«Вся жизнь священника — это проповедь»

— Отец Иоанн, Вы приехали в Саратов не так давно, а где Вы родились?

- Я из Закарпатской области — Хустский район, село Кошелево. Родился в семье православных христиан. Мой отец работал трактористом.

— Значит, священников в Вашей семье не было?

- Нет, священники были и сейчас есть, слава Богу. В 1975 году моего отца (ныне митрофорный протоиерей Василий Грицько.- Авт.) рукоположили во диакона, потом во священника. Служили на Севере: в Коми АССР, в Мурманске, в Котласе, потом переехали в Хмельницкую область…

— Вы из большой семьи?

- Нас у родителей четверо сыновей. Трое теперь — священники, а младший — диакон. Старший брат — настоятель кафедрального собора в честь Покрова Божией Матери в городе Измаил. Еще один — настоятель церкви в честь Рождества Пресвятой Богородицы в Киеве, там же служат мой отец и младший брат.

В нашей семье было много священнослужителей, двоюродный дядя моего деда был архиереем. Вообще, из села, откуда я родом, с населением около 10 000 человек в застойные годы было рукоположено более 200 священников.

— С чем это связано?

- Это связано с тем, что советская власть к нам, в Закарпатье, пришла только в 1947 году. Естественно, и у нас были гонения на веру, и храмы уничтожались. Так, в Хмельницкой области одну церковь взорвали в год празднования тысячелетия Руси. Вся страна готовится к торжествам, а там храм взрывают — красивый, каменный…

Но вера жила в сердцах людей. Знаете, у нас в воскресный день только один человек из семьи оставался дома, а в 70−80-х годах, когда еще не было воровства и разбоя, могли просто уйти: закрыли дверь, дом перекрестили и пошли в храм. И обязательно шли пешком, хотя до церкви было несколько километров, и автобусы уже ходили.

Территория возле храма была соток 20, а то, может, и 30. И все люди не помещались в церкви, хотя она довольно большая, поэтому летом вообще служили на выносном престоле во дворе храма. Однажды я спросил отца, который тогда работал в колхозе: «Вот ты каждое воскресенье был в церкви. Когда же успевал работать?». И отец объяснил: «А я ночью отрабатывал воскресный день». И так делали многие: с субботы на воскресенье пахали землю, выполняли дневную норму заранее, потом приходили домой, умывались и шли в храм. Ну, а после службы, конечно, отсыпались.

В нашем селе считалось большим позором не прийти в церковь в воскресный день. И до сих пор считается. Я был на родине в прошлом году: в воскресенье по-прежнему не помещаются люди в храме! И молодежи очень много. Мне бы очень хотелось, чтобы эта духовная высота сохранилась на долгие годы. Хотя молодежь во многом уже отстает от своих родителей.

Например, у нас в семье считалось постыдным сесть за стол и не помолиться. Это было невозможно, грех. Или встать из-за стола, не перекрестившись, не поблагодарив Господа и того, кто приготовил еду — отца, маму или бабушку. Впоследствии, в школе, у меня возникали проблемы из-за моего воспитания — мы жили в то время далеко от дома, на Севере. Помню, в первом классе в школьной столовой перед обедом я начал читать «Отче наш», чем поверг своих одноклассников в ужас. Дошло до директора, отец потом рассказывал, что ему пришлось писать объяснительную, но меня оставили в покое — с тех пор я ел отдельно от всех.

— Не трудно было быть изгоем?

- Я просто не знал другой жизни. Не умел бояться. Не мог представить, что можно жить как-то по-другому. Для меня это была норма. Мы же дышим, не задумываясь, каким образом это получается. Так же и это: как можно сесть за стол, не перекрестившись?

Когда меня приняли в октябрята, то объяснили, что красную звезду с Лениным и крест нельзя носить одновременно: надо снять крест, положить в спичечную коробочку и носить в кармане. Но я понимал: крест снять нельзя, для христианина это — смерть, поэтому снял звездочку, положил в спичечный коробок и пришел в школу. Когда меня классный руководитель спросила, где моя звездочка, я показал — и мы снова пошли к директору. На все вопросы отвечал так: «Вы сказали, что нельзя носить крестик и звездочку вместе, надо положить крестик в спичечный коробок. А я подумал: какая разница? Мне же звездочку легче снять». С тех пор я стал носить звездочку вместе с крестиком.

Хотя было и такое, что крест с меня пытались сорвать: в 6-м классе — учитель, даже участкового вызывали, а потом — врач в военкомате, куда я пришел на медкомиссию.

Ну, а в комсомол меня просто не приняли. На собрании я честно признался: «Дело в том, что я ношу крест, по воскресеньям хожу в храм, а каждые утро и вечер молюсь Богу». Мне говорят: «А ты не молись». Отвечаю: «Нет. Я не могу не молиться. Я такой, какой есть».

