Под знаком креста и свободы. Часть 2

Часть 1

«Трудно было поверить, что ты находишься в современной Европе начала третьего тысячелетия. К храмам нам приходилось идти по минному полю, внутри церквей на полу лежали сожжённые иконы, обрывки богослужебных книг, разломанная утварь….». В марте 2004 года за три дня на Косове и в Метохии были разрушены 35 храмов.

После Второй мировой войны это самая масштабная в Европе культурная катастрофа. В «мирное» время, когда край находился под охраной батальонов НАТО и управлялся временной администрацией ООН. Масс-медиа этого «не заметили». Они «не заметили» уничтожения ни одного из 143 православных храмов на Косове в период с 1999 по 2004 годы. Как это могло произойти?

— «Когда захватывают журналистов в Ираке, весь мир говорит об этом, не прекращая, иногда неделями. Когда же в заложниках оказывается целая культура и очень большая часть народа, которая может быть уничтожена, делают вид, что ничего важного не происходит», — считает историк искусства Алексей Михайлович Лидов, автор книги «Косово: православное наследие и современная катастрофа», презентации которой были горячо встречены в Москве (февраль 2007), Белграде (май 2007) и Лондоне (октябрь 20. Книга — своего рода отчет экстренной миссии ЮНЕСКО, направленной на Косово и в Метохию сразу после того, как там в течение трех дней с 17 по 19 марта 2004 года были разрушены 35 храмов. После Второй мировой войны это самая масштабная в Европе культурная катастрофа. В предисловии книги мы читаем: «Трудно было поверить, что ты находишься в современной Европе начала третьего тысячелетия. К храмам нам приходилось идти по минному полю, внутри церквей на полу лежали сожжённые иконы, обрывки богослужебных книг, разломанная утварь….».Сегодня я беседую с автором книги «Косово: православное наследие и современная катастрофа», участником миссии ЮНЕСКО на Косове и в Метохии в апреле 2004 года, руководителем Центра восточно-христианской культуры в Москве, автором 17 книг и монографий по истории византийского искусства Алексеем Михайловичем Лидовым.

Алексей Михайлович, более ста церквей было разрушено во время военной кампании на Косове и в Метохии. Мы знаем, как реагировали западные СМИ, знаем об их упорном замалчивании и оправдании происходившего, но интересно узнать о реакции ЮНЕСКО, организации, которая вроде бы призвана «охранять мировое культурное наследие»?

— Если позволите, несколько уточнений. Во-первых, относительно числа памятников. В нашей книге «Косово: православное наследие и современная катастрофа» мы проделали большую работу, чтобы получить точное число уничтоженных или значительно пострадавших памятников за время разрушений, начиная с бомбардировок 1999 года. Всего этих памятников на данный момент 143. В основном это храмы, уничтоженные сознательно албанскими экстремистами, причём в ситуации, когда край находился под охраной батальонов НАТО и управлялся временной администрацией Организации Объединённых Наций.

Если говорить о ЮНЕСКО. Ее роль мне представляется в целом позитивной. Я стал участвовать в работе ЮНЕСКО по Косову с апреля 2004 года, то есть сразу после того, как произошли погромы 17−19 марта того же года. Мы появились на Косове реально через месяц после них. Это была срочная миссия ЮНЕСКО, которая заняла абсолютно недвусмысленную позицию по отношению к тому, что произошло. Позиция ЮНЕСКО официально отражена в целой книге, подготовленной на основе отчётов четырёх международных экспертов, одним из которых был я. Официальный отчёт, подписанный генеральным директором ЮНЕСКО господином Мацура, включил в себя все самые строгие замечания, которые мы сделали в процессе нашей миссии. В том числе, чему я особенно рад, был включён и мой пункт о существовании двойных стандартов в оценке разрушений культурных памятников. И, более того, был приведён пример, к которому я обращался в своём личном отчёте. Когда несколько лет тому назад в Афганистане талибы разрушили две буддийские статуи, то буквально каждый человек в мире был информирован об этом максимально подробно, масс-медиа писали едва ли не месяц, обсуждали, показывали кадры. Событие ужасное, но происходившее в далёком Афганистане, было известно всем и каждому. А когда в Европе в начале 21 века погибает 143 христианских памятника, и среди них памятник, включённый в «Лист культурного наследия ЮНЕСКО», абсолютно сопоставимый по научной, культурной, художественной значимости с буддийскими статуями в Афганистане, выясняется, что об этом не знает практически никто.

