 |
| Татьянин день | Евдокия Варакина | 04.01.2008 |
Наверно, нет ребенка, который бы не верил в то, что есть Добрый Кто-то, кто поможет ему в трудную минуту, пошлет то, что ему очень-очень нужно, стоит только попросить. Для светского ребенка этим Кем-то становится Дед Мороз. Это очень хорошо, ведь в этот момент неверующий ребенок выбирает не зло, а добро, пусть и в таком, сказочном воплощении. Но допустимо ли это для ребенка из церковной семьи?
Ведь для любого верующего человека этим Кем-то Добрым, Которого нужно просить, является Бог (или «друзья Божии» — святые). Мы знаем, что существует такая форма народного благочестия, как записка с молитвенной просьбой, которую люди оставляют на могилах подвижников благочестия или за чтимыми иконами Богородицы или уже прославленных святых (как это, например, делают люди в Покровском монастыре с чудотворной иконой Матронушки). К этому религиозному действию можно относиться по-разному, но факт остается фактом: верующие люди иногда просят святого о помощи в письменной форме. И слишком уж похоже на эту форму молитвы письмо с просьбой, написанное ребенком Живому Доброму Волшебнику, проживающему в Великом Устюге.
«Молодой человек продолжал жить в страшных лишениях. Как-то, совсем отчаявшись, он задумал попросить у Самого Бога то, в чем испытывал нужду. Он всегда это делал в молитве, но в простоте своего искреннего сердца решил обратиться к Богу… с письмом. Мальчик хотел изложить свою жалобу и попросить Господа укрепить его. Он взял ручку, бумагу и простосердечно написал то, что чувствовал. Заклеил конверт и подписал: „Господу Иисусу Христу на Небеса“. А потом отправился на почту». По дороге ему встречается сосед, идущий туда же, он забирает письмо, чтобы отправить его вместе со своими, но, увидев адрес, в изумлении вскрывает конверт. «Господь помог ему понять всю драму, переживаемую Анастасием. Этот человек тут же взял чистый конверт, вложил деньги и по-отечески написал, как этими средствами распорядиться. Запечатав конверт, он отправил его по адресу Анастасия, который, получив такое послание, не знал, куда и деваться от радости. В жизни мальчика наступил настоящий праздник, праздник в честь „ответа“ от Господа». Этот случай способствовал укреплению веры Анастасия в Бога, веры, который настолько одухотворила его жизнь, что мы сейчас чтим его как святого — святителя Нектария Эгинского (описанный случай приводится по житию свт. Нектария, опубликованного в книге Манолиса Мелиноса «Я говорил со святым Нектарием. Интервью с людьми, знавшими святого Нектария». СТСЛ, 1995). А чему поспособствует ответ от Деда Мороза? Укреплению веры в добро, в чудо? Но зачем для церковного ребенка вера в чудо, не связанное с Богом? А если он будет считать, что это чудо сотворил все-таки Бог или Его святой, то для чего нужен мифический посредник? О своих детских нуждах можно попросить свт. Николая или Пресвятую Богородицу (детская молитва и должна быть такой, бесхитростной: «Пошли мне, Господи, куклу, о которой я мечтаю. Исцели папину головку, чтоб не болела»), а ближе к Рождеству и Новому году можно вместо них обратиться к Деду Морозу? Или не вместо, а вместе? Чтоб надежнее? Какое-то ненужное усложнение получается. Здесь уже не об ожившей сказке речь, а о том, что мир сей незаметно подсовывает ребенку искушающую альтернативу: можно Бога попросить, а можно — и не Бога…
А дальше ситуация может развиваться еще хуже. Помолившись втайне Богу, ребенок может не получить вожделенную машинку (ведь Господь дает нам не то, чего нам хочется, а то, что нам действительно нужно — но даже у взрослого человека не всегда хватает веры, чтобы принять такое положение вещей). А написав письмо Деду Морозу (неважно, отправит ли он его в Великий Устюг или его заберут и внимательно изучат заботливые родители) — он ее получит. Естественно, что в следующий раз в похожей ситуации у ребенка возникнет соблазнительное желание попросить того, кто исполнил его просьбу. Дед Мороз может незаметно стать его «личный божеством», «тайным другом, в которого взрослые, может быть, по-настоящему не верят, но я-то знаю, что он мне помогает».
В биографии Георгия Иванова есть такой эпизод. В детстве он увлекался мифами Древней Греции. И вот однажды, когда дела отца пошатнулись и от переживаний того разбил паралич, мальчик горячо помолился христианскому Богу, чтобы Он помог любимому отцу. Но Бог не помог: обанкротившийся отец выбросился из поезда. Юрочка очень любил папу и хотел только одного — скорее соединиться с ним. Об этом он и стал теперь молиться — но не христианскому Богу, Который его не услышал, а Юпитеру. Впрочем, к счастью, «Юпитер» его тоже «не услышал», Георгий Иванов остался жив и стал первым поэтом русской эмиграции, но сейчас дело не в этом, а в примере того, как ребенок, не получив просимое от Бога, выбрал себе «другого бога».
