьникам, чтобы они «никогда больше» не устраивали газовых камер, вряд ли уместно — у нас в России их и не устраивали; у нас происходили другие, тоже очень страшные вещи. Вот о них и стоит напомнить в первую очередь, чтобы они никогда больше не повторились.
