 |
| РПМонитор | Егор Холмогоров | 31.01.2008 |
ЯЗЫК И ФЕНОМЕН РАЗНООБРАЗИЯ НАЦИЙ
Ограниченность, конечность численности, является одним из фундаментальных свойств нации. Наций много. И в этом состоит логика и смысл их существования. Нация может претендовать на гегемонию, на превосходство над другими нациями. Но никогда в истории ни один народ не ставил целью полностью поглотить все другие народы и остаться одному. Нация — это всегда сообщество с ограниченной численностью и отделенное этническими, социальными и политическими границами от других наций. История человеческих обществ — это история взаимодействия наций в качестве подобных ограниченных сообществ.Мы уже рассмотрели в других публикациях феномен контрсуггестии, то есть взаимного непонимания между людьми, торможения человеческой психикой суггестивных сигналов, побуждающих нас к антиинстинктивному поведению. Однако мы лишь вкратце коснулись самого фундаментального из механизмов контрсуггестии — различия человеческих языков.
«Если невозможно вовсе не слышать звуков речи, можно их не понимать, не принимать, перекрыть фильтром… - пишет Б.Ф. Поршнев, — Непонимание прикрывает человека от суггестии. При этом непонимание наиболее радикально на уровне фонологическом, когда невозможны вообще восприятие и репродукция слова, а без этого не может быть акта внушения. Следовательно, здесь контрсуггестия состоит, как бы в фонологической глухоте по отношению ко всем другим способам произносить что-либо — кроме узко ограниченного способа своих ближних. Правда, сила внушения последних при этом, может быть, даже возрастает…. Непонимание может пролегать позже уже не на фонологическом уровне, а на лексическом, синтаксическом и логическом уровнях».
Именно этот аспект контрсуггестии является основополагающим и для истории, и для обществоведения, поскольку разность языков четко делит людей на тех, кто составляет с нами одно общество, а значит и включен в суггестивную коммуникацию и формирование антиинстинктивного поведения друг в отношении друга, и тех, кто одного общества с нами не составляет. Проще говоря — деление на своих и чужих.
Реальное общественное взаимодействие возможно только между довольно ограниченным числом людей, составляющим в биологическом смысле реальную популяцию. Особенно верен этот тезис был на первых этапах истории человеческих обществ, когда не существовало ни письменности, ни средств массовой коммуникации. А появление чужого и суггестивное воздействие с его стороны могло привести к непредсказуемым последствиям. Поэтому для наиболее примитивных человеческих обществ — аборигенов Австралии, индейцев Америки, многих племен Африки — характерна исключительная дробность языков. Практически каждое небольшое племя старалось говорить максимально непохоже на соседей, а иногда создавалось впечатление прямого «выворачивания» речи соседей. По этому рецепту формируются и некоторые «независимые» языки в новое время. Устойчивое понимание, а значит и общность языка, должны быть возможны лишь между своими.
Представление о контрсуггестивном значении различия языков удивительно перекликается с библейским преданием о Вавилонской башне, о смешении языков.
«На всей земле был один язык и одно наречие. Двинувшись с востока, они нашли в земле Сеннаар равнину и поселились там… И сказали они: построим себе город и башню, высотою до небес, и сделаем себе имя, прежде нежели рассеемся по лицу всей земли… И сказал Господь: вот, один народ, и один у всех язык; и вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать; сойдем же и смешаем там язык их, так чтобы один не понимал речи другого. И рассеял их Господь оттуда по всей земле; и они перестали строить город» (Быт. 11, 1−8).
В этом предании смешение языков предстает не столько как наказание, сколько как предохранительная мера — для того, чтобы люди не смогли вновь сорганизоваться на общее зло и на общий бунт против Бога. Тем самым разность языков и проистекающая из нее разность народов выступает в Библии как нравственный предохранитель. Добродетели у разных народов теперь разные, но и пороки у них тоже разные. «Что ни город, то норов». И когда один народ стремится быть максимально непохожим на соседний, то он, зачастую, тем самым отрицает и соседские пороки, стараясь развивать в себе противоположные добродетели.
