 |
| Татьянин день | Протоиерей Максим Козлов | 21.11.2007 |
— Отец Максим, что запомнилось Вам из заседаний второго дня богословской конференции?
— Во второй день конференции я прослушал большинство докладов секции, посвященной таинству Покаяния. На ее примере можно составить представление о жанре секционного заседания. Каждое секционное заседание открывалось — и это заранее было запланировано — некоторым систематическим докладом ректора той духовной школы, в которой предварительно проходил семинар, посвященный этому таинству. В этом докладе должно было прозвучать не что-то исследовательское, новое или богословски оригинальное, а определенного рода систематизация и того, что прозвучало на семинаре, и — главное — классического, выверенного, в хорошем смысле слова школьно-академического взгляда на то или иное таинство. Подобный взгляд был вполне успешно был представлен ректором Московской Духовной Академии и Семинарии, профессором, Архиепископом Верейским Евгением. Доклад назывался «Таинство Покаяния: богословские аспекты». Здесь были прослежены и библейские основания таинства Покаяния, и традиционное святоотеческое учение о нем, и каноника была привлечена. Впрочем в докладе высокопреосвященнейшего Ректора были поставлены и определенного рода проблемы, которые, скорее всего, более подробно будут обсуждаться в последний день на круглом столе, посвященном церковно-практическим аспектам таинства.
Из этих проблем, наверное, наиболее актуальной для сегодняшней церковной жизни является связь таинства Покаяния с таинством Евхаристии. Архиепископ Евгений, с одной стороны, справедливо указал на то, что в нашей Церкви наличествуют разные точки зрения на соединение этих таинств, с другой стороны — констатировал, что и те, кто предполагает на сегодня педагогическую необходимость их соединения, и те, кто ратует за их дистанцирование друг от друга в той или иной степени, исходят в любом случае из того, что это два разных таинства. Никто не пытается сопрягать их в «необходимое единство» с богословской точки зрения. Но тут встает очень важный вопрос: применима ли к нашей Церкви практика других поместных православных Церквей? Полезной ли окажется она в отношении возможности отсутствия исповеди перед каждым причащением верующих мирян? С другой стороны, как при соединении исповеди и причастия избежать профанирования первой, превращения ее просто в получение некоторого пропуска к Чаше. Видится важным, что даже в спокойно-академическом систематическом докладе были озвучены эта и ряд других проблем, связанных с современным применением вечного принципа к изменяющимся реалиям церковной жизни.
Следующий доклад был похож по своему материалу, по отсылу на то, как было и на других секциях. Преподаватель Московской Духовной Академии и Санкт-Петербургской Духовной Академии священник Дмитрий Юревич сделал равно спокойно-академический и очень квалифицированный доклад «Библейские основы таинства Покаяния». При всей, казалось бы, академичности этой темы и вопрошаниях «а что тут нового можно сказать?» наличие подобного рода доклада видится важным и актуальным. Мы не должны забывать и не должны внутренне каким-то образом колебаться в отношении того, что, во-первых, все семь таинств нашей Церкви (оставляя за скобками дискуссию о самой семиричности таинств), несомненно, имеют основания как в Ветхом, так и в Новом Завете, и во-вторых, не должны забывать, что наше понимание таинств ни в коем случае не должно диссонировать с тем, какой смысл в их прообразы в Священном Писании вкладывался, будь то Ветхий, будь то, в особенности, Новый Завет. Если мы исходим из того, что Предание, в том числе в отношении таинств, — часть Божественного Откровения, не могущая противоречить Писанию, то этот принцип мы должны проводить последовательно, в том числе и в отношении сакраментологии (учение о таинствах, — ред.). Эта подспудная идея очень отчетливо выразилась в достойном и спокойном по тону докладе священника Дмитрия Юревича.
Одним из интереснейших на нашей секции был доклад профессора Московской Духовной Академии Алексея Мстиславовича Пентковского «Покаянная практика Востока и Запада во 2-й половине первого тысячелетия по Р. Х.». Алексей Мстиславович известен как один из крупнейших литургистов нашей Церкви сегодняшнего времени — это человек с мировым именем, блестящий знаток греческих и ближневосточных литургических рукописей. На основании огромного объема исследованного текстологического материала он пришел к выводам, которые нуждаются в последующем глубоком осмыслении, и поставил вопросы, на которые сегодня, пожалуй, нет еще окончательных ответов. А именно, он зафиксировал то, что по литургическим памятникам есть большой — и на Западе, и на Востоке — хронологический разрыв между окончанием практики публичной, так называемой, канонической исповеди и началом повсеместной регулярной тайной исповеди. Сейчас дело не в хронологических рамках периода, но понятно уже, что разрыв этот был весьма значителен по времени. Не случайно в докладе употребляется не термин «покаянное молчание», а «покаянная пустота».
