Русское Воскресение | Семен Шуртаков | 28.01.2008 |
О месте писателя в обществе
— Только что завершился год, названный официально Годом русского языка. Однако от таких мероприятий, точнее — от названий, мало что меняется. В большом ли почете у нас нынче слово? И какое место, на ваш взгляд, занимает писатель в современном обществе?— Какое место? Не самое ли жалкое, если соразмерять высоту и значимость звания писателя с теми ничтожными возможностями, которые наше современное общество предоставляет ему для того, чтобы он мог реализовать свой природный дар, ту самую свою значимость?
В недавние советские времена начинающий талант мог проявить себя по-разному. На систематически проводимых областных, региональных и всесоюзных семинарах молодых писателей, на страницах молодежных газет и журналов. В издательствах были молодежные редакции, не говоря уж об огромной «Молодой гвардии», полностью ориентированной на поддержку молодых дарований.
Состоялись первые публикации, вышли первые книги. Критика заметила новоиспеченный талант. Да-да, согласен, не всегда замечала тех, кого бы следовало, но так случалось во все времена. А все-таки интерес к молодым талантам особенный был в советское время.
— Итак, первая книга вышла. И что дальше?
— А дальше все шло почти «в автоматическом режиме». Опубликовал твою повесть или роман 800-тысячным тиражом журнал «Молодая гвардия», вскоре же «повторила» двухмиллионная «Роман-газета» — вот ты и занял в обществе свое определенное место. Нет, это вовсе не значит, что миллионы читателей бросили свои дела и кинулись читать твое сочинение: кого-то прочтут миллионы, а кого-то — только тысячи. Но это уже, как говорится, второй вопрос. Первое и главное — что ты увиден и услышан.
— Сегодня по-другому?
— А кто тебя нынче увидит и услышит, коли ты в литературе не спекулянт? Конечно, если ты пишешь «об ужасах тоталитарного режима» или смакуешь порнографию, это еще куда ни шло — у тебя есть шанс занять свое место на уличных лотках. Если же в твоем сочинении нет ни проклятий советскому строю, ни секса и никто не ругается матом, вряд ли общество в нынешнем понимании вообще узнает о существовании твоем.
Впрочем, о существовании того или другого писателя нынче узнают не столько по книгам, сколько по частоте появления его в ТВ-ящике. Со своими сочинениями? Нет, конечно, особенно если ты прозаик — кому это интересно? Появляться надо с шутками, анекдотами, хохмами. Хорошо, если раз в неделю, если же еще чаще, два раза — тебя уже считают классиком. Завсегдатаи «ящика» друг о друге прямо так и говорят: «Михаил Михалыч-то! Ну, так это же наш живой классик…» Ну, а если «классик», значит, он, считай, уже занял то место в современном обществе, которое и соответствует высокому званию писателя. Только какой ценой, какими реальными заслугами перед отечественной литературой!
Заслоном встать против чужеязычного урагана
— Да, есть о чем задуматься. Время хохмачей… Резкий упадок общей культуры и языка… Порча вкуса и катастрофическое снижение требовательности к писательскому труду… Вот мы коснулись минувшего Года русского языка. Давайте вернемся к этому, договорим недосказанное.— Что дал Год русского языка, русского слова? Да фактически ничего. Пошумели, провели «круглые» или иной конфигурации «столы», симпозиумы. Но что изменилось-то? В школьных программах по-прежнему сокращаются учебные часы русского языка и литературы. В старших классах остается где 4, где 3 часа в неделю. Вот тебе и великая русская литература!
Пройди по вечерней Москве — на крышах и карнизах многих зданий нагло сияют всеми цветами радуги огромные чужеязычные рекламные щиты. Погашен был хоть один щит? Их стало больше! Русский язык по-прежнему затаптывается, исконно русские слова с усердием, достойным лучшего применения, без всякой необходимости заменяются чужестранными. Кому-то хочется объяснить это как некое новомодное поветрие: повеет, мол, и пройдет. Но ведь это не мода на узконосую обувь или не убирающиеся под кофту лифчики, а иное отношение к окружающему тебя миру. Новомодникам «наемный убийца» начинает казаться уже и слишком грубым, тревожным, а вот «киллер» таких мрачных эмоций не вызывает…
Нет, не ветерок веет, а чужеязычный ураган бушует. Захлестывает с головой, особенно молодых. Что слышат по радио и с телеэкрана? «Мы позиционируем свой бренд в секторе хай-мидл-класса». Вот как! Речь идет, кажется, о каком-то особо дорогом кофе.
