О единстве славян

Из истории русско-болгарских научных связей первой трети XX века

Русско-болгарские научные связи первой трети XX в., времени расцвета русской филологической науки, были весьма обширны и интенсивны. Однако несмотря на это, они не получили в славистической литературе полного и всестороннего описания. В Болгарии можно указать на единственное издание, раскрывающее эти контакты по материалам писем и документов [см. Българо-руски научни връзки 1968]. Однако по соображениям цензуры ряд писем не был опубликован в этот период в полном объеме. Между тем заслуги отечественных ученых в области исследования литературы и славянских языков так велики, что требуют специального изучения. История научных контактов русских и болгарских ученых, начатая в XIX в., получила свое продолжение в первой трети XX в. Материалы Санкт-Петербургского отделения Архива РАН и Научного Архива Болгарской академии наук дают этому немало интересных примеров.

Примечательно, что если в конце XIX — нач. XX в. болгарские коллеги, переписываясь с видными русскими учеными, советуются с ними по тем или иным научным вопросам, признавая их решающий голос в спорных случаях, то в дальнейшем они активно вступают с ними в полемику, однако не забывают обращаться к их авторитету в сложных вопросах. Из одного письма Б. Цонева мы узнаем, что в споре Б. Цонева и В.Н. Златарского о датировке новонайденной надписи в Бачковском монастыре решающее слово Б. Цонев оставлял за П.А. Лавровым, крупнейшим специалистом в области изучения древнеславянской письменности и древнеболгарского языка (СПб. отд. Архива РАН, ф. 283, оп. 3, N 203). Русские ученые пишут рецензии на работы болгарских коллег, охотно отвечают на их вопросы и посылают им свои книги. В то же время болгарские ученые постоянно жалуются на нехватку научной литературы. Так, видный историк болгарского языка Б. Цонев в письме к П. А Лаврову от 21.4.1906 отмечает: «Вы знаете, как трудно здесь работать при отсутствии всяких пособий» (СПб. отд. Архива РАН, ф. 283, оп. 3, N 203). Первая мировая война и годы после Октябрьской революции еще более усложнили контакты, особенно это касалось возможности получения русских книг в Болгарии, а болгарских в России, в связи с чем Н.С. Державин в письме от 29 февраля 1932 г. В.Н. Златарскому с горечью констатировал: «За последние 16 лет мы оторваны от болгарской книжной продукции, а между тем за эти годы у вас выросла огромная художественная и научная литература» [Българо-руски научни връзки 1968: 117]. Поэтому не удивительно, что в письмах болгарских ученых постоянно присутствует просьба выслать то или иное издание, а Ст. Младенов в одном из писем акад. Е.Ф. Карскому писал: «И не возможен ли обмен изданий [между] Российской Академией Наук и Болгарской Академией? Болгарская Академия издала несколько томов своего Списания, несколько книг „Български старини“, „Българска библиотека“ и пр.» (СПб. отд. Архива РАН, ф. 229, оп. 2, ед. хр. 93). И так как такой обмен на официальном уровне не состоялся, ученые обменивались литературой сами.

