Непреодоленное искушение Мартина Скорсезе

Недавно мне пришлось проделать достаточно долгий путь на поезде. Как это стало сегодня уже вполне обычным, в купе лежала объемистая пачка различных печатных изданий. На протяжении десяти-одиннадцати лет я мало читаю светскую прессу. Чаще всего, по необходимости, просматриваю в светских СМИ то, что так или иначе касается Церкви и ее жизни. А тут подумалось: с «профессиональной» точки зрения (точнее, в силу своего церковного послушания) надо было бы хотя бы иногда более внимательно если и не читать, то просматривать газеты и журналы, чтобы понимать, в каком направлении развиваются средства массовой информации. Тем более, что светские СМИ в каком-то смысле безусловно являются «подземными водами», питающими СМИ церковные — как в кадровом, так подчас и в тематическом плане.

Могу сказать, что и на этот раз знакомство с тем, что пишут в сегодняшних газетах, не утешило. Однако нет худа без добра: я натолкнулся на несколько фактов и событий, которые меня по-настоящему заинтересовали, дали определенную пищу для размышлений.

Одна из таких заинтересовавших публикаций была посвящена известному американскому кинорежиссеру Мартину Скорсезе, настолько известному, что и я не могу не знать его имени. Впрочем, его вообще знают в России многие верующие люди, в том числе духовенство и монашествующие, хотя известность эта, возможно, и не порадовала бы самого режиссера. Потому что поводом для нее стала скандальная история, связанная с демонстрацией его — кощунственного с точки зрения любого человека со здоровым религиозным чувством — фильма «Последнее искушение Христа».

Я не видел эту картину — как, безусловно, и большинство ее православных критиков. Но это абсолютно неважно, потому что никто из нас и не думал вести полемику по поводу ее художественных достоинств, мастерства занятых в ней актеров, режиссерской работы. Все дело в идее и содержании — они кощунственны и проникнуты… не ненавистью даже, а каким-то очень странным, болезненным отношением к христианству.

Как священнику мне приходится общаться со многими, очень разными людьми. А как руководителю епархиальной информационно-издательской службы — пожалуй, с не меньшим количеством еще более разных людей. И не так уж редко случается сталкиваться с теми, у кого христианство вызывает доходящее до ненависти раздражение, или с теми, кто его не может понять, или с теми, кто его понимает, но сознательно не принимает. И всегда, если есть такая возможность, мне кажется важным уяснить, в чем причина той или иной формы негативного отношения к религии, Бог которой есть Любовь. Не всегда это получается — порой нет времени, порой — подходящих для этого условий, порой мешает что-то еще. Но некая зацепка-вопрос в сознании часто остается: «За что этот человек не любит Христа, не любит Церковь, не любит духовенство?».

Вот и относительно Скорсезе с его фильмом хотелось задать такой же вопрос, только непонятно было, кому его адресовать. А между тем люди, знакомые с его творчеством, могут сказать, что и в некоторых других работах Скорсезе тема христианства представляется таким образом, чтобы его можно было, выражаясь языком современных журналистов, «лишний раз пнуть». Зачем? Почему оно не дает режиссеру покоя? Человек ведь не пинает лишний раз того, к кому он равнодушен. Пинают тех, кого ненавидят. А ненавидят очень часто — это может показаться парадоксальным, но подтверждено самой жизнью — тех, кого еще недавно любили.

И, судя по всему, в случае со Скорсезе дело обстоит именно так. Только ведь бывает по-разному. Иногда любовь превращается в ненависть, когда человек видит, что предмет его любви недостоин этого великого чувства, что он обманулся в своих лучших ожиданиях. Ненавидеть заставляет разочарование, причинившее боль, заставившее страдать, в чем-то надломившее.

Порой же переход от любви к ненависти происходит по другой причине. Человек оказывается неспособным вырасти в меру любимого им, он постоянно не дотягивается до него, постоянно чувствует свое недостоинство, свою ущербность. И это тоже приводит к надлому.

Нельзя дотянуться? — Но можно сбросить с пьедестала. Нельзя встать рядом с такой красотой по причине собственного уродства? — Но можно оплевать, облить грязью, изломать.

Со Скорсезе произошло что-то подобное. Возможно, это не всем известно, точнее — не все обращали на это внимание. Но жизненный путь Скорсезе первоначально был принципиально иным. И собирался он стать не одним из современных гениев «фабрики грез», а… священником, для чего и поступил в католическую семинарию. Очевидно, что там он пережил некую трагедию. Нет, судя по публикации, она не в том заключалась, что будущий режиссер встретился с чем-то, его ужаснувшим, что заставило его пересмотреть свои взгляды на истинность и святость христианства. Он столкнулся с чем-то не во вне, а собственно в себе самом, споткнулся о свое собственное «я». Именно это преткновение в действительности всегда самое страшное в жизни человека, оно сильнее всего ломает, его труднее всего пережить. Прежде всего, потому, что, как известно, от себя никуда не скрыться, не убежать.

Хотя, по правде, Скорсезе наверняка не увидел ничего сверхъестественного, увидел просто свою человеческую немощь. Не смог ее преодолеть, не смог пойти по выбранной стезе до конца. Каялся в этом перед духовником, просил, вероятно, прощения у Бога. Но это не принесло душе мира.