— А не кажется ли Вам, что значение византийской культуры в целом сегодня недооценивается мировым сообществом? Это было видно и год назад, летом, в момент происходящих в Ливане событий.

— Да, мне кажется, что в Вашем вопросе есть правда, потому что здесь тоже существует некое странное явление двойных стандартов. Но если мы начнём разбираться с корнями этого явления, то уйдём далеко в Средневековье, в ту эпоху, когда на Западе, в первую очередь в Западной Европе, формировался абсолютно несоответствующий исторической действительности миф о «варварской коварной Византии», которую рассматривали как некую европейскую культуру второго сорта. Это не соответствовало никаким реалиям, всё было прямо противоположно: до четвертого крестового похода, то есть до XIII века Византия являлась примером высочайшего уровня культуры и развития цивилизации.

Все впечатления людей, приходивших с Запада в Константинополь, полны информации о том потрясении и восхищении, которые они испытывали, видя этот богатейший и самый прекрасный на то время город христианского мира. Потом возникла обратная реакция — желание на уровне мифотворчества представить Византию в виде кошмарного, безобразного, мрачного урода. А довершили этот процесс французские просветители 18-го столетия. Они вовсе ничего не знали о Византии, но изобрели вот такой вот странный жупел восточной цивилизации, которая почему-то появилась в Европе, и от которой чем скорее мы избавимся — тем будет лучше. Эти давние стереотипы до сих пор живут в современном сознании, и на Западе в том числе. И чем раньше, мне кажется, Запад с этими стереотипами распрощается, чем раньше поймёт, что православная культура есть неотъемлемая часть европейской традиции, причем ничуть не меньшая культуры католической или протестантской, тем быстрее пойдёт процесс взаимообогащения и взаимопонимания.

— Алексей Михайлович, понятно, что каждый храм — высшая ценность сам по себе, и его разрушение — чудовищное преступление. Но почему тем страшнее разрушать памятники средневекового искусства?

— Уничтожение любого храма отвратительно, даже если храм этот построен несколько лет тому назад или вчера. Храм — это не только святое место, он всегда связан с тем, что мы называем культурной памятью народа. Что касается «средневекового искусства», тут вопрос в редкости и важности… Разница между только что написанной современной иконой и Владимирской Богоматерью, созданной великим византийским иконописцем в начале XII века, та, что Владимирская Богоматерь — одна, её уже больше не будет никогда. Если говорить о Косове, то среди этих 143 уничтоженных памятников есть абсолютно разные и в разной степени разрушенные храмы. Где-то мы видели сожжённые притворы, а где-то — целые храмы, превращённые в груду щебня.

Другой случай, который тоже был для нас важным, мы обсуждали его в миссии ЮНЕСКО, и по счастью моя рекомендация была принята. Изначально в список разрушений не входил большой сербский квартал в городе Призрене. Невероятной красоты он располагался под византийской церковью Святого Спаса XIV века, на склоне горы, спускающейся к реке. Это большой исторический сербский район, застроенный в основном в XVIII-XX-м веках. И в этом районе буквально каждый дом был систематически и последовательно уничтожен. Вместо района остались обугленные дома с разломленными стенами, напоминающие руины Сталинграда. Мы не знаем насколько велико значение конкретно вот этого дома, например. Но то, что это явление культуры, что это уникальный памятник сербского присутствия в Призрене, духовной жизни сербов — это совершенно очевидно. Этот район включён в список потерь вместе с храмами.

Возвращаясь к вопросу о XII-м, XIV-м, XVIII-м и XIX-м веке — это вопрос такой же, как и в отношении любого памятника. Нужно оценивать объективно его редкость, художественную значимость и отсутствие аналогов, то есть невозможность восполнить в случае утери памятника. Церковь XX-го века трудно, но можно восстановить примерно в том виде, в каком она была выстроена пятьдесят лет тому назад. Утрата же, не дай Бог, церкви Богородицы Левишки в Призрене, оказалась бы невосполнимой никогда.

