Татьянин день | Драгана Керкез | 19.11.2007 |
Серб — один в поле воин…
— Русская проблема у вас, наверное, в глобальном масштабе ещё впереди. Скажите, пожалуйста, какие у вас отношения с соседями? С одной стороны у вас хорваты, с другой албанцы.У меня есть тётя из Хорватии, я очень её люблю, с радостью приму у себя её родственников, но если бы они меня туда позвали — поехать туда для меня было бы непросто. Если хорват приедет в Сербию, то, конечно, может встретиться человек, который как-то его обидит, но вероятность этого достаточно невелика. Если же приезжаешь в Хорватию с сербскими номерами на машине — гарантировано могут побить или приключится какая-нибудь иная неприятность.
— А с Албанией какие отношения?
— С Албанией вообще особые отношения. Сейчас всё упирается в Косово. Пусть не совсем в открытую, но есть заявления о том, что Албания за независимое Косово.
С тем чтобы Косово потом вошло в состав Албании. Опять же, на официальном уровне приезжал премьер-министр Косово, который возглавлял косовских боевиков в начале 90-х, но этот визит не сделал наши отношения лучше. Если человек, как и я, из Сербии, — это самый напряжённый вариант. Косово — самое важное, что у нас есть, и если мы его потеряем — ничего хорошего из этого не выйдет.
— От этого сейчас к сожалению ничего не зависит. Была мысль о том, что Сербия может лишиться Косово в свете современной политической ситуации. С другой стороны, и мы когда-то Москву Наполеону сдавали, но потом вернулись в неё с тем, чтобы начать серьёзный разгром наполеоновской армии. Подобная идея может поддерживать дух сербского народа. Отделение Косово может быть временным явлением. А что предпринимается страной и правительством в этом направлении?
— Я не занимаюсь политикой, но волей-неволей, конечно же, в курсе этих событий. Что сейчас может сделать президент Сербии, премьер-министр? Да ничего по сути.
Я тоже думаю, что это временно. Но сколько это будет продолжаться- 50, 100 лет, кто знает?
Конечно, сложно найти сейчас выход из положения, потому что за то, что Милошевич подписал соглашение о выводе всех наших войск в 1999 году, за то, что мы промолчали тогда, приходится сейчас платить. Это грех. Косово — священная сербская земля, а, подписав те документы, мы отреклись от своей сути.
Мне кажется, любой нормальный серб воспринимает Косово как душу Сербии. Хотя я родилась на севере, всё равно моё отношение к Косово именно таково. И пока это отношение теплится в наших душах, в душах наших детей и внуков, есть надежда на возвращение этой земли. Нас тогда 3 месяца бомбили, мы устали неимоверно, но всё равно я считаю, что это не оправдывает подписанных соглашений. Мы должны сейчас расплачиваться за это.
— Важно ли возвращение Косово для людей? «Болеют» ли они за это?
— Конечно, это важно для каждого нормального человека в Черногории, для любого серба, где бы он не жил. Для нас Косово — это точка отсчёта, мерка, которой мы многое определяем. 1389 год — это не просто дата, это момент, когда наш народ, все сербы во главе с мучеником царём Лазарем сложили свои головы и предпочли Царство небесное, царству земному и мы должны это сохранить. Это наша духовная вертикаль. Если мы потеряем её — мы потеряем всё. Именно тогда наш народ подтвердил, что мы христиане, мы можем пострадать за свою веру, если нужно — погибнуть за неё. А сейчас что получилось? Получилось, что мы словно сделали попытку отвернуться от этого.
Есть история о том, как турки пытались вынудить священника принять мусульманство, угрожая отрезать ему голову. Он сказал им: «Дитя Господа смерти не боится». Вот это то, чего мы должны держаться, мне кажется, что когда-то народы крепче духовно держались именно за эту идею.
«Югославский период»
— Очевидно, что «югославский период» с 1945 года до 90 -х очень сильно изменил сознание верующего серба, согласны?— Есть мнение, что объединение в одно государство Хорватии, Сербии, Боснии, Герцеговины и Черногории было весьма своеобразным социалистическим экспериментом над балканским народом, поскольку эти государства никогда не были под единым управлением, они всегда существовали либо независимо, либо в составе более крупной административно-территориальной единицы. И вставший во главе этого объединения хорват Тито в силу собственного воспитания не мог принять сторону сербского народа. Конечно, он мыслил социалистическо-коммунистическими категориями, но нельзя упускать из внимания особенность балканского мышления — силу клана. Люди даже крестились кланами, и «крестная слава» — это признак принадлежности семьи к какому-то древнему роду. Исходя из этого, Тито и проводил в жизнь свою политику.
— Ни на кого он не оказывал такого давления, как на сербов. Вот, например, в Герцег Нове после Второй мировой войны проводилась первая перепись населения. Естественно, все православные сербы указывают свою национальность — серб. И вот мэр города получает письмо из Белграда: «Любой ценой надо сделать так, чтобы 70% этих сербов стали черногорцами, остальные нас не интересуют». То есть если вы хорват, вы могли остаться хорватом. Так, сначала, придумали черногорцев, потом мусульман. У нас в Югославии мусульмане были нацией. Потом коммунистическая партия поощряла деятельность Македонской православной Церкви. Против католиков или мусульман такого движения не было. Против православных — всё время, потому что православные — почти все сербы. А идея объединения, унии, расширения католичества за счёт православных зародилась в умах католических священников ещё в XIX веке.
