Русский язык: бой с тенью

Между новым Большим Проектом и небытием

Один из крупнейших культурных проектов ХХ в. — превращение русского языка в язык межнационального общения — пожалуй, провалился. Как минимум временно — сейчас наш язык отступает по всем фронтам. Распад Советского Союза привел к тому, что ареал распространения русской речи начал постепенно сокращаться. Сначала это казалось незначительным и преходящим явлением, но вот к концу первого десятилетия нового века выясняется, что молодежь в прибалтийских государствах, странах Закавказья и Средней Азии уже почти поголовно не владеет русским или знает его плохо. Между прочим, всего десять лет назад ситуация была не столь плачевной — тогда, к примеру, в Литве зарубежную техническую литературу, даже американскую, часто переводили именно с русского: дожидались выхода русского перевода и «перекладывали» его на литовский, потому что так было проще.

Увы, эти времена прошли или вот как раз сейчас заканчиваются на наших глазах. Перед нами тенденция — русский язык уходит из ближнего зарубежья (я здесь не имею в виду Украину и Белоруссию, на пространствах которых, судя по всему, еще предстоят самые серьезные битвы за культурное влияние). И через поколение уйдет полностью. Что касается зарубежья дальнего, то, надо сказать, там изучение русского языка всегда было уделом небольших групп энтузиастов, существовавших при советской поддержке. Разве что в США существовал относительно заметный поток самостоятельного изучения русского под лозунгом: «Нужно знать язык своего врага».

Сейчас на Западе наблюдается новый, хотя и не очень значительный, всплеск интереса ко всему русскому (провозглашение В.В. Путина «человеком года», которое устроил журнал «Тайм», — один из симптомов такого интереса). Однако не факт, что это усилит интерес к русскому языку. Венесуэла Чавеса тоже привлекает некоторое внимание в мире, но никто особо не спешит осваивать испанский.

Так почему же русский язык начал сдавать позиции и продолжает отступать?

Не будем слишком мудрствовать — во всем мире в ХХ в. русский язык воспринимался прежде всего как язык Большого Проекта. То есть пресловутого «строительства коммунизма». В связи с чем от русских ждали некой культурной и технологической революции. Отчасти эти ожидания оправдались. В частности, такие явления, как доступное высшее образование, привлекали в СССР немало абитуриентов из стран третьего мира, не говоря уж о социалистических государствах. Эти люди, возвращаясь к себе на родину, оказывались там своего рода «послами русского языка».

Сейчас этот поток уменьшился, думается, на два порядка. И наше высшее образование находилось в длительном кризисе, и Запад предлагал более гибкие и удобные формы профессионального развития… Так что этот канал распространения русского языка фактически перестал существовать.

Русский язык объективно труден для изучения. В отличие от английского, в котором существует некое примитивное «ядро языка», позволяющее людям сносно общаться уже после нескольких недель его изучения. Попытки создать «упрощенный русский» (с той же целью) предпринимались в 60-е гг., однако успеха не имели — наверху эту идею сочли нездоровой и не поддержали.

С крахом Большого Проекта (а это были не только социальные гарантии, но и космическая промышленность, и много чего еще) русский язык перестал быть интересен западной левой интеллигенции. Тем самым он потерял возможности бесплатной рекламы в европейских странах.

Следующим форпостом, который пал под ударами истории, стала русская литература. До определенного момента она считалась одним из современных чудес света, вызывала, в некотором смысле, благоговение (ну, или по крайней мере уважение). К концу 70-х гг. и это пресеклось. Последним более или менее известным на Западе русским писателем был Солженицын, при этом мало читаемый западной публикой, которая сделала вывод: «Он слишком много внимания уделяет частным русским проблемам и не умеет держать внимание читателя». После этого, смею утверждать, в Европу и США не попало ничего. Жалкие тиражи какого-нибудь, скажем, Виктора Ерофеева и переводившихся для специалистов книг отдельных авторов всерьез рассматривать просто смешно. Таким образом, для западного наблюдателя картина стала выглядеть следующим образом: заслуживающей внимания литературы в России больше нет.

То же самое, кстати, можно сказать и о кино. Впрочем, наше кино на Западе всегда знали достаточно плохо. Но теперь даже потенциальных фильмов — кандидатов на демонстрацию за рубежом нет. Разве что на пространство СНГ они попадают, да и там постепенно укрепляется мнение, что в России хорошее кино снимать не умеют.

Еще одна тенденция, набравшая силу еще в годы перестройки, — упрощение и вульгаризация русского языка. Ничего ужасного в этом, конечно, нет, процесс носит объективный характер. Но, увы, не способствует улучшению имиджа русского языка. Особенно раздражает его инфильтрация уголовной терминологией, которую мы уже перестали замечать. Разнообразные «разборки», «беспредел», «опустить» кочуют по заголовкам центральной прессы, совершенно спокойно употребляются дикторами информационных программ… И создают впечатление страны, где криминалом пронизано все, сверху донизу и насквозь. Президент, к сожалению, тоже подлил масла в огонь своим «мочить в сортире».

Россия перестала быть мировым и даже региональным лидером по производству научно-технической информации (в ХХ в. значительная ее часть от общемировой публиковалась именно на русском языке). Это вызвало дополнительную утрату интереса к русскому языку.

Иными словами, перед нами общество, находящееся в ситуации социального и культурного кризиса (который, смеем надеяться, постепенно заканчивается). Это отражается и в языке. И в его влиянии тоже.

Казалось бы, ничего ужасного в том, как развивается русский язык, нет. Есть же чешский, болгарский или польский, которые спокойно живут на своих замкнутых пространствах и не претендуют на величие. Может, и нам стоит идти по этому пути?

Проблема, впрочем, состоит в следующем. Русский язык слишком сложен и, как всякое сложное явление, без внешней поддержки обречен на гибель. Это не значит, что он исчезнет с лингвистической карты мира уже завтра. Но 100−150 лет для этого вполне может хватить.

Вопрос стоит так: либо за русским языком будет стоять новый Большой Проект (интересный всему миру, кстати), и тогда наша речь будет набирать силу. Либо этого не будет, и вульгаризация продолжится. Отомрет за ненадобностью литература, язык станет еще проще и примитивнее, бытовая речь будет наполовину состоять из междометий. Для технологического развития потребуется хорошо знать английский. А для того, чтобы найти приемлемую работу, наверное, придется полностью перейти в англоязычный мир.

В общем, спасение русского языка — в поиске Россией нового вызова человечеству. Причем вызова позитивного, созидательного, без угроз «разрушить весь мир». Счет идет уже буквально на годы, и обретение нового вектора развития должно произойти как можно быстрее. Первые шаги на этом пути уже сделаны, вот только на роль русского языка они пока особого влияния не оказали. Что ж, подождем еще немного…

http://www.politjournal.ru/index.php?action=Articles&dirid=55&tek=7847&issue=212