Человеческое общество в привычном для нас понимании начинается именно там, где общественная коммуникация, направленная на формирование у людей антиинстинктивного поведения, строится на основе определенного языка, отличающегося от других языков. Именно такую языковую общность мы и называем нацией. Хотя в современном мире не каждая нация имеет свой отдельный язык, ее выделяют уже другие черты — территория, исторический путь. Но и по сей день именно лингвистическая общность чаще всего формирует своеобразие той или иной нации и является для нее важнейшим объединяющим фактором.
Это связано как с тем, что языковое своеобразие проводит резкую границу между этим обществом и другими, так и с тем, что сам язык является не просто нейтральным средством общения. Американские лингвисты Эдуард Сепир и Бенджамен Уорф на богатом материале языков американских индейцев обосновали гипотезу лингвистической относительности. По их предположению, грамматическая структура языка и лексический состав очень серьезно влияют на особенности мышления и мировоззрения его носителей. Язык задает человеку определенные представления о пространстве, времени, соотношении различных логических категорий и классов предметов. Разное происхождение слов, обозначающих одно и то же понятие, предопределяет и разное его понимание. Например, русское слово «пространство» предполагает представление о распростертости, растянутости чего-либо во все стороны, вызывает в уме представление о бескрайней равнине, напротив немецкое Raum, родственное с русским глаголом «рвать», предполагает известную отделенность, ограниченность, оторванность.
Люди в обществе, таким образом, связаны антиинстинктивной деятельностью, формируемой их общением, речевой коммуникацией между ними. Однако пределы этой коммуникации ставят, с одной стороны, свобода человеческой воли, а с другой — различие языков, делающее продуктивной коммуникацию только между ограниченным количеством людей. Именно та совокупность людей, внутри которой коммуникация не натыкается на контрсуггестивные барьеры, внутри которой все друг для друга «свои», и называется нами нацией.
СТАНОВЛЕНИЕ МИР-СИСТЕМ
Нации представляют собой сообщества людей, которые чувствуют себя обязанными помогать друг другу, придерживаются друг в отношении друга антиинстинктивного поведения и, в то же время, отграничены от других подобных сообществ и, строго говоря, ничем не обязаны членам этих сообществ. Разумеется, постепенно из взаимодействия между нациями, из осознания общности человеческой природы, формируются правила этики, распространяющиеся на всех людей, возникают традиции гостеприимства по отношению к чужакам, выстраивается система международных отношений.Однако значительно более частой и исторически первичной формой сосуществования и взаимодействия наций является не сотрудничество, а напротив — конкуренция. Причиной этой конкуренции является все то же ощущение неполноценности, недостаточности доступных для нации ресурсов и возможностей, которое мучит и отдельного человека. Если для человека частичным выходом из этой самодостаточности является установление кооперации, социальных отношений с другими людьми, выработка механизмов суггестии, то для наций, в основе различия и ограниченности которых лежит контрсуггестия, такой выход невозможен.
Если бы нации проявляли самопожертвование друг в отношении друга, то это противоречило бы смыслу их существования по отношению к отдельным людям — защите от «самопожертвования» в отношении чужих.
Целью конкуренции между нациями является не само по себе ослабление «чужих» или нанесение им какого-либо ущерба, а обеспечение себе максимальной независимости от внешней среды и максимально благоприятных условий существования.
Однако выгода для других сообществ не является непременным условием получения выгоды для нашего сообщества. А наша выгода точно так же не входит в «условия игры» для наших конкурентов. Именно поэтому сотрудничество между нациями возможно, но не необходимо и не неизбежно, в то время как конкуренция между ними — неизбежна. Мало того, одни нации могут воспринимать другие нации в качестве ресурсов для своего собственного развития и стараться относиться к ним соответственно — пытаясь установить неравноправные отношения, а то и полностью поработить конкурентов.
В то же время, некорректно переносить отношения между нациями, находящимися в сфере внешней политики, на отношения внутри общества — конкуренция между людьми, входящими в состав одной нации, не неизбежна, хотя и возможна, а в некоторых сферах жизни и желательна.