— Не так много увидишь шедевров зодчества титовского периода, но один из них поражает глубины души. Это мавзолей на Ловчине. При чем ранее там был храм, часовня. И всё это оказалось превращено в строение «египетско-сталинского» стиля, совершенно чудовищного по своей архитектуре, хотя там похоронен человек, сделавший для Черногории больше, чем кто-либо.
— Это самый великий сербский поэт Петр Негуш, который был и владыкой Черногории (митрополитом). Если человек прочтёт «Горный венец», то он сможет понять, каковы сербы на самом деле. По его завещанию он и был похоронен в часовне, но коммунисты разрушили её и построили этот страшный мавзолей.
— Уникальный по своим масштабам, упорству, одержимости сверхидеей, воплощенной в этой постройке.
— Но, слава Богу, по благословению нашего митрополита сейчас появилось несколько часовен, тождественных той, которая была на Ловчине в Черногории. Часовня на Ловчине, конечно, тоже нужна.
— В Черногории можно видеть часто видеть следующее: фотография, принадлежность религиозная — мусульманин, иудей, христианин, такой-то, умер тогда-то. И даже в немаленьком городе можно встретить такое объявление на площади. И все, кто знал человека, приходят проститься с ним.
— В Черногории очень сильно развит культ смерти. Если ты не поздравил человека с рождением ребёнка, это не так страшно. А вот если кто-то умер, а ты не выразил соболезнования и не пришёл на похороны, то этого просто не могут забыть. Я сама не из Черногории, поэтому сразу это почувствовала. Хотя объявления, подобные тому, которое Вы видели, есть везде: и в Сербии, и в Хорватии. Я улыбнулась, когда Вы говорили об этом, потому что вспомнила, как приехавшие из Италии люди, увидев эти объявления, подумали, что это объявления о розыске преступников.
Жизнь в Церкви. Жизнь прикровенная
— Как живется Церкви. С ней вообще кто-нибудь считается?
— Честно говоря, не помню случая, чтоб так говорили о русских владыках.
— У нас иерархия другая. У вас она вертикальная, а у нас больше горизонтальная. У нас для любого человека поговорить с митрополитом не так сложно при наличии необходимости. Мы идём к нему, как к отцу.
— А как обстоит дело с духовничеством? В России от недостатка священнослужителей исповедует всякий, кто поставлен в священную степень без поправки на возраст и духовный опыт. Что Вы думаете об этом?
— Многие люди исповедуются у разных батюшек, не имея духовного отца. Но в сравнении с Россией мне кажется у нас больше распространено стремление прихожан к духовному окормлению у конкретного батюшки. Отец Лазарь, не будучи моим духовником, объяснял так: «Вот есть у человека машина. Если она ломается, то человек старается обращаться к одному и тому же мастеру. Вот и для души нужен один и тот же мастер». Мне очень запомнилось это сравнение.
— А как принято исповедоваться, причащаться? В России стараются причащаться часто: раз в две, в три недели.
— Это зависит во многом от духовника. Вот мой духовник, владыка Ионикий, не успевает причастить меня раз в месяц. Случается, что приходится причащаться раз в три месяца. Благословения у всех разные: кого-то благословляют причащаться раз в две недели, кого-то раз в месяц. Опять же это достаточно индивидуально у каждого происходит.
— Предметом многих дискуссий сейчас является наличие или отсутствие церковного формализма. Насколько люди в Сербии придерживаются правил внешнего благочестия?
— Если сравнивать с вами, то мы очень либеральны в этом отношении. В Сербии, может быть, всё это сохранилось в большей степени. В Черногории же буквально никто не ходил в церковь. Батюшка Лазарь объяснял, что не стоит заставлять одеваться в юбку и платок — важнее сам приход человека в храм, важнее, чтобы человек жил церковной жизнью, а внешность в данном случае отходит на второй план. Соответствующая внешность — это хорошо, но необязательно.
Например, в моём родном городе, находящемся на севере Сербии, вы можете войти в храм и в брюках, и без головного убора, но к исповеди и причастию в таком виде вас не допустят, даже если батюшка хорошо знает вас и степень вашей воцерковлённости. У меня был случай, когда я приехала из России, и было очень холодно. Я была в длинном пальто, но под ним были джинсы. На мне был платок, и в храме батюшка, который меня знает, посмотрел внимательно и говорит: «Живёшь ты недалеко…» И я поняла, что придётся мне быстро вернуться, переодеться — и снова в храм. В Черногории такого быть не может, там либеральнее, чем в Сербии.
— А нет ли такого движения с мыслью, что внешняя форма воспитывает внутреннего человека? Я говорю сейчас даже не о джинсах, юбках и платочках, а о каких-то более серьёзных вещах — о воздержании, хождении в храм.
— Есть, конечно. Мне кажется, со временем, когда человек уже имеет опыт пребывания в храме, он постепенно начинает сам, без принуждения делать многое так, как это предписано в Православии. Я знаю это по себе и по многим своим знакомым. Ведь в Церковь хожу не с детства, хоть и родилась в православной семье.
— Когда Вы пришли в храм?
— Когда я училась на третьем курсе, у меня погиб дядя. Именно тогда я ощутила, что без веры мы ничто, без веры всё бессмысленно в земной жизни. Сейчас мне 40, и двадцати лет моей жизни наполнены настоящим, подлинным смыслом.
Все мы рождаемся чистыми божьими существами, потом что-то происходит с нами, не всегда хорошее. Но смысл жизни именно в вере, искренней, детской, настоящей. Всегда надо надеяться, что человек, как бы его не меняла жизнь, не оставит свою веру.
Юлиана Годик
http://www.taday.ru/text/79 231.html