— Получается, Вы окончили школу и сразу поступили в семинарию, другого выхода не было?

- Нет, у меня был выбор, как и у моих братьев — отец нас не принуждал, не настаивал на том, чтобы мы непременно стали священниками. И все же, честно говоря, для меня не было в жизни вопроса: быть священником или не быть. Уже тогда, когда октябрятскую звездочку прятал в спичечный коробок, я знал, что хочу быть священником. Другое дело, что отец всегда говорил: «Главное, чтобы ты был честным человеком. А чтобы стать священнослужителем — надо заслужить у Господа». Поэтому после школы я пошел в армию, и только потом решил поступать в семинарию. Пришел за благословением к Владыке Нифонту (ныне митрополит Луцкий и Волынский, в то время Управляющий Хмельницкой и Каменец-Подольской епархией.- Авт.), и он благословил меня поступить на краткосрочные курсы при епархии. А еще — жениться. Для меня это стало полной неожиданностью, потому что тогда я об этом как-то не думал — мне было всего 20 лет. Ну, раз Архиерей сказал — жениться, значит, надо жениться. Когда Архиерей благословляет — это Сам Господь благословляет, и я не мог ослушаться.

Тогда была большая нехватка священнослужителей: после стольких лет нахождения под запретом Церковь, наконец, обрела долгожданную свободу, начали открываться храмы, создавалось много новых приходов. Вместе с тем на Украине уже образовалась уния, вновь начались гонения на православных людей, убийства священников. Нас стали называть коммунистами, предателями. Конечно, в этой ситуации было непросто. Но, несмотря на это, Владыка Нифонт откладывал день хиротонии до тех пор, пока кандидат в священники не закончит обучение, и в 1991 году после окончания курсов меня рукоположили во диаконы.

Тогда был настоящий строительный бум, и мне пришлось принимать участие в восстановлении и возведении многих храмов. Где-то нужно было начинать строительство, где-то заканчивать, хотя нет, этим похвастаться нельзя — храм невозможно «закончить» полностью, он требует непрестанных забот. Но что было хорошо в то время: еще существовали колхозы, председатели которых строили сельские храмы для своих людей. Многие так пришли к вере: сначала строили церковь, потом там крестились и становились ее прихожанами, хотя начинали строительство, еще будучи некрещеными.

Довольно часто приходилось вести дискуссии с ними. И я чувствовал, что мне не хватает опыта, не хватает знаний. Поэтому поступил в Одесскую Духовную семинарию на заочное отделение. Было трудно, но, к счастью, рядом были отец, старшие братья, которые в любой момент, в любую минуту могли помочь, подсказать. Если где-то ошибся — тут же меня поправить.

А через три года Владыка Исидор (митрополит Екатеринодарский и Кубанский.- Авт.) пригласил меня в Краснодар, где я служил в Свято-Никольском храме в станице Батуринская Брюховецкого района и в храме в честь Покрова Божией Матери в станице Дядьковская Кореновского района.

— Там Вы тоже строили храмы?

- Ну, это громко сказано — строил. Скажем так: перестраивал. В Батуринской еще до моего приезда церковь открыли в полуразвалившемся здании почты. Мне остались «мелочи» — провести газ, отопление, сделать текущий ремонт, поставить купол, заменить крышу, соорудить забор вокруг церкви, проложить дорожки, облагородить крыльцо. В станице Дядьковская церкви передали бывшее здание церковно-приходской школы, и тоже пришлось много потрудиться. В первую очередь, конечно, нужно было перекрыть крышу над алтарной частью, потому что служить Божественную литургию под открытым небом в 20-градусный мороз было невозможно. А потом и здесь началось: газ, телефон, забор, прихрамовая территория, колокольня, опять же крыльцо и т. д.

— Таким образом, Вам ни разу не довелось начать служить в уже построенном храме?

- Каждому свое суждено: кто-то в уже восстановленном храме служит, кто-то поднимает его из руин. Каждому свое предначертано: кто-то больше проповедью занимается, паству приводит в храм, а кто-то строит храмы для этой паствы. Господь лучше знает, что мы умеем делать. Но бывает и так: кто-то не умеет строить, тяжело ему, а кто-то ведь не умеет водить машину! Да все тяжело: и проповедовать тяжело, и строить тяжело, особенно когда делаешь и то, и другое добросовестно.

А построенный храм у меня был… в Саратове — в честь иконы Божией Матери «Скоропослушница». Маленький, уютненький… Хотя и здесь нужно было провести телефон, отопление, сделать внутренний ремонт, колокольню. Но самое главное, что было место, где можно помолиться. А ведь были времена, когда приходил в чисто поле. Но Господь все устраивал…

— Вы приехали в Саратов из Краснодарского края?