Что означает эта покаянная пустота? Как соотнести ее с каноническими данными того же периода? Что являло собой таинство исповеди и в чем состояла покаянная практика в этот интервал времени если не монашествующих, по отношению к которым более или менее понятно в плане откровения помыслов и духовного руководства, то решительного большинства верующих? Эти вопросы, я думаю, еще ожидают ответа. Очень важно, что во всей своей остроте проблема была озвучена в более чем основательно исследованном материале доклада.
Священник Александр Задорнов обозрел канонические рекомендации в покаянной дисциплине по современному каноническому кодексу нашей Церкви, опять же, делая это не только в плане истории, но и в плане реальной возможности применения этой практики и тенденций, которые в ней наблюдаются, по отношению к таинству покаяния.
Одним из интереснейших был доклад М. В. Корогодиной из Санкт-Петербургского государственного университета: «Греческие и русские покаянные тексты: вопросники, поновления и епитимийники». Впрочем, автор оговорила, что остановится преимущественно на русских сборниках подобного плана. Из произнесенного доклада отчетливо видна была специфика совершения таинства Исповеди в особенности в средние века, в предсинодальную эпоху русской Церкви. Наблюдалась отчетливая тенденция не то чтобы вовсе ухода от индивидуальной исповеди, но перенесения акцента на типологические вопросы, которые задавались священником на исповеди разным категориям населения: от крестьян до царя и Патриарха, от монашествующих до замужних женщин. Предполагались детализированные и специализированные по роду социального и семейного или канонического статуса вопросы. Здесь укажем, что автор доклада является также автором фундаментального систематического исследования, посвященного истории таинства исповеди в русской Церкви с XIV до XIX века, — исследования, без которого никакое обращение к данной тематике теперь нельзя будет считать полным. И присутствие этого автора на конференции придало ей аромат достойного академизма.
Профессор Свято-Сергиевского института священник Николай Лосский рассказал по большей части о личном опыте или опыте известных ему приходов русского зарубежья, о некоторых изменяющихся и неизменных традициях всем хорошо известной семьи Лосских от Николая Онуфриевича до самого отца Николая, обозначил ряд проблем в соединении таинства Покаяния и таинства Евхаристии.
В двух других прозвучавших докладах — игумена Григория (Вульфендена) и профессора Серджо Убьяли (Миланский университет, Италия) были обрисованы некоторые аспекты понимания совершения таинства Покаяния в латинской литургической традиции в прошлом и в настоящем.
Наконец, доклад протоиерея Николая Озолина из Свято-Сергиевского института в Париже «Таинство Покаяния в византийской литургической традиции» был изменен автором в процессе произнесения. Он говорил не о византийской литургической традиции, а о проблемах современной покаянной практики (таких как младостарчество и сопряженных с ним), довольно подробно, ссылался на известное постановление Священного Синода от 1998 года, где указывалось на недопустимость развития практики младостарчества.
В целом по ряду докладов была любопытная, хотя и спокойная дискуссия, можно сказать, что это была одна из самых спокойных секций в этот день, где должный академизм уровня соединялся с тенденцией актуализации богословской теории в практике современной церковной жизни.
— Данная конференция предполагает только постановку вопросов, или можно ожидать практических рекомендаций?
— Это мы увидим в последний день по результатам круглого стола «Церковно-практические аспекты православной сакраментологии». Задумывалось, что на основании озвученных проблем некоторой рабочей группой должны быть проработаны и предложены рекомендации по решению наиболее острых болевых вопросов. Посмотрим, как это будет озвучено на круглом столе.
— Что можно особенно отметить в отношении третьего дня конференции?
— В третий день мы присутствовали на определенной части — не всей, к сожалению, — секции по таинству Евхаристии. То, что мы слышали на этой секции, в прямом смысле слова, без снижающих оценок, без пафоса можно назвать пиром духа. Собственно, уровень встречи задал доклад выдающегося ученого, богослова и литургиста современности, профессора Папского Восточного института отца Роберта Тафта. Для наших не имеющих отношения к литургическо-богословской специфике читателей скажем, что отец Роберт Тафт — это один из двух-трех, максимум пяти, крупнейших специалистов по восточной литургике и в целом по литургической традиции Церкви современной эпохи. Его заслуги по исследованию восточной литургической традиции несравненны и непреходящи, переоценить их невозможно. Им был сделан блестящий доклад «Богословские аспекты исторического развития анафоры святителя Иоанна Златоуста», где на основании привлечения всего материала, доступного современной литургической науке — греческого, коптского, сирийского, армянского, антиохийского — была показана, доказана и проиллюстрирована история анафоры как центральной части Евхаристического канона и, собственно, роль и реальное место самого святителя Иоанна Златоуста и как антиохийского пресвитера, и как константинопольского архиепископа в истории нашей Литургии.