Конкуренция наций составляет основное содержание такого явления жизни человеческого рода, как история. Для того чтобы это своеобразное и весьма специфичное явление могло возникнуть, необходимо выполнение двух условий.
Первое — наличие между нациями достаточно интенсивной конкуренции, борьбы за пространство, те или иные ресурсы. «Интенсивной» конкуренция является в тех случаях, когда она сама и создающая ее причина выходят за пределы жизни одного поколения людей, а формы ее протекания предполагают систематическое негативное взаимодействие между нациями (будь то военные действия, жесткая экономическая конкуренция и т. д.).
Второе — существование нации в рамках структур цивилизации, то есть таких структур, социальной организации, которые позволяют нации контролировать саму себя, надежно фиксировать межпоколенческий опыт, осознанно управлять теми или иными процессами общественной жизни.
Для наций, создавших структуры цивилизации, характерно стремление зафиксировать содержание своей центральной зоны в письменной форме, стремление к жизни в городах, позволяющих уйти от непосредственных связей в духе «общины» по Теннису и зафиксировать целый ряд таких связей на уровне «общества», то есть в форме рационализованных и обязательных правил и законов. И фиксация информации об основных конфликтах в виде исторических хроник, надписей и сочинений является также одним из признаков состоявшейся цивилизации.
Каким образом возникает цивилизация как определенная форма социальной организации? Она возникает тогда и там, где люди получают возможность накапливать и обменивать значительное количество материальных и духовных ресурсов друг на друга. То есть контролировать свое развитие. Такая возможность существует не всегда и не везде — нации, находящиеся на достаточно примитивном уровне культурного и хозяйственного развития, обычно пребывают в состоянии гомеостаза, то есть относительного равновесия со своей средой. Общество попросту не имеет возможности взять у природы больше, чем нужно для поддержания минимального уровня жизни человеческой популяции.
Лишь в тех зонах планеты, где возникло и закрепилось производящее хозяйство, появилась и возможность систематического и рационального накопления ресурсов, которая, в свою очередь, привела к возможности их обмена на другие виды ресурсов. Пищи на оружие, оружия на власть, власти на землю, земли на почитание в загробном мире. Появился систематический и более-менее масштабный обмен не только материальных, но нематериальных ресурсов и факторов. Тем самым, накапливая одни виды ресурсов, общество могло позволить себе превращать их в другие и контролировать равномерность своего развития.
Но, в то же время, ресурсов одного аграрного общества не хватало и не могло хватить на по-настоящему масштабное накопление и обмен ресурсов, и тогда имевшие низкую интенсивность конфликты между отдельными нациями изменили свой характер. С появлением цивилизации как системы накопления и обмена ресурсов война и подчинение себе одной нации другой стали ведущим инструментом такого накопления. Теперь, для того чтобы получить необходимые для собственного развития ресурсы, нация могла организовать либо грабительский поход на другую нацию, либо заняться ее планомерным подчинением. Те же, в свою очередь, вынуждены были более-менее активно защищаться. Образовались локальные конфликтные системы, объединявшие нации, имевшие односторонние или взаимные претензии друг к другу.
«МИР-ИМПЕРИИ» И «МИР-ЭКОНОМИКИ»
Для обозначения этих конфликтных систем наиболее подходит термин, употребленный ведущим западным социологом современности Иммануилом Валлерстайном: мир-системы. Что такое мир-система? Это «система, которая сама есть мир и которая может быть, а фактически всегда была, меньше, чем весь мир» — как выражается сам Валлерстайн. Древние греки называли такой мир «ойкумена», или «вселенная», обозначая, таким образом, известную им часть обитаемого мира.Мир-система образуется там и тогда, когда взаимодействие между соседними обществами может перерасти в военный конфликт, а этот военный конфликт может привести к тому, что одно общество будет доминировать, а другие подчиняться, одно общество или несколько обществ будут лидерами, а другие будут стараться за этими лидерами угнаться и от них защититься. Срабатывает принцип домино — одно племя побеждает другое и заставляет отдавать часть пищи, часть богатств, часть людей в войско, а за счет этого становится сильнее и уже легче способно победит третье, четвертое и так далее племена, создавая порой великие империи. И вот, такие конфликтные системы и образуют те или иные мир-системы, а там, где конфликтные зоны почему-либо разнесены или слабо соприкасаются друг с другом, там и проходит граница разных мир-систем.
