 |
| Татьянин день | Священник Павел Конотопов | 30.01.2008 |
Это не мир такой, это мы такие.
Святейший Патриарх Алексий,
из речи на епархиальном собрании духовенства
г. Москвы, 2007 год
Что можно сказать про это кино? Веселое оно? Да! Гротеск? Конечно. Сюжет? Сюжет! Жизнь кипит? Да не то слово! Про что это кино? Про то, как нужно идти человеку целеустремленному по жизни. Есть цель — нужно ее добиться, не обращая внимания на обстоятельства вокруг, преодолевая их если не героически, то весело, с удовольствием, иной раз так, свободно пролетая. Как герою этой картины, в которого выстрелили в начале фильма из пушки. И летает свободно этот герой весь фильм. А внизу, на земле, стрельба, погони. Герои фильма то в перестрелке, то в борделе, то в школе, то еще где-нибудь, куда их заносит воля автора фильма. Свадьба и похороны сталкиваются на одной дороге! Страсти кипят нешуточные, одним словом — зажигательно!
Недавно мне в руки попал фильм BBC (British Broadcasting Company) из цикла «Частная жизнь шедевра», посвященный картине Веласкеса «Венера с зеркалом». Купили мы его с супругой для дочери, занимающейся при Пушкинском музее в художественном кружке, чтобы расширить ее знания о творчестве художника. Каково же было наше удивление, когда учебный фильм начался с фразы: «Эту картину называют барочным эквивалентом Плейбоя и самой сочной попкой в живописи… героиня одного романа, поворачивается к герою и спрашивает его: „А моя попка не хуже?“» (вы уж простите за точность цитаты). И далее разного рода рассуждения о том, как, когда было написано полотно и кто для него позировал. На экране мелькают обложки мужских журналов, и что только не говорят эксперты о сексуальной подоплеке этого произведения. Может, они и правы в своих исторических экскурсах и рассуждениях. Но только вот в душе — неприятный осадок.
Считается, видимо, что подобного рода шедевры современный человек может воспринимать только через призму нижепоясной тематики. А о том, что это изумительное изображение женской природы, о художественном мастерстве творца — ни слова. Приходится делать усилие над собой, продираясь через весь поток этих рассуждений, чтобы уловить хоть какую-то полезную информацию. А стоит ли? Не проще ли не смотреть? Может, поискать иные слова и других авторов, которым доступны для рассуждения категории иного рода?
Но вернемся к Кустурице и его «Завету», где его «фирменная» радость бытия на этот раз реализуется в каскаде шуток, жонглировании зоофилическими и порнографическими образами. И пусть обвинят меня в ханжестве, подобное остроумие тошнотворно. Неужели в этом мире стал доступен для понимания только такой язык? Можно ли оправдать такие средства высокой целью?
Подобного рода образы накрепко оседают в моей душе, а потом начинают всплывать в самый неподходящий для этого момент. Хотя, может, кто-то уже и достиг такого бесстрастия, что может спокойно реагировать на такое. Слава Богу, если такие найдутся.
Но опаснее всего, на мой взгляд, другое. Дело в том, что Кустурица талантлив. Он гениально смешит, дарит восторг, забавляет, пугает — овладевает твоей душой. В этот момент я как зритель беззащитен перед ним и его гением. Я слишком открыт и доверчив и слишком зависим от того, как сейчас обойдутся с моей душой. Что в нее вложат… И если это остроумие грязно, то и душа моя загрязнится… насколько бы ни был благим генеральный замысел талантливого режиссера открыть мне истину о жизни, смерти, любви и ненависти.
Меня пугает моя же попытка найти оправдания перед совестью, моим скорчившимся нравственным чувством, что, мол — ну это же просто такое режиссерское решение, это же просто шутки. Ведь фильм не об этом… в конце концов… Или, еще хуже: может, это и есть тот близкий и понятный современному человеку язык и без подобного уже не достучаться…
Хочется думать, что человек, достигнув высокого культурного уровня, может сохранить его. Так зачем, рассуждая о высоком (об испытаниях героя, стремящегося во что бы то ни стало выполнить завет своего любимого деда), опускаться ниже плинтуса? Апеллировать к животным, низменным инстинктам, которые мы должны в себе пытаться превозмочь. Не есть ли это унижение достоинства (самого режиссера и нас всех) человека как Творения Божия?
