И молится, пробуждаясь, Россия!

— Владыка, главным событием уходящего года в СМИ нередко именуют «объединение» Русской Православной Церкви Заграницей с Русской Православной Церковью Московского Патриархата. Как правильно оценивать то, к чему мы так долго и мучительно шли?

- Это — особое чудо, которое всем нам даровал Господь!

Десять лет назад воссоединение всё ещё казалось нам несбыточной мечтой. И одним из главных препятствий было неверие зарубежных архипастырей и пастырей в действительное возрождение России.
В 2004 году я отправился со святыми мощами преподобномучениц Великой княгини Елизаветы и инокини Варвары по всей России. Сперва самолётом в Якутск, Анадырь и по этапам до Владивостока, а дальше — вдоль Амура поездом вплоть до Москвы. Вагон, оборудованный под церковь, следовал от самой восточной точки России, останавливался не только в городах и посёлках, что расположены по ходу основной магистрали, но заходил и в самые отдалённые «медвежьи углы», где и жилья-то никакого не видно, одна тайга. Но даже и там нас ожидали толпы людей, шли Крестным ходом…

Мы пребывали в пути больше года. Люди, сопровождающие святые мощи, менялись. Ну, а я был там всё время. Мне было интересно и отрадно видеть Россию…

Тогда понял главное: Россия очень изменилась, можно сказать, духовно прозрела. Именно после поездки созрела (появилась намного раньше!) и укрепилась мысль о возможности воссоединения Православной Церкви Заграницей с

Церковью в России. Сразу же скажу, не надеялся, что это произойдёт так быстро.

Поэтому теперь испытываю, как и многие, кто живёт вдали от России, невероятную радость. Мы снова обретаем нашу Россию. Ту, что жива в сердце каждого русского человека. Церковь — это организм, Тело Христово, а не организация. Человек верит, надеется, движется вперёд, любит. И эта любовь всё решает. Именно она и положила начало нашему сближению.

Акт о каноническом общении врачует глубокую рану, которая кровоточила почти 90 лет.

Однако принятие Акта обеими сторонами не означает упразднения Русской Церкви Заграницей, которая сохранит свою самостоятельность.

— Владыка, сколько у вас приходов в епархии и какие территории она включает в себя?

- У нас 25 приходов во Франции, Швейцарии, Италии, странах Бенилюкса — это вся Западная Европа, кроме Германии.

Хочу обратить ваше внимание на то, что Русская Церковь Заграницей никогда ни от кого ничего не получала. Приходы существовали, потому что прихожане могли их содержать. И потому, раз приходы существуют, значит есть достаточно людей, чтобы их содержать.

— Кто ваши прихожане? Это потомки русских эмигрантов?

- Да, в большинстве своём.

— Хранят ли сегодня потомки русских эмигрантов традиции, культуру, язык?

- Те, кто остался в Церкви, да! Если родители воспитывали их церковно, если дети посещали храмы, они тоже создали православную семью. Это — костяк всех приходов.

— Как возможно остаться русским и православным в чужеродной среде?

- Русская миссия состояла в том, чтобы сохраниться русскими и православными. Это величайшая задача. Сохраниться в этом мире, чтобы свет Православия мог таким образом там привиться.

Это было не очень легко: ведь русскими мы были только в своей семье. Я теперь понимаю: несмотря на то, что родился на чужбине, где русские составляли «Зарубежную Россию», моё детство было благополучным и счастливым.

Отец, который преодолел многие скорби в жизни, но не отрёкся от Родины и веры, всегда говорил нам, что только с Богом можно жить. Учил молиться о России, которая для нас всегда была Христоносицей. Как могли, сохраняли память о ней. Каждое воскресенье мы чинно, семьёй, отправлялись в храм, стараясь не пропускать служб. В моей памяти сохранились детские воспоминания о том, как мы, приходя в церковь, брали свечи и просфоры. На мне была самая хорошая одежда, которую по тем временам мать могла найти в послевоенные годы. Я был настоящий русский православный мальчик. Помню мою первую исповедь: в семь лет у святителя Иоанна Шанхайского. Мы стояли с мальчиками, ожидая исповеди у одного старого батюшки. Неожиданно для нас владыка стал меня звать, подманивая в свою сторону пальцем. А когда, выпрямившись, я двинулся к нему, он меня спросил:

- Ты зачем пришёл?

- Исповедоваться.

- А ты знаешь, как «исповедоваться?»

- Знаю.

- Ну, говори…

- Это сказать свои грехи.

- Так ты знаешь, что такое грех?

- Знаю.