— Насколько я поняла, Алексей Михайлович, ЮНЕСКО забило тревогу только в марте 2004 года после очередной волны погромов на Косове и в Метохии. Именно тогда была собрана экстренная миссия экспертов, отправившаяся на Косово и в Метохию…

— Нет, это была отнюдь не первая миссия ЮНЕСКО. За год до нас уже была миссия, в которой участвовал мой друг и коллега, профессор Принстонского университета Слободан Чурчич. Он мне подробно рассказывал о ней. Тот раз экспертам не разрешали работать вместе, они все должны были осматривать памятники независимо и потом независимо писать свои заключения, которые получились несравнимо более мягкими и сглаженными в сравнении с тем, которое было подготовлено нашей группой. Видимо, здесь рубежом стали мартовские погромы. Должен сказать ещё одну вещь, чтобы не возникало ощущения полного равнодушия международных организаций к этому вопросу. Один из самых жёстких, крайне критичных докладов по отношению к администрации ООН и НАТО на Косове после мартовских погромов был создан международной организацией «Human Rights Watch».

«17−18 марта 2004 года Косово захлестнула волна насилия… В течение почти двух суток силы безопасности на Косове — НАТОвские KFOR, международная полиция ООН по делам временной администрации на Косове и местная полицейская служба практически утратили контроль над ситуацией, когда в крае произошли по меньшей мере 33 крупных погрома с участием до 51 000 человек. В результате мартовских погромов из десятков мест, включая Приштину, было полностью изгнано сербское население.

За двое суток погромов было сожжено по меньшей мере 550 домов и 27 православных церквей и монастырей. Структуры, призванные обеспечивать безопасность на Косове, в марте 2004 года оказались катастрофически неспособны выполнять свои прямые функции по защите меньшинств. В Призрене командование германского контингента KFOR отказалось прийти на помощь международным полицейским. Албанцы уничтожили все следы многовекового присутствия сербов в городе, включая несколько культовых сооружений 14 века. Один серб был заживо сожжён в своём доме, остальные остались без крова. В Свинаре, где 137 домов были сожжены дотла, французский контингент KFOR отказался прийти на помощь сербам, несмотря на то, что главная база французской зоны ответственности находится в нескольких сот метрах от села. Сам факт фиаско, практически полного паралича структур безопасности в Косово во время беспорядков в марте 2004 года не вызывает никаких вопросов. Намного труднее понять, почему эти структуры выглядели такими жалкими». Из доклада «Human Rights Watch», том 16-й, номер 6, июль 2004 года

— Они всё сказали, и сказали точно, основываясь на фактах и просто обвинив руководство НАТО и администрацию ООН в преступной беспечности. Есть документ, мнение независимых международных организаций. Но есть и позиция масс-медиа, которые предпочли всё это не заметить. Реально ситуация на Косове сталкивается с тем, что я когда-то назвал «заговором молчания». Выясняется, что политическая конъюнктура складывается так, что не благоприятствует знанию людей о происходящем. И это реальные знания в виде опубликованного в интернете доступного отчёта ЮНЕСКО, абсолютно официального опубликованного в интернете отчёта «Human Rights Watch». Но этой информацией сознательно не пользуются. Почему это происходит — мы можем догадываться. Конечно, за этим стоит политика, точнее, вполне конкретный вопрос. Как только внимание мирового сообщества будет обращено на тот кошмар, который имел место и отчасти имеет место до сих пор, то первый вопрос здравого, не погружённого в конкретику человека: а как это могло случиться? Как это в принципе могло произойти?

" А как это могло случиться?"