О Скорсезе пишут, что, невзирая на свою успешность (а он, безусловно, является очень крупным явлением в американском кинематографе), режиссер страдает целым набором всевозможных фобий, которые отнимают у него способность полноценно жить. И утешением для него становятся… женщины. Но только на какое-то время, потому что, прибившись как к некой спасительной пристани к одной из них, он вскоре находит помощь и поддержку уже у другой своей избранницы.

Однако, как бы там ни было, это — личная жизнь человека, на которую он в соответствии с современными представлениями о свободе (да и просто в соответствии с принципом свободы как таковым) имеет право. И не было бы никаких оснований вообще об этом говорить, если бы… Если бы не тот же самый фильм — «Последнее искушение…». Он и побуждает обращаться к такой теме и — нет, не обличать в чем-то его создателя, — просто пытаться понять, что заставило его хулить Христа. Точно хулить — представляя Его не воплотившимся Логосом, не Богочеловеком, не Божией Силой и Божией Премудростью, а всего лишь навсего человеком, с чисто человеческими страстями и немощами.

Если бы кто-то представил начинающему психологу-фрейдисту с одной стороны историю жизни Скорсезе, а с другой — «Последнее искушение…» — и дал ему контрольное задание установить связь между первым и вторым, то вряд ли эта задача показалась бы даже очень молодому специалисту трудной и предполагающей больше одного варианта ответа.

Священник — не фрейдист, его взгляд на человека и на происходящее в его душе гораздо глубже и одновременно шире. Но и священнику здесь все, пожалуй, ясно. Желание быть со Христом, служить Ему, затем преткновение о собственную слабость и — надлом. А следствие — желание доказать, что это не слабость, не надлом, а обычное человеческое состояние. Настолько обычное, что оно присуще в том числе и… Христу. Поиск опоры и обретение ее то в одной, то в другой женщине и отсюда стремление продемонстрировать, что даже Христу была нужна такая опора. Психологи, наверное, назвали бы это попыткой избавления от застарелых комплексов.

Да, скорее всего, так это и можно определить. Любит Скорсезе Христа или ненавидит — это вопрос, на который, возможно, он и сам бы не ответил. И ненависть, как говорилось выше, порой рождается от любви, и сама любовь бывает настолько больной и изломанной, что трудно даже признать ее таковой. Но одно точно можно сказать: к Церкви и христианству вообще Скорсезе не равнодушен, это то, что не дает ему успокоиться, задевает его. Потому и он задевает Церковь и христианство. Вот так все «просто», как просты многие человеческие трагедии, неповторимые в своей индивидуальности и в то же время столь похожие одна на другую. Случай со Скорсезе слишком очевиден, ярок, рельефен, его легко проанализировать. Но и в других случаях, когда кто-то пытается «пнуть» христианство, это тоже имеет свое объяснение. Зачастую — лежащее где-то в подобной же области.

На этом, наверное, можно было бы и закрыть тему обсуждения Скорсезе, его творчества и во многом обусловившей это творчество жизненной драмы. Именно обсуждения, а не осуждения, потому что нет желания судить, скорее хочется пожалеть того, кто «начал духом, а оканчивает плотью». Ведь никто не застрахован от падений, и каждый верующий человек тоже может в этом падении закоснеть, принять его как повседневную данность, как самую жизнь.

И, пожалуй, как раз это заставляет сказать еще несколько слов, которые кажутся мне очень важными.

Мы, христиане, все любим или, точнее, пытаемся, учимся любить Христа. И кто из нас может сказать, что он не чувствует своего недостоинства, не ощущает того, что «не дотягивается» до избранного им Идеала, не видит в чуть приоткрывающемся порой свете Божественной красоты собственного безобразия? И ведь это чувство, это ощущение, это видение бывают подчас настолько болезненными, настолько невыносимыми, что, кажется, и жить уже становится невозможно. И чем сильнее, глубже религиозное чувство, тем острее все это может переживаться.

Но не эта боль, не это страдание ломают (или не ломают) в конце концов человека. Ломает его гордость, а уберегает от надлома смирение. И это уже не данность, а сознательный выбор. Гордость доводит до того, что человек в безумии кричит иногда Богу: «Да, я такой! Но разве Ты, сотворивший меня, лучше?!».

А смирение заставляет, опустив глаза долу и бия себя в грудь, с сокрушением сердца повторять: «Какой бы я ни был, Ты, Боже, милостив буди мне, грешному. И помоги стать другим, а я все, что только зависит от меня, для этого сделаю!».

И один путь ведет к бездне конечной погибели и отвержения, а другой — к сияющим вершинам святости, к подлинной, реальной жизни с Богом и в Боге.

Каждый из нас стоит на развилке дорог, выбирая свой путь, а потому так необходимо точно знать, в чем этот выбор заключается. И уже не удивляться тому, что для кого-то разочарование в самом себе становится причиной неспособности быть с Богом, а для кого-то — основанием невозможности оставаться без Него.

http://www.eparhia-saratov.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=4439&Itemid=83