Многие ныне воцерковленные родители, обращаясь к своему жизненному опыту, извлекают из памяти овеянный теплотой образ Деда Мороза, и с недоумением восклицают: я верила в него, просила его о подарках, ждала его, получала заветные подарки — но это же не помешало мне потом прийти в Церковь?
Ключевое слово здесь — потом. Вера в Бога и вера в Деда Мороза не совпадали во времени — у большинства теперешних молодых православных родителей детство было нецерковным. Но, как и полагается детству, радостным и светлым. И все хорошее, что было в этом детстве, кажется при ретроспективном взгляде необходимым элементом того счастья. И раз там был Дед Мороз — то он должен быть и у моего ребенка. Ведь я хочу, чтобы и мой малыш был счастливым.
На самом деле, Дед Мороз тут совершенно не при чем. Вместо Рождества в детстве наших родителей (по крайней мере, нецерковного большинства) праздновался Новый год. Но в силу особенностей детской психики ребенку необходим кто-то живой, кто воплощает в себе все ожидания и эмоции, сопряженные с праздником. Что касается Рождества, то тут ничего придумывать не нужно: все чаяния и надежды человечества и каждого человека, даже совсем маленького, воплощает в Себе Родившийся Богомладенец. Умилительный, беззащитный и трогательный, вызывающий любовь и нежность — и одновременно Тот, в Чьей руке наша жизнь, и у Которого поэтому мы просим все, в чем испытываем потребность.
Для новогоднего торжества живым воплощением праздника стал Дед Мороз — Тот, Кто может исполнить любое твое желание.
«В этом нет ничего страшного», — возражают некоторые родители на том же форуме. Пройдет время — и ребенок просто вырастет из этой сказки. А сейчас, пока он маленький, у него все равно есть удивительная, свойственная чистой душе ребенка способность «не путать Божию милость и детскую сказку» (Родительский форум).
Но все не так просто. Года 1,5 — 2 назад в православных книжных магазинах Москвы появилась замечательная сказочная повесть «Настя — травяная кукла, или Тайны Деда Мороза». Написанная ярко и захватывающе, с четко расставленными нравственными акцентами, подчеркнуто внерелигиозная (что сохранило ее от той мешанины христианства и язычества, которое мы находим во многих современных сказочных повестях), она стала одной из лучших детских православных книг последних лет. Однако внимательного воцерковленного читателя не могла не смутить одна деталь. Бывшая девочка, а ныне травяная кукла Настя попадает в сказочный лес потешек. Главный в этом лесу — Дед Мороз, он с помощью своей волшебной силы следит за порядком, наказывает злых, помогает торжествовать добру, защищает слабых. И вот, описывая один чудесный эпизод из жизни лесных обитателей, автор вдруг говорит: «Конфеты были развернуты, обертки брошены на землю, а шоколад отправлен сорочатами в рот. Слава деду Морозу — они не подвели». Даже невоцерковленный читатель без труда прочтет в этой фразе исходный речевой оборот, укорененный в русском языке — «Слава Богу, они не подвели». Вот такая языковая игра. Получается, в сказочном внерелигиозном пространстве этой повести Дед Мороз в каком-то смысле занимает место Бога. Поскольку любая детская книга стремится воспроизвести картину мира ребенка, есть повод насторожиться: значит, в принципе в детском сознании такое наложение образов возможно.
Поэтому стоит задуматься: если воцерковленный ребенок действительно верит в существование Деда Мороза и просит его о чем-то — в своей настоящей жизни просит, — речь идет уже не о культурном символе. И не о доброй и безобидной сказке, рассказанной на ночь. И не об игре в сказку «понарошку», во время рождественской елки. Добрый седобородый волшебник для вашего ребенка стал реальной личностью. И как ребенок встроит его существование в свою религиозную картину мира — об этом можно только гадать. А может, не нужно так экспериментировать? Вспомним знаменитую «бритву Оккама»: не стоит без нужды множить сущности. Для чего воцерковленному ребенку добрый и всемогущий волшебник Дед Мороз? Если семья живет верой в Бога, молитвой, заботой друг о друге и о всех людях, если у папы и мамы сильно чувство, что святые угодники присутствуют в их жизни, пекутся о них и откликаются на молитву, если в семье есть та радость о Господе, которую заповедует апостол, если они воспринимают жизнь как постоянный диалог человека и Бога, диалог, наполненный неожиданными чудесами и подарками (встречами, мыслями, духовными открытиями, духовным трудом ради Христа) — то ребенок впитывает ощущение полноты бытия в Боге и не нуждается ни в каких придуманных источниках радости. Такому ребенку просто не нужен никакой оживший волшебник, который по его просьбе может сотворить для него чудо. Он знает, Кого позвать в нужный момент. И у него нет «запасного» дед-морозовского варианта на случай, если Господь «не ответит» на его молитву желаемым образом. А иначе получается какая-то детская версия ситуации, рассказанной в одной православной брошюрке (то ли притча, то ли реальный случай). Хотел человек машину — и долго об этом молился. Чем дольше молился, тем больше хотел, тем горячее молился, тем сильнее желание овладевало его сердцем. И, наконец, во время одной молитвы он услышал тихий вкрадчивый голос: «Ты не того просишь. Ты меня попроси, не Его… Я обязательно дам».