Понимаете, получается, что когда захватывают журналистов в Ираке, то весь мир, все масс-медиа говорят об этом неделями, не прекращая. Когда же в заложниках находится целая культура и очень большая часть народа, которая может в любой момент оказаться уничтоженной, делается вид, что всё в порядке и ничего важного не происходит. Однако здесь вопиют, помимо людских судеб, 143 уничтоженных или осквернённых православных храма. В этом была одна из целей нашей книги — создать объективный неангажированный документ и поставить его перед теми, кто хочет хоть о чём-то задуматься. Задуматься о том, что этого больше не должно произойти, что величайшее наследие как сербского народа, так и всей мировой культуры должно быть спасено. Мне как историку искусства и человеку, которому профессионально дорога судьба великих византийских памятников, ясно одно — нужно сделать всё возможное и невозможное, чтобы больше ни один храм на Косове не пострадал, чтобы у этих великих византийских монастырей, включённых в список мирового культурного наследия или ещё не включённых в этот список, были достаточно строгие и ясные гарантии защиты и минимальной безопасности. Мне кажется очевидным, что судьба этого культурного наследия и сами эти памятники не могут служить разменной картой в политических играх.

А кто, кроме Вас, Алексей Михайлович, входил в состав срочной миссии ЮНЕСКО на Косово и в Метохию в апреле 2004 года, и какие именно памятники были обследованы?

Экспедицию формально возглавляла директор бюро ЮНЕСКО по южной и юго-восточной Европе мадам Мари Пол Рудил. В экспедицию были приглашены 4 эксперта по византийскому искусству: профессор Томаш Штеппен из университета Инсбрука, Австрия, известная болгарская искусствовед-византолог Бисерка Пенкова, очень известная и авторитетная итальянская реставратор Донателла Дзарри, которая много лет работала над памятниками Косова ещё до всех этих событий. Я был представителем от России. Соответственно, миссия реально состояла из руководителя — директора программ ЮНЕСКО — и четырёх экспертов. Она принципиально отличалась от всех других миссий, потому что это была срочная миссия, созванная в результате страшных погромов, которые потрясли весь мир. В течение трёх дней было уничтожено и сильно изуродовано 35 православных церквей.

Миссия проходила в полувоенных условиях, у нас был взвод охраны, состоявший из солдат ООН, индийцев, которые всё время просили нас надеть бронежилеты и каски, потому что время от времени стреляли снайперы. Мы, конечно, старались по мере возможности эти тяжёлые бронежилеты и каски не надевать. Было много нового опыта, в частности, я, например, впервые в жизни ходил по минному полю, так как многие церкви были заминированы. Часто специально для нас, а миссия была инициирована Кофи Ананом, главой ООН, и поэтому у нас были максимальные полномочия, к своему большому неудовольствию НАТОвские солдаты должны были разминировать для нас подходы к храмам. В ряде случаев мы просто ждали, когда они нам сделают дорожку: полшага влево, полшага вправо — за остальное мы не отвечаем.

Увиденные нами картины были местами жуткими, местами трагикомичными. Например, в городе Призрене меня потрясла такая сцена. Огромный кафедральный собор был превращён в огромную руину, испещрённую надписями «Смерть сербам!», обнесённую колючей проволокой. Здесь находилась резиденция призренского епископа (и тогда, и сейчас это епископ Артемий). Когда мы оказались в Призрене, там уже было достаточно тепло. Вокруг собора много разных кафешек. Их хозяева, местные албанцы, казалось, специально повытаскивали на улицу столики и расставили их таким образом, чтобы можно было лучше разглядеть только что уничтоженный прекрасный собор. Это потрясло, равно как и цифры, которые нам сообщили: в частности, в Призрене в 1999 году жило 12 000 сербов, в 2004 году их осталось 18 человек. Они жили на базе немецкого батальона НАТО, потому что в город им выходить было нельзя. За 5 лет из 12 000 осталось 18 человек! Мне подумалось, что даже нацисты были бы довольны такими успехами по решению национального вопроса.

«Смерть сербам!»

