 |
| Известия | Борис Клин | 14.01.2008 |
Храм науки или храм Божий?
В 2006 году архиепископ Рязанский и Касимовский Павел направил директору музея (теперь уже бывшему) Максимовой письмо с предложением передать в безвозмездное пользование епархии не только храмы и соборы, но и башни кремля, сторожки, другие хозяйственные строения. Музей выложил его на своем официальном сайте и снабдил комментарием: «Музею остаются ров, вал, мост, монастырские стены и, самое загадочное, кафедральный Христорождественский собор».Музей отказал и объяснил почему: вывод его за стены крепости означает прекращение существования музея как заповедника. Рязанский кремль — это не только храмы, а еще и «древнейший археологический памятник, заселенный со II тыс. до н.э.; территория города-крепости с более чем 900-летней историей; уникальный природный ландшафт (кремлевский холм с окружающими его реками); историко-культурный комплекс памятников XII—XIX вв.еков».
Кроме того, есть и музейная коллекция — 225 000 единиц хранения, а подходящего помещения, как утверждало руководство музея, для нее в Рязани нет. Кроме того, ученые ссылались на законодательство, а оно предусматривает передачу религиозным организациям объектов культового назначения. То есть храмов и часовен, а также богослужебных предметов. Кстати, в этой связи между Церковью и музеем возник спор и по поводу посоха Пересвета. «Известия» писали, как московский храм Рождества Пресвятой Богородицы в Старом Симонове, где похоронены святые герои Куликовской битвы, попросил передать реликвию на хранение. Священники получили отказ. Лишь после вмешательства Михаила Швыдкого посох привезли на торжества на один день и увезли обратно.
Я, как светский человек, даже не знаю, как к этому относиться. С одной стороны, Пересвет похоронен в этом храме. Вроде бы все логично. С другой — Куликово поле находится недалеко от Рязанской области. При этом Александр Пересвет — монах-воин, и на подвиг за веру его благословил Сергий Радонежский. Но не забудем, что поле это — не только православной, но и русской славы: разрозненные до великой битвы москвичи, владимирцы, костромичи уходили с этого поля единым русским народом. Так что по-разному можно чтить Пересвета: как святого инока или как героя, стоявшего у истоков нашей государственности. И вопрос, где хранить посох, становится при этом вовсе не вопросом «материальной ответственности"…
Война музеям
Между тем конфликт вокруг Рязанского кремля принял характер военного противостояния. На сайте музея появлялись сводки нарушений священнослужителями норм охраны памятников не только в Рязани, но и по всей стране. В дело вмешался Святейший патриарх Алексий II. Он направил письмо президенту Путину с просьбой о передаче Рязанского кремля епархии. Глава государства поручил премьеру Фрадкову положительно решить вопрос.Однако еще до этой резолюции перспективы музейщиков оценивались как проигрышные. Напомню: первым Церкви вернули Валаам. Потом — в декабре 2004 года — Федеральное агентство по культуре и кинематографии сломило сопротивление костромского музея-заповедника «Ипатьевский монастырь». Директору Ольге Рыжовой пришлось уйти, даже голодовка ее сотрудников не помогла. Глава ФАКК Михаил Швыдкой, объявляя об увольнении Максимовой, тоже вспомнил о костромской истории: «Конфликт мог бы разрешиться менее болезненно, если бы тогдашний директор музея шел на переговоры с Церковью». Свою позицию Швыдкой объяснил предельно просто и откровенно: «В отношениях же между органами светской культуры и Русской православной церковью надо избегать любых конфликтов, поскольку все они в любом случае будут очень плохи для общества». По словам Швыдкого, «все руководители учреждений культуры обязаны находить общий язык с церковными иерархами».
Парадокс в том, что директора рязанского музея Максимову Русская православная церковь в 2003 году наградила орденом княгини Ольги III степени. А это свидетельствует о том, что драма о «переделе собственности» вызвана не особенностями характера директора. Умели ладить, умели общаться, делать вместе полезное для Церкви и для науки, а тут случился разлом. Служебный и человеческий.