Очень остро ощущают болгарские ученые недостаток рукописных материалов, так как в Болгарии число сохранившихся рукописей было неизмеримо ниже того обширного славянского рукописного наследия, которое представлено в русских книгохранилищах. Судя по сохранившейся переписке, работа Б. Цонева по выделению орфографических школ вызвала возражение П.А. Лаврова, который связывал понятие орфографической школы с почерком писцов, однако Б. Цонев в свое оправдание писал: «Насчет орфографических школ еще между нами недоразумения вот почему. Вы удивляетесь моей группировке. „Школа“ у меня не что иное как группа. Я имею в виду только орфографию, а не почерк, так что по моей классификации придется, конечно, рукописи различного почерка и происхождения вывести в одну группу или „школу“. А почерк нельзя было взять во внимание просто потому, что у меня очень мало, или лучше сказать, [нет] никаких палеографических снимков с заграничных рукописей» (СПб. отд. Архива РАН, ф. 283, оп. 3, N 203). В то же время и болгарские ученые оказывают посильное содействие своим русским коллегам. Работу над «Славянской кирилловской палеографией» Е.Ф. Карского, важной и нужной для всех ученых славистов, Ст. Младенов оценивал как радостное событие, в то же время он испытывал чувство гордости за то, что мог помочь русскому коллеге, проверяя для этой книги шифры болгарских и сербских рукописей, хранящихся в Народной библиотеке Софии. В письме Е.Ф. Карскому от 28 января 1924 г. он писал: «Как я обрадовался Вашему письму и как радуюсь, что Вы работаете и приготовляете к печати новое полное издание Вашей Славянской кирилловской палеографии! С большим удовольствием я проверил местонахождение тех памятников, которые были в Болгарии, и на Вашем листке написал все необходимое» (СПб. отд. Архива РАН, ф. 229, оп.2, ед. хр. 93).

Русско-болгарские научные связи особенно активны среди историков языка. Ученые помогают друг другу в копировании текстов, обмениваются научной литературой. В одном из писем 1927 г. М.Н. Сперанскому историк В.Н. Златарский писал: «С великою радостью и удовольствием возьмусь исполнить Ваше желание. Завтра — суббота, Народная библиотека закрыта после обеда, а перед обедом я занят, так что в понедельник 4. IV сам пойду в Народную библиотеку и постараюсь достать желаемый Вами текст. Сожалею очень, что в Народной библиотеке отсутствует призматический фотографический аппарат, и потому я не в состоянии Вам послать фотографии. При таких условиях я сам спишу нужный Вам текст (потому что в таких делах никому не доверяю), проверю его два раза с оригиналом, так что в точности копии прошу Вас быть вполне спокойным» (СПб. отд. Архива РАН, ф. 172, оп. 1, ед. хр. 125).

Русские ученые часто и охотно представляют свои труды для публикации в болгарских журналах и сборниках («Български преглед», «Родна реч», «Македонски преглед» и др.). Интересную оценку журнала «Български Преглед» находим в письме Г. А. Ильинского М.Г. Попруженко, отечественному ученому, эмигрировавшему после революции в Болгарию: «Български Преглед производит самое приятное впечатление. Вместе с Вашей статьей работы Милетича, Романского и Миятева составляют великолепный ансамбль. Я бы желал только, чтобы в дальнейших книжках содержание имело менее местный болгарский характер и чтобы там было больше статей, касающихся других славянских народов» [Българо-руски научни връзки 1968]. В этом пожелании Ильинский выступает как славист самого широкого профиля, который возражает против узкой направленности болгарских изданий и стремится вывести болгарскую филологию на широкую дорогу общеславянских лингвистических исследований.

В то же время и болгарские ученые, приглашенные для сотрудничества в российских изданиях, содействовали их улучшению. Примечательно письмо, отправленное 8 ноября 1907 г. Л. Милетичем Е.Ф. Карскому: «Многоуважаемый коллега! Очень рад, что имеете в виду дополнить программу „Русского Филологического Вестника“ и библиографическим отделом, отсутствие которого так неблагоприятно отразилось на распространении этого ценного журнала. Я уверен, что журнал под Вашею редакциею быстро поднимется и желаю Вам здоровья и терпения… Со своей стороны охотно соглашаюсь, насколько будет мне возможно, быть сотрудником Вашего журнала, который до сих пор снискал себе так много заслуг для нашей славянской науки». (СПб. отделение Архива РАН, ф. 292, оп. 2, ед. хр. 88).