- Нет, прослужив в Краснодарском крае пять лет, я вернулся на Украину — сильно заскучал по родине. Пришел к Владыке Ефрему (епископ Криворожский и Никопольский.- Авт.) и был направлен в Днепродзержинск, но, как часто это бывает, оказался совсем на другом приходе — в городе Марганце. Здесь я снова столкнулся с унией. Храм был в расколе. Пришлось даже судиться, но, слава Богу, суд вынес решение в пользу православных, и здание храма передали епархии. Но что это было за здание? У него своя история.

Дело в том, что Марганец — город небольшой, с населением около 60 тысяч человек, может, чуть больше. Он был образован в 30-е годы прошлого столетия, а до того времени это был поселок Шахтерский. Там стояла небольшая часовня, и когда шахтеры шли в забой, они приходили сначала в часовню, ставили свечи, молились и только после этого спускались в шахту. И обратно возвращались тем же путем: заходили в часовню, благодарили Господа за сохраненную жизнь и шли домой. И вот что интересно: ни одного крупного происшествия со смертельным исходом на шахте не было. А после того, как часовню уничтожили, начались происшествия, повлекшие много смертей — выросло целое кладбище шахтеров. Хотя люди все равно имели возможность помолиться и преклонить колени и главу пред Господом — в городе еще оставались прекраснейшие храмы. Но и они были уничтожены в 60-е годы — затоплены во время строительства водохранилища. Остался только молитвенный дом в Кривом Роге, который впоследствии тоже был закрыт, и храм в Днепропетровске. Один. Это были страшные времена для верующих.

А в Марганце на том месте, где стояла часовня, был построен летний кинотеатр. Там проводили заседания народных судов, показывали фильмы, устраивали танцевальные вечера и т. д. Со временем он пришел в запустение, и вот из этого полуразрушенного здания нужно было сделать храм Божий. Приехав, я увидел пристроенный алтарь, купола нет, крыши частично тоже, а там, где она есть, протекает, отопления никакого. Но потихонечку храм сделали. Между прочим, судья, которая в свое время в том летнем кинотеатре заседания вела, начала ходить в храм, оставила судебную практику и стала псаломщицей. Вот так Господь призывает нас…

И все-таки было тяжело, да еще нападки со стороны раскольников. Они ведь угрожали: и мне, и детям. Ну, ладно, мне — не привыкать, а вот слышать угрозы в адрес детей было больно. Детей у меня двое: старший сын Василий и дочурка Светлана. И все же уехать пришлось не из-за угроз, а по состоянию здоровья: дети часто болели, экология в городе, где добывают одно из самых вредных химических веществ, сами понимаете, какая.

— Как Вы оказались в Саратове?

- Точно не могу сказать, почему меня сюда потянуло. Я ведь планировал вернуться в Краснодарский край, мне даже определили приход, нужно было только подождать немного. Но тут мне позвонил мой друг, священник из Санкт-Петербургской епархии, и сказал: «Поезжай в Саратов. Там надо трудиться». Это было в 2004 году, и я поехал к Владыке Лонгину. Владыка сказал: «Готового храма у меня нет. Если будешь строить, я тебя приму». Строить — значит строить. Так я был назначен настоятелем «Скоропослушницы» и строящегося храма во имя святого великомученика Георгия Победоносца.

— Когда Вы приступили к строительству, на каком этапе оно находилось?

- Я не хочу сказать, что начал с нуля, нет. Да и вообще, храм строится сообща. И говорить, что это я там что-то строю, будет просто неправдой. Потому что строим мы все вместе: и Владыка, и священники нашего храма, и благотворители, и прихожане.

А само строительство началось весной 2004 года: вырыли котлован, забили сваи и подрядчик — «Новострой-XXI век» — сделал бетонный фундамент. Тогда было залито 140 кубов бетона. По проекту положено 116 кубов, но залили больше: где-то шире, где-то глубже получилось. Сделали довольно прочное армирование, за этим уже я следил. На сегодняшний день готова мягкая кровля. В храме установили котлы, батареи. Когда проведем газ, начнем штукатурить. Для этого будем использовать материалы высокого качества, потому что храм строится, если Господь удостоит, на века. И штукатурка, и проводка, и отопление должны быть соответствующие: храмы всегда строились только из самых лучших материалов.

— Вы говорите, как профессиональный строитель… У вас есть специальное образование?

- У меня есть духовное образование. А во всем остальном Господь помогает разобраться.

— Но это достаточно сложно…

- Никаких сложностей нет. Можно не быть врачом и при этом знать элементарные вещи: спазмалгон или пенталгин — это от головной боли, а валидол — от боли в сердце.