- Ну…

Тогда Владыка взял меня под омофор и долго объяснял, что такое грех и как человек отходит от любви Христа, когда грешит. Под омофором было светло, там было так хорошо. А когда Владыка снял омофор, стало совершенно темно. Все лампадки были потушены, и наступила ночь.

Основы христианства мною были усвоены рано. В родителях был образ Христа, как теперь понимаю, и православное сознание я получил дома, очень часто без всяких слов, понимая сердцем и живя повседневной жизнью православной семьи.

Дома нам в голову не приходило говорить на другом языке кроме русского. Тому, что очень важно человеку, учат тебя мать и отец; в семье ты защищён от зла.

В школе мальчики-французы спрашивали у меня: «Почему ты русский? России нет, и больше не будет». Я не мог ответить на этот вопрос: почему я русский. Они как-то чувствовали, что я — русский. Внутренняя жизнь человека развивается по мере того, как он сохраняет свои корни. А корни — это Церковь, культура, мировоззрение, язык и сознание.

Мой отец Василий Семёнович Донсков (1898 — 1986 гг.) всю Гражданскую войну был в Донской армии. Вместе с частями под командованием генерала Врангеля эвакуировался в Константинополь, где в те годы, как известно, было больше русских, чем турок, и таким образом стал эмигрантом. Потом он прошёл ад скитаний на безлюдном острове Лемнос, где защитники Отечества гибли от голода, стужи и болезней. Как рассказывал отец, с Лемноса небольшая группа казаков вернулась в Турцию. Там, а затем в Греции мой отец жил очень бедно. Кроме одежды, которая была на нём, в которой он воевал, не было абсолютно ничего. В 1922 году отец приехал в Прагу, где получил образование в агрономическом институте и познакомился с Анной, моей матерью. Она родом из тех самых мест на юге Моравии, где святые равноапостольные братья Кирилл и Мефодий основали первые в славянском государстве Церкви с богослужением на славянском языке.

Отец всегда поступал по совести. В храме был или старостой, или членом приходского совета. Он очень дорожил этим и старался научить чувству долга и нас, трёх своих сыновей.

Вопрос о примирении внутри Русской Церкви стоял для нас всегда. Эмигранты смотрели на Россию и следили за всеми происходящими там событиями. Но после Второй мировой войны в 1945 году, например, мой отец понял, что он в Россию уже не вернётся, тогда как до войны надеялся на возвращение на Родину.

СССР был враждебен нам, таил опасность и поглощал лучших своих чад. Мы молились и плакали о той России, которую потеряли.

Я могу вас удивить, но мы знали о России гораздо больше, чем вы знали о нас. Одного только не понимали — как люди там живут!

— Были ли в Вашей семье, Владыка, те, кто принял мученическую кончину или подвергся репрессиям?

- Да, мой дед Семён Платонович Донсков. Он скончался в 1918 году, когда в станицу вошли красные, был расстрелян в одном из хуторов Зотовской станицы, Хопёрского округа. Это современная Волгоградская область.

— Вы посетили Екатеринбургскую епархию в «Царские дни», приняли здесь участие в богослужениях. В чём, по-вашему, заключается подвиг Святых Царственных Страстотерпцев?

- Святость Царской Семьи никогда не вызывала сомнений у первых эмигрантов. Подвиг Царя в том, что когда вокруг него государство уничтожали, он сохранил своё лицо как Государь и поступил по совести, смиренно принимая испытания по попущению Божию. Не упразднил монархию, но подписал то, что назвали манифестом, где юридически приводил свою невозможность править державой и передавал бразды правления тем, которые их фактически уже захватили. Это был шаг ответственный — Государя просто лишили всякой возможности управлять: «Тогда передаю вам, тем, кто должен по совести править».

Своим мученическим подвигом он доказал, что способен стоять до конца. Когда его увозили, Государь сказал: «Мы обречены, но принимаю это от Бога смиренно». Это и есть святость.

— Насколько ощутим за границей интерес потомков русских эмигрантов к своей исторической родине?

— Есть, увы, преграды, которые всё еще тормозят общение русских людей, живущих в Отечестве и в рассеянии. Полезно, если как можно больше русских из-за рубежа могли бы посещать Россию.

Однако русскому человеку, который живёт в Европе, гораздо легче приехать в любую европейскую страну, чем в Россию. В России он, к сожалению, формально находится в таких же условиях, что и иностранцы, тогда как на самом деле у него к стране предков совсем другое отношение. Дети и внуки эмигрантов, которым сейчас по 20−25 лет, не уверены, что Россия ими интересуется. И всё же для них самое главное — сохранить ту Россию, которую они получили от своих родителей.

Беседовал Николай Алексеевич ГОЛОВКИН

http://www.rusdom.org/node/18