Русские ученые постоянно откликались на юбилеи своих болгарских коллег, посылая в мемориальные сборники статьи самого высокого качества. Так, в сборнике в честь 30-летия научной деятельности В.Н. Златарского [1] приняли участие видные русские ученые, в том числе М.Н. Сперанский, Г. А. Ильинский. После выхода этого сборника в свет Ильинский послал М.Г. Попруженко письмо, в котором с восхищением писал: «Сборник Златарского я получил давно. Я в восторге и от его содержания, и от его внешнего вида. Удивляюсь, что разгромленная и уничтоженная Болгария может так роскошно издавать книги» [Българо-руски научни връзки 1968: 132]. Сборник в честь Л. Милетича [2] открывался статьей А. И. Томсона, известного специалиста в области сравнительной грамматики индоевропейских языков, в том числе и славянских языков. В серии «Български старини», т. 10 Ильинским был опубликован Златоструй А.Ф. Бычкова XI в. Интересно, что с предложением этой публикации Ильинский сам обратился в Болгарскую Академию наук: «Честь имею обратиться к Болгарской академии наук с большой просьбой, — не найдет ли она возможным поместить на страницах одного из своих изданий (напр. „Български старини“) прилагаемый при сем мой труд „Златоструй А.Ф. Бычкова XI в.“. Как древнейший список знаменитого труда Симеона В[еликого], этот памятник представляет особый интерес для болгарской филологии» [Цит. по: Николова 2003: 14]. Положительный отзыв на эту работу дал в своей рецензии Ст. Младенов (см.: Ст. Младенов. Найстария препис на цар Симеоновия Златоструй //Славянски глас, г. 24, 1919, N 4. С. 154−155, а сам Ильинский остался очень доволен качеством издания.

В свою очередь, болгарские ученые считали за большую честь публикации в российских изданиях. В этой связи любопытна история заочного (по письмам) знакомства Ст. Младенова с акад. А. А. Шахматовым. Из письма, написанного Шахматову 10 декабря 1910 г., мы узнаем, что Младенов, в то время доцент Софийского университета, познакомился с находящимся в Софии профессором Санкт-Петербургского университета И.А. Бодуэном-де Куртенэ, которому показал оттиск своей статьи о Зайковском Евангелии. Русский ученый, одобрив работу молодого коллеги, выразил пожелание, чтобы весь памятник был полностью опубликован и нашел, что «Сборник ОРЯС был бы самым подходящим местом для такого издания» (СПб. отделение Архива РАН, ф. 134, оп. 3, N 997). В связи с этим Бодуэн де Куртенэ посоветовал Младенову лично обратиться с предложением о публикации к Шахматову. Вместе с письмом Младенов отправил ему оттиск статьи о Зайковском Евангелии. Ответом Шахматова на это письмо мы не располагаем, но из дальнейшей переписки следует, что работа Младенова не была им принята. Так, 22 декабря Младенов посылает лаконичное второе письмо, написанное уже по-болгарски: «Благодаря Ви за Вашия кратъкъ, ясенъ и категориченъ отговоръ. Моля Ви да ме извините, че, следвайки чужди съв? ти, азъ сам не нарушихъ единъ свой принципъ — да не се обращанъ съ никаква молба къмъ непознати люде. Приемете, Господине, уверение в моята почисть. Ст. Младенов» (Там же, л. 3). Несомненно, что в ответном письме Шахматов разъяснил свою позицию, и из письма Младенова от 10 января 1911 г. ясно, что отношения между учеными налаживаются. Шахматов послал молодому коллеге свой труд «Разыскания о русских летописях» и «Историю славянской филологии» И.В. Ягича, которые тот с большой благодарностью и высокой оценкой принял в дар. Примечательно, что в этом письме Младенов снова возвращается к возможности публикации своей работы в Сборнике ОРЯС и объясняет это тем, что публикации в изданиях на русском языке имеют бoльшие преимущества, чем печатание работ в болгарских изданиях (при этом подразумевается, что работы в русских изданиях широко известны всему научному миру). В то же время Младенов осознает, что Сборник ОРЯС перегружен материалами разных авторов, в связи с чем отказ в публикации легко объясним. В письме от 24 ноября 1911 г. Младенов увлеченно обсуждает работы Шахматова о славяно-кельтских, финско-кельтских и финско- славянских отношениях (см. работы: Шахматов А.А. К вопросу о финско-кельтских и финско-славянских отношениях. I-II. СПб., 1911; он же. Zu der altesten slavisch-keltischen Bezihhungen //Archiv fur slavische Philologie T. XXXIII. S. 51−59 (рус. перевод в Ученых Записках Казанского университета, 1912, авг.) и называет их «прекрасными». Он считает, что статья Шахматова в немецком издании безусловно будет способствовать дальнейшим исследованиям, посвященным этому важному вопросу, однако полагает, что не все положения Шахматова подкреплены достаточными соображениями и хорошо аргументированы, в частности, это касается слов bojarin, braga, sluga, kot ь c ь. Позднее Младенов развил идеи, высказываемые им в этом письме Шахматову, в статье «Мнимите фински думи в българския езикъ», напечатанной в Сборнике в честь проф. И. Шишманова (София, 1920), в которой продолжил свои размышления о финском влиянии на славянские языки. И наконец, в январе 1912 г. Шахматов приглашает Младенова прислать работу в Известия ОРЯС, на что тот с благодарностью откликается и посылает ему работу этимологического характера о c лавянском слове bara.