Опять-таки скажем для читателей, не имеющих специального богословского образования, что никто в Церкви не считает святителя Иоанна Златоуста писателем того текста Литургии, который носит его имя. Но из доклада отца Роберта Тафта было понятно, какова совершенно непреходящая и исключительная роль святителя Иоанна в составлении той литургической анафоры, которая в результате стала главной для Православной Церкви. Это было показано с такими тонкими акцентами, с таким знанием материала, что этим заслушивались, что люди, даже не знающие всего контекста и всех рукописей не могли не понять, что вот тут творится богословие, что мы присутствуем при изложении живого литургического Предания Церкви.
И это было действительно одним из самых ярких глубочайших впечатлений для меня не только за эти дни конференции, но и из очень вдохновляющих по отношению к церковной науке как таковой. Мы увидели, чем эта наука должна быть. И мы не должны ни в каком случае смущаться инославной принадлежностью отца Роберта Тафта, тем, что он католик. Как раз здесь было понятно, насколько многое объединяет исторические христианские Церкви, насколько при наличии очевидных вероучительных разделяющих нас аспектов есть то, что является, в том числе и в законе молитвы, lex orandi, принципиально общим для нас. Все присутствующие находились под огромным впечатлением от этого доклада.
Достойную пару этому докладу составило выступление профессора Габриэлы Винклер (Университет Тюбингена, Германия), посвященное эпиклезе и рассказу об установлении Евхаристии в анафоре святителя Василия Великого. По сути проблематика докладов была сходной; доклад профессора Габриэлы Винклер отличался, быть может, несколько большей академической строгостью и большим уклоном в филологический разбор анафоры, но по уровню рецепции литургической традиции это были сопоставимые сообщения. Очень хорошо, что они прозвучали друг за другом.
Из других докладов, которые удалось послушать на этой секции, могу выделить преподавателя ПСТГУ П. В. Ермилова «Догматические спор о Евхаристии в Византии в XII веке» и сопряженный с ним доклад преподавателя МДА игумена Дионисия (Шленова) «Богословская сторона споров об опресноках». Оба сообщения были посвящены поздневизантийским дискуссиям о жертвенном характере Литургии, о понимании преложения в Литургии, о смысле и значимости для восточной традиции употребления квасного хлеба и о других, может быть, кажущихся современному сознанию абстрактных, но для христианина, задумывающегося о смысле таинств, очень актуальных аспектах нашего понимания Евхаристии.
И в завершение этого цикла был произнесен в сокращении, так как текст очень большой, блестящий доклад ректора Свято-Сергиевского богословского института в Париже профессора архимандрита Иова (Геча) «Учение о Евхаристии у св. Николая Кавасилы и блж. Симеона Солунского», где был дан фундаментальный обзор трудов этих двух выдающихся систематизаторов и подытожителей развития святоотеческой византийской мысли в отношении понимания таинства Евхаристии и в отношении в целом нашего литургического наследия.
К сожалению, мне не удалось послушать ряд других докладов на этой секции, из которых, несомненно, заслуживают внимания выступления, как минимум, двух известных авторов, много пишущих на темы литургики в наше время: Алексея Георгиевича Дунаева «Православное учение о Евхаристии в контексте паламитских споров» и Михаила Михайловича Бернацкого «„Хлебопоклонная ересь“ и другие вопросы догматического учения о Евхаристии в московском богословии кон. XVII в.».
— Как-нибудь ощущалась в докладах связь с идущей ныне дискуссией о преложении и пресуществлении?
— Прозвучали вопросы о времени преложения Святых Даров — известный момент дискуссии в прошлом между Католической и Православной Церковью. Был блестящий ответ отца Роберта Тафта, что дискуссия о времени преложения — это математика, а не богословие: «Давайте заниматься богословием, а не математикой» — впрочем, развернутый потом в пространный историко-литургический дискурс. В отношении пресуществления со стороны католических участников еще раз было озвучено, что не надо полностью отождествлять средневековую схоластическую традицию с официльным учением Католической Церкви. Здесь скорее осталось больше вопросов, чем ответов, и темы эти были затронуты косвенно. Другое дело, что изложенный материал в отношении понимания анафоры, в отношении учений Николая Кавасилы и Симеона Солунского, Николая Мефонского в докладе Ермилова и в спорах XII столетия дает значительную возможность для углубления понимания той дискуссии, которая имеет сейчас место в богословских кругах нашей Церкви.
— Чего можно ожидать от круглого стола «Церковно-практические аспекты православной сакраментологии»?
— От круглого стола мы ждем откровенного, прямого, может быть, в каком-то отношении нелицеприятного разговора о соотнесении вечного, неизменного, составляющего депозит нашей веры Предания в области сакраментологии с изменяющейся, вызывающей вопросы и, весьма вероятно, в тех или иных аспектах ущербной современной практикой совершения таинств.