Теперь следующим в очереди на увольнение может оказаться директор Соловецкого музея, если последнее предупреждение Швыдкого покажется ему недостаточно ясным. Но год назад, когда я был в тех краях, монахи Соловецкого монастыря сетовали, что с трудом справляются с содержанием уже переданных зданий. Их тяжело отапливать, не хватает рабочих рук. Стены трапезной, в которой патриарх давал обед в честь президента Путина, к тому моменту уже покрылись грибком…
В деле возвращения собственности государство охотно идет навстречу Церкви. Но не все историки согласны с тем, что это — восстановление исторической справедливости.
Имущество Церкви изъяла царица, а не большевики?
«Церковные имения» были конфискованы государством задолго до большевиков, еще в 1764 году — по указу Екатерины Великой. После этого финансирование шло из казны, через Синод, который был по сути министерством. Часть монастырей была закрыта, а помещения использовались под казармы, больницы и даже сумасшедшие дома. «Храмы, часовни и богослужебные предметы отчуждению не подлежали. Но общецерковной собственности после екатерининской реформы не было. Монастыри лишились земли, крепостных. Им остались лишь огороды, покосы, церковные лавки. Была приходская собственность, но незначительная. Приходы жили бедно», — говорит церковный историк, протоиерей Владислав Цыпин. На это же указывал еще в 2004 году покойный ныне директор Института искусствознания Алексей Комеч: собственником было государство либо монастыри и приходы, но не нынешние. «Сегодняшнюю общину никто не грабил! Я за то, чтобы максимально содействовать церковной жизни, максимально возвращать храмы, но у нас по всей Руси стоят 10−15 тысяч разрушенных храмов, дай бог, чтобы их кто-нибудь взял». 11 декабря 2007 года управляющий делами Московской патриархии митрополит Климент пояснил: «Церковь готова их взять в пользование при условии помощи со стороны государства в их восстановлении». Причем помощи не только финансовой. Государство должно еще и подготовить реставраторов. В упомянутом интервью Комеч говорил и о небрежном отношении к переданным храмам: «Сбиваются росписи, записываются новыми, безобразными. С большими искажениями по России восстановлено около 10 тысяч храмов». А всего в России 14 000 храмов. Но если Церковь нуждается в помощи квалифицированных работников музеев, то почему бы не поискать с ними компромисс? Ведь удалось его найти в Кремле, где службы проходят лишь по большим праздникам, при ограниченном числе людей, поскольку сохранение памятника требует особого режима его использования. Работает музей и в Троице-Сергиевой лавре. Много лет музей и монастырь на Соловках не просто мирно уживались, а сотрудничали. Да и в Рязани так было. Так в чем же дело?
«Святыни — не музейный экспонат!»
Но у Церкви свой взгляд на проблему «сожительства» музеев и монашеских обителей.— Поведение музейщиков не всегда гармонирует с жизнью монастыря, — говорит заместитель главы Отдела внешних церковных связей Московского патриархата протоиерей Всеволод Чаплин. — В монастыре неуместны кассы, торговля светскими сувенирами, матрешками и т. п. Равно как и выставки светского искусства.
Но и выставки религиозного искусства для верующих могут оказаться неприемлемыми.
— В Кирилло-Белозерском монастыре музей устроил выставку антиминсов (льняные или шелковые платы с мощами святых и изображением положения Иисуса Христа во гроб. — «Известия»), — рассказывает пресс-секретарь Московской патриархии священник Владимир Вигилянский. — Большего кощунства представить себе нельзя! На них совершается таинство евхаристии!
Если антиминсы вернуть Церкви, то в процессе богослужений они в конце концов обветшают. Мощи достанут, а сами платы будут сожжены. Таков порядок.