— Но дело-то, конечно, не в кофе, а в том, до какой вседозволенной наглости надо дойти, чтобы с утра до вечера звучал этот бред в стране великого русского языка!..
— Досказать, наверное, следует и о некоей особенности нашей национальной культуры, поскольку особенность эта имеет прямое отношение к слову не как части речи, а к чему-то большему — к Слову с заглавной буквы.
Если мы хотя бы бегло оглянемся на европейскую культуру второго тысячелетия, то увидим, что о том или другом народе мы судим прежде всего по его духовному вкладу в общечеловеческую культуру. Если заговорим, к примеру, о Средних веках, об эпохе Возрождения, то каждый из нас, наверное, сразу же вспомнит Италию, великих итальянских художников Рафаэля и Микеланджело. Пойдет речь о философии — обязательно назовем великих немцев — Гегеля и Канта. Если же кому-то захочется порассуждать о литературе, то, будь он немец или француз, англичанин или итальянец, ему никак нельзя будет умолчать, «не вспомнить» о великой русской литературе. Один из замечательных европейских писателей лауреат Нобелевской премии Кнут Гамсун так о ней, о нашей литературе, и сказал: «Я не знаю в мире ничего более достойного и великого, чем русская литература». Так что, если посчитать, что итальянцы как нация «высказались» миру прежде всего своими живописцами и скульпторами, немцы — философами, то мы, русские, высказали себя в первую очередь через литературу, через слово. Уточним, хотя и так понятно: не через слово вообще, а через слово письменное.
— Да, как и назывались-то первые произведения нашей литературы: «Слово о Законе и Благодати», «Слово о полку Игореве"…
— В год празднования тысячелетия нашего Отечества, в 1862 году, впервые были почествованы создатели славянской азбуки Кирилл и Мефодий. Отмечался День письменности и в последующие несколько лет. Однако же отмечался, к сожалению, очень скромно, а после 1885 года и вовсе сошел на нет.
И лишь в наше советское время, в 1986 году, моим давним другом мурманским писателем Виталием Масловым Праздник был возрожден. С тех пор День славянской письменности и культуры стал отмечаться и в других городах — Новгороде, Киеве, Минске, Смоленске… А в 1992 году в Москве в этот праздничный День был установлен памятник Кириллу и Мефодию работы знаменитого скульптора Вячеслава Клыкова.
— Этот праздник отмечается и в вашем родном Сергаче?
— Отмечается ежегодно, можно уже сказать — традиционно. В этом году он будет праздноваться на моей «малой родине» в одиннадцатый раз. По установившейся традиции, в течение учебного года старшеклассники школ Сергачского района пишут конкурсные сочинения на самые разные темы. Например: «Откуда есть пошла Русская земля?», «Кто спас Россию в Смутное время?», «Пушкин в Сергаче». Более пятидесяти работ было представлено в 2005-м и 2006 годах, в 2007-м — семьдесят одна работа. А в День Кирилла и Мефодия, 24 мая, на главной площади города объявляются итоги конкурса и награждаются победители.
А вот если бы — не раз и не два на наших Сергачских праздниках говорил я сам себе — если бы в каждом городе и в каждой деревне, в каждой школе и каждом классе чествовали День равноапостольных Солунских братьев и славили данное ими нам письменное Слово, картина, наверное, могла бы быть другой — защита родного русского слова была бы более надежной. Тогда бы и не было необходимости «назначать» какой-то особый год — тогда бы каждый год был бы Годом великого Русского слова.
— Для этого, согласитесь, надо не только 24 мая повсеместно праздновать, а всю культурную политику в стране коренным образом менять. Политику, которая как была, так и остается «швыдковской».
— Согласен полностью.
— А в заключение примите, дорогой Семен Иванович, поздравление с вашим юбилеем, сердечные пожелания здоровья и творческого долголетия.
— Спасибо. Я буду стараться.