Трудно сказать перед началом, в какой форме это будет происходить. В идеале мы ждем вступления на путь, когда это вечное и неизменное, всегда присутствующее в Церкви понимание таинств будет в большей мере, чем сегодня, реализовываться в практике церковной жизни. Когда мы будем не только констатировать имеющие место несоответствия и отступления от исконно заложенного в церковной традиции, но искать пути, как эту традицию правильно применить к сегодняшней ситуации церковной жизни. На то он и есть — круглый стол по церковно-практическим проблемам, чтобы перейти от констатации знания и понимания несоответствий к тому, что, собственно, мы с этими несоответствиями будем делать, какие подходы искать к выходу из тех или иных, очевидно уже отмеченных, неправильностей и проблемностей, которые есть в отношении различных таинств.
— Возникающие ответы для адаптации в церковной жизни должны быть кем-то одобрены и утверждены?
— Любая богословская конференция, комиссия или любое собрание богословов, канонистов и литургистов может вырабатывать только тексты рекомендательного или предварительного характера, которые для того, чтобы быть введенными, как некий норматив, в церковную жизнь должны быть утверждены, как минимум, Священным Синодом, а, может быть, Архиерейским Собором, то есть представителями канонической церковной власти. Любое богословское собрание может лишь обращаться к нашему священноначалию с предложениями. Сам принцип устроения церковной жизни предполагает, что решение принимается исключительно высшей законной церковной властью.
— Приходилось слышать опасения, что Русская Церковь стоит на пороге очередного раскола как раз в связи с вопросами о соединении таинств Исповеди и Причастия и частого или редкого причащения. Насколько обосновано такое мнение?
— Никакого раскола в этой связи не будет и не может быть. Другое дело, что вопрос о соединении Исповеди и Причастия настолько деликатный, что нужно очень тщательно подойти к любым эксплицитно выраженным рекомендациям. Одно дело — складывающиеся практики, а другое дело — официальные рекомендации или тем более некий документ, имеющий такой статус, что ему уже нужно обязательно следовать. Мы сталкиваемся с очень большим комплексом проблем, причем все понимают, что проблемность профанации Исповеди при массовом исповедании трехсот-пятисот человек есть, либо при частом приступании людей, когда они не понимают толком, зачем это нужно, зная лишь, что это не более, чем пропуск к Причастию, и даже священник это так воспринимает.
С другой стороны, нельзя не учитывать вопиющей на сегодня церковной малообразованности огромной части наших верующих или даже околоцерковных людей. Нужно избежать той ситуации, когда заходящих в храм случайных людей, видящих, что другие идут причащаться, нельзя будет никак остановить. Ведь это в газетах будет тут же напечатано, если Синод примет. «Комсомольская правда», «Московский комсомолец» быстренько узнают, что теперь необязательно исповедоваться для того, чтобы причащаться. Этот аспект тоже нужно иметь в виду. Соответственно, нужно, если даже и подходить к этому разделению, решать, что оно возможно только дифференцировано для людей определенной степени воцерковленности и сознательности церковной жизни.
Но тут трудно говорить в точных терминах: кто будет определять степень воцерковленности и укорененности в церковной жизни? Отдать это на решение приходским клирикам — не поведет ли это к созданию двух стратов в церковном народе: избранных и посвященных, имеющих право причащаться без Исповеди, и всех остальных? Не приведет ли это к разделению между самими теми, кто будет считать по-прежнему, что необходимо исповедоваться всякий раз (а некоторые считают, что по два и по три раза с вечера до утра), и теми, кто будет считать, что теперь им достаточно нескольких исповедей за год — скажем, в многодневные посты?
Это очень деликатная область, она нуждается в решении, и нужно понять, что все формулировки должны быть предельно выверены. Поэтому я бы говорил не столько об опасности раскола, сколько о трудности эксплицитного формулирования рекомендаций в столь деликатной области.
Мне кажется, меньше проблем существует с частотой причащения: здесь как раз проще определить, что синодальная практика XIX века неприменима в полной мере. Когда люди причащались раз в год, им естественно было говеть неделю; когда люди причащаются раз-два в месяц, то, конечно, это невместимо.
Нужно дать ответ, как мы соединяем наше говение с каноническим запрещением поста в субботу. Каноны прямо запрещают нам поститься в субботу. Тем не менее суббота перед воскресным причастием становится традиционным днем поста. Наши православные полемисты и святые отцы в свое время столько положили усилий для того, чтобы опровергнуть латинский пост в субботу; теперь он для причастников стал у нас нормой. Нужно же давать ответ на это очевидное несоответствие. Но это, мне кажется, более простая сфера, чем соединение Исповеди и Причастия.
— Спасибо! Ждем дискуссии за круглым столом.
Александра Сопова
http://www.taday.ru/text/79 956.html
