Рядом с детством

Диакон Димитрий Васильев завершает этой статьей цикл о тех людях, для которых дом — улица…

Каждому человеку что-то нравится в окружающем его мире, а что-то, бывает, раздражает. Мы быстро привыкаем и к хорошему, и к плохому — ко всему, что происходит в нашей жизни более-менее постоянно. И никто не удивляется тому, что сегодня люди, люди современного мира, стали жесткими, недобрыми, порой — жестокими.

Действительно, если ты живешь сегодня, тебе необходимо ежедневно быть в форме, уметь кусаться, если нужно, уметь уклоняться от чужих укусов; также требуются элементарные знания техники безопасности жизнедеятельности и основ дипломатии, чтобы даже, образно говоря, откусив кому-нибудь полголовы, сохранять дружественный вид и при этом не нарушить норм этикета. Одним словом, мир становится похож на темный лес, человек человеку все более — волк, а всяким щенятам и совсем беззубым зверушкам в этом лесу однозначно не место. Кто-то возразит, что человек человеку сейчас уже даже не волк, а бревно, но я отвечу, что это лишь иная форма защитной реакции организма: хоть и само беззубое — но зато и другие не подступятся…

…Да, так вот — у человека есть универсальная способность привыкать ко всему: и к грязи, и к комфорту, к шуму, к одиночеству, к богатству и к бедности… Причем к чужой бедности привыкнуть как-то намного проще, чем к своей собственной. И лишь приближаясь к человеку, впуская его в свою жизнь, понимаешь, как хорошо, слава Богу, живешь ты по сравнению с ними и как, в сущности, смешны твои проблемы, твой мелкий жемчуг по сравнению с его жидким супом. Но только вот многих ли мы так близко к себе подпускаем?

Третий год на паперти нашего храма живет «семья» бомжей, о которых я уже писал, — Ольга и Николай. Три года назад он подобрал ее где-то в трущобах, в одном из таких мест, о которых не хочется даже думать. Она не умела толком даже разговаривать и смотрела на жизнь глазами человека, родившегося в пещере. Но кто знает, каким образом Николай смог вернуть ее к вполне осмысленной жизни? Однажды, когда Николая положили в больницу с отмороженными ногами, Ольга встретила на проспекте одного из священников храма и рассказала, что у нее нет денег на бинты своему другу, без которого она была совсем беззащитна и ее легко прогоняли с паперти другие, более крепкие физически нищие и даже дети. Батюшка купил лекарства и фрукты для Николая, отдал прямо у магазина пакет с покупками. «А что передать Коле?» — спросила Ольга. Было не совсем понятно, о чем она. Потом сомнений не осталось: считая священника из храма «своим», Ольга, чей разум остался детским, всем своим сердцем чувствовала, что только материальной помощи больному будет недостаточно — необходимо теплое человеческое слово, просто приветствие, которое она и передала потом Николаю в больницу вместе с хрустящим пакетом фруктов.

Сейчас мы всерьез опасаемся, что они не переживут грядущую зиму. У Николая есть возможность уехать в деревню к сестре, которая готова приютить его, он вот-вот получит паспорт. Об Ольге здесь речь не идет — ее придется оставить на волю Божию. Но такой вариант Николаем даже не рассматривается, не зря же он при случае цитирует Евангелие, спорит с церковными сторожами о вечном, знаком с трудами Сергея Нилуса. Загадочный человек, вот только зиму эту он может уже не пережить, а Ольга будет с ним рядом, что бы ни случилось…

…Бездомные люди живут на теплотрассах, одеваются на мусорках, питаются вообще непонятно где. Но мы привыкли к ним, к людям без определенного места жительства, наряду, страшно сказать, с теми же мусорками — как к неизбежному отходу цивилизации. Они, в свою очередь, привыкли к нам, впрочем, опять же, как и к мусоркам, ибо, если не помогут живые люди, помогут свалки, не на одной, так на другой найдется что-то полезное. Нас объединяет эта привычка — ни мы, ни они не любим, не хотим смотреть на жизнь по ту сторону своих стереотипов. Мы для нищих — почти как полубоги, а они для нас… Кто они для нас? Каждый должен здесь отвечать сам за себя. Только должен предупредить — отношение к частному легко перенести и на целое.