Материалы, связанные с деятельностью русских ученых-славистов, помогают не только всесторонне оценить их вклад в развитие болгаристики, но и объективно осветить один из наиболее трагических моментов в развитии отечественного языкознания, связанный с торжеством марризма, отвергавшего сравнительное изучение славянских языков и сравнительно-исторический метод в языкознании. Это приводило к тому, что работы ученых старшего поколения переставали публиковаться в советских изданиях, однако возможность печатать свои труды в болгарских журналах для них оставалась открытой. Выдвинутое в начале 20-х годов «новое учение о языке» — «яфетидология» — было объявлено методологической основой для всех лингвистических исследований. Оно было поддержано властями и объявлено ими как основной стержень марксистского языкознания, а Н.Я. Марр предлагал рассматривать его как «ничем не заменимое на научно-культурном фронте мало используемое боевое орудие пролетариата в переживаемой нами жестокой классовой борьбе» [Марр 2002: 125]. При этом главным фактором, сломившим индоевропеизм, Марр считал Октябрьскую революцию: «Новое учение, что более актуально, — диаметральная противоположность и целевой установкой, и достижениями, и техникой дисциплине, господствующей во всех школах, так называемой индоевропейской лингвистике. Индоевропеизм царит в школах и академиях, он господствует в умах. И не будь Октябрьской революции, не только не могла бы выявиться наша Nuova Scienza, но она не могла бы развиться в ту ее цельность, по лингвистиче c кой части законченность…» [Марр 2002: 88]

Таким образом, Марр видел своего главного врага в тех ученых, которые придерживались сравнительно-исторического метода в языкознании, а в области славистики тех, кто занималась изучением сравнительной грамматики славянских языков. Более того, они объявлялись противниками существующего строя: «Кто медлит, а тем более создает помехи в безотлагательном применении нового учения, тот замедляет темп нашего социалистического строительства» [Марр 2002: 125]. Отвергая языковое родство славянских языков, Марр не только боролся со всей славистической наукой в целом, но и с ее конкретными представителями, русскими учеными старшего поколения, труды которых перестают публиковаться на родине. Было отложено печатание Лекций Ф.Ф. Фортунатова, не было опубликовано «Общее языкознание» А.И. Томсона, не вышло в свет и было уничтожено 2-е изд. «Праславянской грамматики» Г. А. Ильинского [Подробнее см.: Журавлев 1962а, Баранкова 2002]. При выборах в действительные члены Академии наук СССР Г. А. Ильинскому пришлось снять свою кандидатуру, так как он понял полную бесперспективность этих выборов, а академиком стал Н.С. Державин, который довольно быстро начал не только разделять, но и распространять яфетидическую теорию [Робинсон 2004: 152]. Сказанное приводило к тому, что наиболее талантливые ученые «старой школы» постепенно вытеснялись из науки. Вот что с грустью 5 ноября 1928 г. писал Ильинский в Софию М.Г. Попруженко: «А.И. Соболевский жив и здоров, но находится совершенно в тени. В… филологии у нас задает тон Н.Я. Марр своей яфетидической теорией, которая представляет собой (чтобы не сказать худшего) бред сумасшедшего…» [Научный Архив Болгарской академии наук, ф. 61, ед. хр. 164 ].