Мы были первой миссией для которой открывались многие церкви, и мы должны были зафиксировать утраты и дать рекомендации для ЮНЕСКО, в том числе и по финансированию, что можно спасти, что нельзя, что надо спасать в первую очередь. Ещё одна деталь. В ряде случаев на месте разрушенных в щебень церквей, местные албанцы хотели устроить паркинги и поэтому просили нас как можно быстрее дать свое заключение. Они объясняли, что место, мол, очень важное, удобное, в центре города…. Мы им не отвечали ничего. Что этим людям скажешь? Но в рекомендации написали, что даже если церковь не подлежит восстановлению, то само место должно остаться в собственности Сербской Церкви, которая решит его дальнейшую судьбу, а мы считаем категорически невозможным строить на месте исторической церкви какие бы то ни было светские учреждения.

— Участники миссии были представителями разных стран и разных культур. Интересно, было ли единодушие в оценке увиденного на Косове?

— Знаете, может быть, потому что мы коллеги, может быть, потому что мы очень хорошо понимали, что происходит и какие страшные утраты уже понесены, у нас было практически полное единодушие. Я хорошо помню ситуацию, когда возник вопрос о необходимости включения четырёх памятников Косова в «Лист культурного наследия ЮНЕСКО». Вопрос был поднят мной перед директором программ ЮНЕСКО по Южной Европе. Она сказала, что это будет очень трудно, что один памятник мы, может быть, и включим, но по существующим правилам, если из региона включается в этот лист один памятник, то другие должны несколько лет находиться в очереди. Я пояснил ей, что, на мой взгляд, эта ситуации, выходящая из всех правил, и факт включения ещё трёх памятников является формой их срочнейшей защиты, в связи с чем они должны быть включены в этот список как можно раньше. Я благодарен моим коллегам, которые все как один поддержали меня. Понятно, что эта защита эфимерна, но поскольку мы знаем, что вооружённые до зубов батальоны НАТО эти памятники спасти не смогли, то, может быть, внешне скромный факт их пребывания в «Листе культурного наследия» и, следовательно, гарантированный международный резонанс на любые попытки разрушения или осквернения станет гораздо более эффективной защитой, чем всё остальное.

Я сталкивался у нас, но гораздо чаще на Западе, с таким отношением к косовскому конфликту, что это, мол, одни националисты дерутся с другими, «балканские дела», сербы разрушают мечети и дома мусульман, те в ответ разрушают церкви не пойми какого качества… Здесь наша позиция, и это очень ясно выражено в книге, предельно артикулирована. Во-первых, не какие-то там церкви, а выдающиеся памятники мирового значения, и это сейчас официально признано. Мусульманские памятники важны и интересны, любое их разрушение также отвратительно, но всё-таки ничего сопоставимого по историко-культурной значимости с великими храмами 13−14 века в крае нет. Памятники эти, помимо всего прочего, гораздо более поздние. Чтобы внести ясность в данный вопрос и поставить точки над i добавлю, что некоторые из них пострадали во время войны 1999 года. Накануне бомбардировок и во время них на Косове действовали отряды экстремистов, сербских националистов, на это тоже нельзя закрывать глаза. Но с 1999 года ни один мусульманский памятник более не пострадал, все они получили финансирование, все они реставрируются, все они находятся в весьма и весьма благополучном состоянии. Поэтому в данной ситуации ставить знак равенства просто невозможно. Одни памятники — это заложники, которые могут быть уничтожены в любой момент, а другие находятся в более чем благополучном состоянии.

— Алексей Михайлович, Вы помните Косово 80-х годов, теперь, 20 лет спустя, когда Вы вернулись сюда, каким было первое впечатление?

— Когда мне предложили поехать на Косово и в Метохию, я, естественно, не мог отказаться из моральных соображений. Ехал туда с тяжёлым чувством, и то, что увидел в каком-то смысле оказалось одновременно буднично и драматично. Меня поразила будничность этих городков, того же Призрена. Все люди вполне весёлые, девушки одеты по современному европейскому «прикиду», большинство без платков, что говорит о крайне незначительной исламизации края. Когда муэдзин кричит молитву с минарета, едва ли один из ста человек останавливается помолиться. Я увидел обыкновенный, живущий своими мелкими заботами провинциальный городок. И всё это происходит на фоне только что уничтоженных храмов, среди которых есть великие памятники мировой культуры. Было трудно поверить, что вот эти люди, которые гуляют, едят мороженое, пьют кофе, только что тысячными толпами ходили разрушать находящийся под Призреном монастырь Святых Архангелов…