Я не зря упомянул в начале о животных в лесу, о волках и волчатах, о прочих зверушках и бревнах. Чарльз Дарвин, кажется, все же в чем-то был прав: пусть его теория эволюции давно уже не является незыблемой твердыней, но теория естественного отбора работает, как часы, по крайней мере, в условиях капиталистического государства точно. Причем «дарвинистское» отношение к людям особенно заметно на примере бомжей. Миру нет до них дела, он словно говорит: захотите — выживете, а нет — так и не надо, без вас даже лучше — никто не вызывает чувства жалости, этого неприятного чувства, мешающего предаваться своим наслаждениям. А бездомные люди все равно хотят жить, цепляются за реальность разбитыми пальцами, с каждым днем сползая все ниже и ниже. Говорят, на улице не живут дольше трех лет — третья зимовка под открытым небом убивает любого. Не знаю, правда ли это, но я почему-то верю.

На смену ушедшим с паперти в жизнь вечную приходят новые, чтобы уйти в свою очередь за предшественниками, а ведь значит, что до того они все-таки где-то жили, работали. Где-то. А потом что-то случилось. Украли документы на вокзале, или обманом отняли жилье, или просто выгнали из дома. А может быть, тоска поселилась в сердце и увела человека из привычной успешной жизни, но никуда довести не смогла — так и застрял бедолага, как будто между мирами: ни в люди вернуться, ни к зверям уйти. Ах, если бы можно было убежать в детство! В желто-зеленое детство с голубым небом и алой улыбкой матери… Ведь, может быть, именно там остался их настоящий дом? Кто-нибудь видел, как радуется взрослая женщина в лохмотьях фруктовому мороженому в стаканчике, которое ей подарили вместо десятки «на хлеб»? Кто-нибудь слушал восторженный лепет бездомного старика, мечтающего, как следующим летом он поедет к сестре в другой город, ведь десять лет тому назад она писала ему в письме, что так соскучилась по брату? Видел ли кто, как спят они, обнявшись, чтоб было теплее, с безродной дворнягой где-нибудь в заброшенном сарае? Так дети спят, обнявшись с плюшевым мишкой…

Может быть, один из решающих факторов, влияющий на то, что бомжи, именно бомжи, живут не в квартирах, а на улицах, — именно детское восприятие жизни? Они не хотели, чтоб их кусали, но при этом не хотели кусаться сами. Они честно называли вещи своими именами, за это теряли работу, оказывались в тюрьмах, потом — на улицах. Они не умели лгать, потому не смогли приспособиться к современному ритму жизни, а мир свирепо сминает своею поступью любого, кто в одиночку отказывается жить по его законам. Год — и ты в грязи. Два — и ты в язвах, третий год, как правило, становится последним для большого ребенка. Господь приготовит дом для того, кого оставили без дома другие люди.

Может быть, есть и иные причины, сделавшие бомжей бомжами, я не эксперт по нищим, я лишь пробую на протяжении вот уже нескольких лет понять, кто же они такие. Если несчастные волчата или старые, но загнанные в ловушку хищники, то кто же тогда я — более успешный волк или индифферентное бревно? Как-то не хочется быть ни тем, ни другим представителем флоры и фауны, хочется быть просто человеком и помнить, что нужно дать возможность и другим людям сказать о себе то же самое. А главное — необходимо для себя уяснить раз и навсегда, что все мы люди, все мы дети Божии — кто помладше, кто постарше, и Господь потом строго спросит со взрослых, почему не следили за малышами. Что мы тогда Ему сможем ответить? Дай Бог, чтоб нашлись тогда те, чье «спасибо» решит нашу участь не в худшую для нас сторону.

http://www.eparhia-saratov.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=4514&Itemid=4