В начале 30-х годов начался разгром славистики в Московском университете, в результате чего Ильинский, проявив гражданское мужество, добровольно уходит в отставку. Вот что он писал по этому поводу в декабре 1930 г. М.Г. Попруженко: «У нас славистика по-прежнему переживает кризис. Количество лекций и преподавателей славистики сведено к ничтожному minimum 'у; Академия наук приостановила печатание почти всех работ по славистике, в том числе и моей Праславянской грамматики; изданный недавно I том Трудов славянской комиссии, посвященный источникам по истории К[ирилла] и М[ефодия]; по-видимому, останется последним; Слав[янский] отдел библиотеки АН закрыт и слит с Общим отделом» [Българо-руски научни връзки 1968: 183].

В европейской науке, в том числе болгарской, яфетическая теория не находила отклика, что признавал и сам ее основатель. Зато в Болгарии по-прежнему очень высоко ценились труды русских славистов; болгарские ученые, как могли, поддерживали своих русских коллег, что выразилось в избрании наиболее достойных из них иностранными членами Болгарской академии наук. Выдвигали в академики своих коллег наиболее крупные болгарские ученые: так, например, доклад по поводу представления кандидатуры А.И. Соболевского на заседании Историко-филологического отдела БАН был сделан Л. Милетичем, Г. А. Ильинского представляли Ст. Романский и Ст. Младенов, а М.Н. Сперанского — Б. Цонев и т. д. Ст. Младенов подчеркивал в своем докладе образцовое издание «Слепченского апостола», выполненное Ильинским, в качестве большой заслуги ученого называл создание «Праславянской грамматики». Отмечая большие заслуги М.Н. Сперанского в изучении южнославянских и древнерусских рукописей и особо подчеркивая его вклад в исследование взаимоотношений русской и болгарской книжности, Б. Цонев добавил, что уже 12 лет он оторван от русских коллег и не получает от них писем, в том числе и от Сперанского.

Поддержку болгарских коллег особенно хорошо осознавал Г. А. Ильинский, ученый, особенно много сделавший для развития болгаристики, который первым собрал и издал «Грамоты болгарских царей» (М., 1911). За эту образцовую работу он был награжден академической премией им. М.В. Ломоносова. Издание Ильинского отличали лингвистическая точность в передаче текстов, разносторонние палеографические и историко-географические комментарии, а также анализ лексических особенностей грамот. Особенно интересны исследуемые ученым болгарские топонимы: названия озер, рек, населенных пунктов и т. п., к этим старинным названиям он находил соответствия в современной болгарской топонимике, а также проводил этимологический анализ названий.