Знаете, что ещё поразило? Такая простая вещь, как некое видимое благополучие края, которое абсолютно не вяжется с объективными цифрами. На Косове демографический взрыв, там больше 50% населения моложе 25 лет. Это уникальная ситуация в Европе среди албанцев. При этом 75% этих молодых людей — безработные. Но ощущение, что всё процветает. Едешь по Косову — везде строятся огромные дома. Рядом с домами стоят мемориалы партизанам, которые, по мнению косовских албанцев, «выиграли войну с сербами». Через несколько километров стоят эти мемориалы с развевающимися над ними албанскими флагами, то есть они эту память о случившемся не только максимально сохраняют, но и всячески пропагандируют. Создается ощущение, что в крае огромное количество денег. Не спрашивайте меня, откуда, они, но явно не заработаны тяжёлым трудом. Это производило сильное впечатление по контрасту с 1986-м годом… Тогда мы совершали поездку по монастырям всей Сербии и в конце ее приехали на Косово. Меня поразила та бедность, которую мы увидели на Косове в сравнении с остальной частью Сербии, где мы были до того. Теперь же сербские территории, граничащие с Косовым, выглядят заброшенными и нищими на фоне богатеющего и процветающего края. Источники этого процветания остаются непонятными при существующем уровне безработицы, при наличии многодетных семей. Кто-то говорит, что эти деньги от присутствия НАТО и ООН (там в определённые времена было больше 30 000 международных чиновников с большими зарплатами), кто-то говорит о наркотраффике… Объяснений много. Но реальность такова: к сожалению, никак нельзя сказать, что зло наказано, а добро торжествует.

— Сува Река. Церковь Святого Георгия, вторая половина XIV века. Старое кладбище XIX века. В июне 1999 года взорвана, кладбище уничтожено взрывом. К осени 2005 года территория расчищена… Митровица. Монастырь Святого Иоанникия Девичского. С 12 по 14 июня 1999 года монастырь захвачен, разграблен и осквернён. В марте 2004 года полностью сожжён. Могила святого Иоанникия Девичского раскрыта и осквернена. Здания 19 века уничтожены….Призрен. Церковь Святого пророка Илии 1866 года. Летом 1999 года осквернена и заминирована…. Разграблена, осквернена, заминирована, забросана гранатами… Мы листаем журнал «Распятое Косово». Более ста храмов разрушено в молчаливом присутствии размещённых в крае сил НАТО и ООН. Что говорят о ситуации на Косово и Метохии сами миротворцы? Не кажется ли им их собственное присутствие в крае марионеточным? Конечно, не раз спрашивали об этом участники миссии ЮНЕСКО офицеров, несущих службу на Косове и в Метохии…

— Вы знаете, мы довольно много общались с НАТОвскими офицерами, это было частью нашей работы — собрать максимально полную информацию. Реакция очень разная, от полного равнодушия до ощущения сильного смущения и осознания того, что они не справились со своими прямыми обязанностями, случалось видеть сильные переживания у некоторых из офицеров. Ну, очень сильные — это, может быть, перебор, но заметное ощущение морального дискомфорта было. Не стоит забывать, что они всё-таки военные люди. Немецкие офицеры, на чьей территории произошли самые сильные погромы и больше всего храмов было уничтожено, как раз в районе Призрена, на заданные вопросы отвечали так: мы ничего не могли сделать, у нас были так называемые rules of engagement, что можно перевести как «правила действия в определённой ситуации». Согласно этим правилам действия, НАТОвский солдат или офицер имеет право открывать огонь в воздух или на поражение только в том случае, если нападающий стреляет лично в него. То есть, если нападающий стреляет в соседа, то офицер, согласно инструкции, открывать огонь не имеет права. Во многих случаях толпы погромщиков были организованы, как эти же офицеры нам и сказали, военными людьми, профессионалами. В случае с монастырем Святых Архангелов около Призрена толпа отсекла подходы к обители так, чтобы не могла подойти помощь, выстраивали ее определённым образом, вперёд выдвигали женщин и детей, а дальше шли, просто не обращая внимания на присутствующую кучку НАТОвских солдат. Монастырь Святых Архангелов защищал взвод из 18 человек. Единственное, что они успели — это в последнюю минуту буквально вытащить нескольких монахов, тем самым избавив их от расправы. А дальше солдаты стояли у входа в монастырь, а толпа просто шла мимо них.