— Да, действительно, они ветшают, обращаются в прах, — отвечает отец Владимир. — Но для чего были сотворены антиминсы? Для кого? Чтобы красота Божия была в глазах Божиих. Борис Годунов дарил чаши для причащения Троице-Сергиевой лавре, чтобы народ из них причащался. Сакральная функция святынь утрачивается в музеях. Спасибо им, что сохранили, но чудотворные иконы, чаши, антиминсы должны быть возвращены.
Представители РПЦ не отрицают искажений при возрождении храмов, уже переданных государством.
— Есть случаи, когда духовенство, не имея должного образования, а чаще средств, не советуясь ни с епархиями, ни с государством, действовало на свой страх и риск, применяя спорные методы восстановления храмов, — говорит отец Всеволод, — но многие монастыри и храмы, еще остающиеся в руках государства, не в лучшем состоянии.
Отец Владимир считает, что конфликты возникают потому, что за последние 17 лет свободы в России ни законодательно, ни — что более важно — нравственно так и не решен вопрос об изъятых большевиками церковных зданиях и храмовых постройках. И в этом священник прав. Найти такое решение — обязанность государства. «Надо вернуть Церкви святыни, но сохранить образцы великой русской культуры. Можно рассмотреть возможность создания церковно-государственных музеев», — говорит пресс-секретарь «Союза православных граждан» Кирилл Фролов. Что же, неплохой вариант. И религиозные чувства не оскорбляет, и музеи разорять не придется.
На то и чиновник, чтобы Путин водопровод проводил?
Елена Овчаренко
«Что же у вас выставка-то всего одна?» — ловлю за полы суровую женщину в платке.
«Так теперь это же церковная собственность. Кто же все это устраивать будет, смотрителям платить», — объясняет она. За стенами монастыря ежится на холоде изумительный Музей деревянного зодчества. Ни большой вывески, ни растяжки, где его найти туристу, с дороги вы не обнаружите. Но если раньше из монастыря экскурсовод и музейщик непременно вас бы туда направили, то теперь о его существовании вы узнаете, только если придирчиво изучили путеводитель.
В холодных избах (без электричества и печек, чтобы не погорел музей) мерзнут бдительные старушки. Лишь раз в день, в полдень, они закрывают свои «срубы» и идут в кирпичный домик греться чаем. Морозно, рядом Волга, которая нагоняет еще больше стылости.
— Мне бы и пенсии хватило. Но дочка у меня, знаете… попивает, — пожилая худенькая женщина, закутанная в одежды еще советского «стратегического запаса», объясняет нам, почему за две с половиной тысячи рублей дежурит в замороженной избе. — Внуков двое, жалко. Они ко мне поесть бегают…
И отшатывается, когда мы предлагаем ей денег. Господи, гордость в таких людях не может вытравить даже нищета.
К чему я это? Да к тому, что нашим бедным музейщикам и представителям РПЦ, у которой денег тоже на все не хватает, надо быть вместе. Сплотиться в том, чтобы государство не перебрасывало болезненную проблему «смены собственности» со своих плеч, а помогало ее решать. В первую очередь — финансово. Чтобы в монастырь и в кремль человек шел и получал там как духовное окормление, так и исторические знания. Спасибо, что пришел. Значит, ты хочешь стать умнее, просвещеннее. И разве чиновник, тем более высокопоставленный, не за тем поставлен государством, чтобы конфликт между музеем и Церковью решать к удовольствию и пользе хоть верующих, хоть атеистов?
В этой истории — все пострадавшие. И Церковь, и научные работники. А вообще-то в конечном итоге все мы — те, кто придет в Рязанский кремль. Отнимая реликвии у хороших людей, даже чтобы передать это другим достойным людям, государство заведомо сеет рознь. Да еще и напутствует: умейте договариваться! А на что нам тогда чиновники — чтобы Путин старушкам водопровод проводил?