Не меньшей заслугой ученого явилось издание Слепченского Апостола XII в. (М., 1912). Текст этого памятника Ильинский собирал из нескольких частей, хранившихся в разных хранилищах [Журавлев 1962: 20]. С конца 20-х годов труды Ильинского все реже появляются на страницах столичных изданий, они публикуются на Украине и Белоруссии, но чаще — за рубежом. В письме М.Г. Попруженко от 4 февраля 1932 г. он признается: «Я по-прежнему вожусь с своими научными работами, но издавать их делается все труднее» [Цит. по: Николова 2003: 23]. С начала 30-х годов все больше Ильинский печатается в Болгарии, в таких изданиях, как «Македонски преглед», «Родна реч», «Български Старини», «Български преглед» и др. Последним вкладом ученого в славистику было создание «Опыта систематической кирилло-мефодьевской библиографии», который смог появиться только в Болгарии (о публикации книги в СССР уже не могло быть и речи, а в Праге, куда он первоначально обратился, в печатании работы ему было отказано из-за недостатка финансирования Славянского Института) [3]. Тогда М.Г. Попруженко начал хлопотать об издании библиографии в Болгарии, и уже 22 октября 1933 г. Ильинский благодарит его за оказанное содействие: «Спешу от всего сердца принести Вам мою благодарность за Вашу помощь и хлопоты по устройству моего „Опыта кирилло-мефодьевской библиографии“ на лоне Болгарской академии наук. Принципиальное согласие ее председателя напечатать его в издании Академии мне очень дорого, независимо от реальной осуществимости решения». [Цит. по: Николова 2003: 29]. В ноябре 1933 г. Болгарская академия наук приняла решение о публикации книги, за что Ильинский горячо благодарил в письме Ст. Романского, считая, что его авторитетное мнение помогло в принятии этого решения. Попруженко и Романский не только содействовали появлению этого издания, но и активно помогали в устранении ошибок и неточностей в библиографических ссылках. Однако полностью довести работу над изданием Ильинский не смог из-за ареста в январе 1934 г. по так называемому делу славистов. Окончательное завершение этого грандиозного труда осуществили те же болгарские коллеги: М.Г. Попруженко и Ст. Романский.

Оценивая вклад русских филологов в развитие славистики и болгаристики, уместно привести слова Г. А. Ильинского, с которыми он обратился в 1930 г. в Болгарскую академию наук по случаю его избрания ее членом-корреспондентом: «Приношу Болгарской академии наук мою сердечную благодарность за высокую честь, оказанную мне ею избранием в свои члены-корреспонденты. Как я уже имел удовольствие писать ее высокочтимому г. Президенту, я вижу в этом акте не столько награду за мои скромные труды на ниве славянской филологии, сколько поощрение достославной традиции русской славистики — изучать неисчислимые вклады болгарской нации в сокровищницу славянской культуры и европейской цивилизации» [Научный архив БАН, ф.1, оп. 2, ед. хр. 984].

Литература

Баранкова 2002 — Баранкова Г. С. К истории создания второго издания «Праславянской грамматики» Г. А. Ильинского//Русский язык в научном освещении. 2002. N 2(4). С. 211−248.

Журавлев 1962 — Журавлев В.К. Григорий Андреевич Ильинский (1876−1937). М, 1962.

Журавлев 1962а — Журавлев В.К. Из неопубликованной «Праславянской грамматики» Г. А. Ильинского // Вопросы языкознания. 1962. N 5. С. 122−129.

Марр 2002 — Марр Н.Я. Яфетидология. М., 2002.

Николова 2003 — Николова С. За Кирилло-методиевската библиография до 1934 година и Григорий Андреевич Илински // Кирилло-методиевска библиография 1564−1934. Под общ. редакция на С. Николова. София, 2003. С. 7−54.

Робинсон 2004 — Робинсон М.А. Судьбы академической элиты: отечественное славяноведение (1917-начало 1930-х годов). М., 2004.

Българо-руски научни връзки 1968 — Българо-руски научни връзки XIX — XX в. Документи. Сост. Л. Костадинова, В. Флорова, Б. Димитрова. София, 1968.

*Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ, в рамках научно-исследовательского проекта РГНФ N 06−04−580а «Русская филологическая наука в Болгарии».

[1] Златарский В.Н. — славист, историк, профессор Софийского университета, действительный член Болгарской Академии наук.

[2] Л. Милетич — чл.-корр. Болгарской академии наук, президент БАН, исследователь болгарского языка.

[3] Историю появления в свет «Опыта систематической кирилло-мефодьевской библиографии» см.: [Николова 2003: 7−54].

http://www.voskres.ru/bratstvo/barankova1.htm