В НАТО очень разные люди. Солдаты итальянского батальона, который охранял Дечаны, просто спасли монастырь, причём спасли, нарушив приказ. Приказ был дан уходить, забрав монахов, и оставить монастырь толпам нападающих. Монахи отказались уходить. Это мне рассказывал итальянский офицер. Дальше был отдан приказ уходить без монахов. Всем стало ясно, что если они сейчас уйдут, то, вернувшись, найдут дымящиеся руины монастыря и, как минимум, 30 трупов насельников. Командир итальянцев нарушил приказ, и это был единственный батальон, который открыл стрельбу в воздух. Толпа разбежалась. На следующий день, правда, монастырь обстреливали из мортиры, с ближайших гор, но по счастью никуда не попали. Итальянцев не наказали, но и рассказывать об этом официальным средствам массовой информации не стали, потому что de facto приказ был нарушен. Так они спасли монастырь. Должен сказать, что в каком-то смысле итальянцы повели себя героически. Когда я спросил офицера, почему они сделали это, его ответ был замечателен. Он сказал: «Вы посмотрите на собор». Его действительно, видимо, строили мастера итальянской выучки. «Такие соборы стоят в наших городах. Как же мы могли его оставить?» Вот такая замечательная логика. Сходство этого православного храма с итальянскими и романскими соборами послужило тому, что итальянцы решили этот монастырь спасти.

Ещё мне хотелось сказать про монастырь Дечаны, поскольку там собралась уникальная община монахов. Они пришли туда именно сейчас, когда стало совсем плохо и безумно опасно. Я был в Дечанах в 1986-м году, потом уже в последний раз до этих событий в 1991-м. Тогда там был один игумен, он же единственный монах, отец Иустин, замечательный человек, весёлый, добрый, один служивший Литургию. Я помню, мы были его единственными прихожанами. И это в относительно благополучное время. А теперь в неблагополучное время туда пришли монахи служить Богу, защищать им Богом данное наследие. И то, что они сделали за это время, потрясает. Создана замечательная иконописная мастерская, в которой пишут иконы по древним византийским образцам. Восстановлена традиция древнего сербского церковного пения. Ведется активная публицистическая деятельность в защиту Косова. Монахи героические. Когда я на них смотрел, то казалось, что они словно ожившие христианские мученики стоят за веру и в любой момент готовы расстаться со своей жизнью за то, что они защищают. Великий православный монастырь, как все, о которых мы читаем в истории Церкви и житиях святых. Причем все происходит здесь и сейчас. Так что не всё печально… и невероятно жестокая и несправедливая ситуация рождает такие проявления человеческой духовности и героизма.
— «Наивысшая форма драмы — трагедия. История сербов вся трагична. Путь сербского народа идёт по опасной крутизне над бездной. Этим путём может пройти без страха лишь лунатик — такие ужасы подстерегают на этом пути. Если бы сербы смотрели вниз, в пропасть, над которой грядут, они устрашились бы и скоро упали и пропали. Но они глядели ввысь, в небо, на судьбодателя Бога с верою в него и шагали бессознательно, едва сознавая что делают. Поэтому они смогли преодолеть путь по отвесным скалам, каким ни один народ белой расы доселе не проходил. Народ сербский срывался порой с крутизны, но выкарабкивался вновь на узкую тропинку отвесного полотна. Он знал, что это единственный правый путь, путь его судьбы и спасения, трагический путь страдания и воскресения, путь Христа, коему сербы дали обет служения». Из книги святого Николая (Сербского) «Сербский народ как раб Божий». Перевод И.М. Числова.

Продолжение следует…

Александра Никифорова

http://www.taday.ru/text/79 438.html