Валлерстайн говорит, что исторически мир-системы существуют в одной из двух форм. Либо это мир-империи, либо это мир-экономики. Однако в чем между ними разница он говорит довольно общими словами, а нам нужно определить это более конкретно. Обычно накопление общественных факторов осуществляется в одной из двух, так сказать, основных «валют» — либо власть, то есть военная, политическая и территориальная мощь, способность приказывать. Либо капитал, то есть овеществленный человеческий труд, превращенный в конкретные вещи, или в специальные инструмента обмена — деньги, дающие нам возможность купить. Либо мы накапливаем достаточную власть, как например египетские фараоны или китайские императоры, чтобы вынудить людей что-нибудь создать, например пирамиды или великую китайскую стену. Либо мы можем накопить достаточно денег, чтобы на эти деньги нанять достаточно людей и построить, например, афинский Парфенон или Эйфелеву башню. Конечно, можно накапливать и другие общественные факторы, например знания и религиозную веру, и тем самым приобретать возможность убедить людей, но в качестве ведущего фактора такое случается очень редко, поскольку убеждение не является для людей самодовлеющим побудительным мотивом, оно требует подкрепления в виде все тех же власти или денег.
Вот отсюда и берутся две разных формы мир-систем.
В мир-империях накапливается политическая власть. Обычно там образуется очень сильный центр. Этот центр обладает большой военной мощью, опираясь на которую он перераспределяет в свою пользу ресурсы периферии. Центр мир-империи стремится контролировать сакральную вертикаль всех охваченных этим типом мир-системы обществ, и распространять среди них определенную культуру, религиозные воззрения и т. д. Причем таким образом, чтобы оттуда следовало — путь к Небу, к идеалу, лежит через этот центр, поскольку на нем лежит отблеск божественной силы. Например, император, как в Китае, признается сыном Неба, или «божественным», как в Римской Империи. Обычно господство мир-империй строится на том, что они говорят включенным в их орбиту народам, мы используем политическую власть ради того, что ценнее всего на свете, ради высшей идеи, обычно религиозной. И в этом и сила и слабость мир-империй. Они могут вызывать у людей высокие чувства, но если люди видят, что власть используется неправильно, идеальная «формула преобразования» нарушается, то империю могут ждать большие потрясения. Мир-империи — это наиболее распространенный в истории вариант мир-систем.
Для мир-экономик именно накопление капитала, прежде всего в его денежной форме, становится главной формой общественного накопления. Мобилизация прочих форм общественной активности и придание им определенного направления происходит, прежде всего, через их финансирование, а удушение, через их недофинансирование. Накопление капитала — это, прежде всего накопление денежных ресурсов, эффективно контролирующих производство и обмен. Власть здесь выступает лишь в качестве могущественного фактора обеспечивающего накопление, а не предопределяющего его. Капиталистическое накопление является накоплением-ради-накопления, предполагает, что преобразование может быть произведено кем угодно и как угодно, лишь бы было что преобразовывать. Никакой первостепенной «формулы накопления», тем более — религиозной, это не предполагает. Соответственно, капиталистическое накопление может быть бесконечным, в пределе ставя себе задачу полного преобразования всех других общественных факторов в капитал. «Кризисов легитимности» такая система не испытывает, испытывая, однако, кризисы эффективности, сопровождающиеся сменами мировых капиталистических гегемонов.
В реальной исторической жизни большинство наций втягиваются в существование мир-систем либо вокруг тех или иных имперских центров, либо вокруг мир-экономик. Существование изолированных наций чем дальше, тем менее возможно, если речь не идет об искусственной изоляции, подкрепленной мощной вооруженной силой и хозяйственной самодостаточностью.
(Продолжение следует)
http://rpmonitor.ru/ru/detail_m.php?ID=7521