Я не строитель, не конструктор, не инженер, не архитектор, но взять, к примеру, проект и посмотреть, правильно ли положили стену, не сдвинули ли ее с места — это элементарно. Достаточно взять рулетку и чертеж: там все написано. Промерь, просчитай — черчению учат в средней школе. Гораздо б? ольшая сложность — некачественные стройматериалы. Но это, к счастью, редко бывает.

— Бытует мнение, что священники — социально пассивные люди. Молятся себе и молятся, больше ничего не делают…

- Понимаете, этот стереотип появился в советские времена, когда священнослужителей высмеивали как неграмотных и ленивых лежебок, а зачастую и пьяниц. Такая была идеология. И, конечно, это в какой-то мере осталось в подсознании людей, хотя сегодня у наших современников такого впечатления не создается.

Самое главное дело священника — это проповедь. А проповедь — это и богослужение, и исполнение треб. Скажем так: вся жизнь священника — это проповедь. Строить — значит строить, ремонтировать — значит ремонтировать. Ухаживать за больным — и это проповедь. Просто жизнь в семье — тоже проповедь, потому что мы — женатые священники — должны так жить, чтобы с нас брали пример прихожане. Даже поведение детей священника — тоже есть в какой-то мере его проповедь.

— Вы возглавляете православное похоронное бюро — первое в Саратове. А как возникла идея его создания?

- Православное похоронное бюро — это возможность наиболее полно провести обряд погребения: поисповедовал человека, пособоровал, причастил и, коли Господь призвал его душу, проводил ее, как полагается. То есть мы предлагаем и Псалтирь прочитать, и обмыть тело, и внести человека в храм, и отпеть его — священник может сопроводить похоронную процессию на кладбище. Также мы оформляем необходимые документы, готовим место для захоронения, у нас можно приобрести все, что нужно для погребения. Естественно, что люди вносят свои пожертвования, оказывая тем самым материальную поддержку приходу. Но не это главное.

К сожалению, многие задумываются о вечном, только когда сталкиваются со смертью. Так что можно сказать, что православное похоронное бюро — это тоже своего рода проповедь о спасении человека. Ведь часто люди, обращаясь к нам, приходят потом в храм…

— То есть Вы видели, что это нужно людям? Потому что многие в минуты горя даже не знают, с чего надо начать…

- Если быть до конца откровенным, у меня просто не было другого выхода: ведь то, что происходит в некоторых светских похоронных агентствах, иначе как издевательством над усопшими и не назовешь! Я это по Марганцу знаю, да и в Саратове многие люди жалуются. Нужен батюшка — позвонили, приехал. Но никто не знает: что это за священник, может быть, он запрещен в служении, выведен за штат, и вообще — священник ли он?

Мне часто приходилось сталкиваться с тем, что провожают в последний путь неправильно, зачастую без отпевания — просто пришли в храм за землей, как за буханкой хлеба в магазин. Не за молитвой, не за милостью Божией, а именно за землей. Теперь, когда начало действовать православное похоронное бюро, появился пример того, как должным образом следует проводить человека в последний путь.

— Говорят, это очень дорого…

- У нас — не дороже, чем в других похоронных агентствах, а зачастую даже и дешевле. Одно дело, когда нам звонят, спрашивают, и администратор говорит, сколько стоит минимальное погребение. Другие же организации, бывает, сначала называют заниженную сумму, и когда человек к ним приходит, она вырастает чуть ли не в два раза, но деваться уже некуда. Действительно, если позвонить в 5−6 организаций, то можно сделать вывод, что православное бюро — самое дорогое. Но если разобраться — получается, что это совсем не так. Бывает, что приходит человек и говорит: «У меня нет денег», и все равно отпеваем, и даже иногда гробы даем бесплатно.

— А к Вам обращаются только православные люди?

- Бывает, что приходят неверующие, бывает, что провожаем в последний путь некрещеных (самоубийц не хороним), провожаем достойно, но без отпевания. И все же похоронное бюро создавалось, прежде всего, для православных людей. В других организациях вероисповедание человека не имеет значения. Для них главное — похоронить. Может, они и лучше нас сделают, красивее. Но все-таки мы это делаем с молитвой.

P. S. С отцом Иоанном мы беседовали как раз в православном похоронном бюро, в окружении венков и надгробных памятников. Прощаясь, отец Иоанн спросил:

- Как Вам у нас?

- Вообще-то мрачновато. Знаете, один хороший писатель заметил: «Мысль о собственной смерти казалась ему оскорбительной».

- Ну, к этому надо быть готовым. И эти гробы даже в чем-то приносят радость. Смерть — это рождение в вечность, путь к Господу.

- И все-таки страшно.

- Страшно? Это просто грехи нас не пускают. Вы знаете, каждый раз захожу сюда и понимаю, что я здесь, на земле, временно. Значит, надо многое успеть сделать.

Беседовала Ольга Новикова

http://www.eparhia-saratov.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=4522&Itemid=274