 |
| Правая.Ru | Степан Орлов | 15.11.2007 |
Сколько было в разные времена связано с этим надежд, как в католических, так и протестантских кругах. «Вот обратим в свою веру властителя этих варваров, и заполучим немерянное количество последователей и всю страну их, то-то заживём». Не получилось, но уверенность в том, что русские последуют за своим Царём или «царём» хоть в дацан, хоть в синагогу — осталась, даже укрепилась и почиталась в качестве безусловного свидетельства «холопьей верности» русских. Понятно, что себя, часто жившие закону «чья власть — того и вера» европейцы «холопами» не считали, не говоря об их русских симпатизантах, сточивших языки в ходе непрерывного воспевания «свободы и достоинства», присущих полубогам из страны закатной. Десять лет в Кремле сидел Ельцин (избранный на первых порах вполне себе всенародно) со своими гайдарами и козыревыми. Обратились ли русские в либерально-общечеловеческую веру? Усвоили ли, что в безусловном подчинении Западу — залог их счастья и благополучия? Осознали ли, что «пора выбросить понятие «сферы российского влияния» из политического словаря «?Незаметное открытие последних двадцати лет состоит в том, что русским совершенно наплевать на то, кто сидит в Кремле, они недвижимы своей «верой», которою можно выразить в 4-х пунктах: 1. Великодержавность. Морок 80−90-х сошёл, большинство русских уверены в своём праве на присутствие в ряду сильнейших и влиятельнейших наций. Никогда не бывшие особенно богатыми, измордованные «реформами» последних десятилетий, русские сохранили удивительный вкус к первенству. Можно сказать, что великодержавность стала частью национальной идентичности, третьестепенная Россия — это не Россия. Восприятие армии как почти мистического института, «хранительницы Славы», сочетающееся с критическим, иногда даже безразличным отношением к её реальному положению. (Я сейчас не касаюсь вопроса об обоснованности этих претензий. Тем паче, не занимаюсь рассмотрением альтернативы «почему бы не стать третьестепенной, но благополучной страной» — нет такой альтернативы) 2. Сильная патерналиская политика. Желание быть защищённым от людоедства, присущего свободному рынку и конкуренции, что бы мало склонный к социальной мобильности, но честно трудящийся человек мог не голодать и не рисковал потерять крышу над головой. Общество болезненно, если не сказать со страхом, реагирует на сворачивание «социального каркаса», прежде всего систем здравоохранения и образования. Можно сказать, что существование хоть какой-то доступной медицины, «высокой» науки и доступного образования воспринимается как что-то совершенно естественное и необходимое для России, «без них вроде мы — не мы». И это не «амбиции» и не «старые привычки», это — чёткое понимание своих жизненных интересов. У русских довольно низкая (вопреки сложившемуся мнению) психологическая пластичность. Необходимость менять второй раз за последние 20 лет весь жизненный уклад просто убьет огромную часть нации. Лыко в туже строку — потребность в защите от произвола. Причём не от «произвола чиновников», о котором плачут западнические партии и политизированные представили среднего класса, а от произвола со стороны «элиты» тех, «у кого всё схвачено». И здесь в народном сознании «чиновник» накрепко как Инь и Ян связан с бизнесменом, которого он яко бы «удушает». Они оба несут в себе потенциальную опасность, в нынешней системе перед ними обоими «простой человек» чувствует себя беззащитным. Попытки навязать обществу всякого рода «страдающих крупных предпринимателей» в качестве «своих», тех за кого надо вступиться, всегда неудачны: они остаются социальными и ментальными чужаками. 3. «Индустриальное сознание». Любые меры, хотя бы выглядящие как поддержка ВПК, авиапрома, тяжелой промышленности и т. д. вызывают положительный отклик. Эти отрасли по-прежнему являются самыми человекоёмкими. Многие, даже вынужденные расстаться с прежним родом занятий, сохраняют ощущение принадлежности к тому или иному индустриальному «сословию». Фактически Россия в сознании значительной части нации накрепко связана с Большой индустрией. При этом интересы малого и среднего бизнеса не воспринимаются как общезначимые, лояльность к этой сфере, даже у занятых в ней, часто довольно низкая («приходится заниматься мелочёвкой»). Особенная враждебность и зависть русских по отношению к «успешным» — миф, но среднему классу и сейчас и в ближайшем будущем нет причин рассчитывать как на сочувственную заинтересованность со стороны общества, так и на признание за «мидлами» статуса лидирующей, «наиболее передовой» социальной группы. У нации несколько другие ориентиры. Особенной трагедии в этом нет, но для тех, кому такая ситуация кажется неприемлемой — в стране в полном объёме действует «главное право» (с точки зрения старых диссидентов) — свободный выезд. 4. Запрос на ограничение пропаганды некоторых, неприемлемых в нашей культуре пороков. Отсылки к западному опыту, где такие пороки давно легализованы «и ничего не развалилось» несостоятельны. Каждой цивилизации (как условно входящей в круг «христианских», так и имеющей другой генезис) присуще своё ранжирование Заповедей. Какая-нибудь западная поп-звезда может попробовать все наркотики этого мира и заниматься содомией прямо на сцене, но по первым аккордам станет понятно — она/он репетирует по 12 часов в день, так будто надеется снискать честным трудом Божье благословение. Т. е. попраны факультативные для той системы ценности и в неприкосновенности остались главные, стержневые. У нас другая иерархия и сменить её за одно поколение, не угробив нацию, культуру, государство просто не возможно. В русской истории отношение к несоблюдению 7-й заповеди («Не прелюбодействуй») нередко было не менее негативным, чем к нарушению 6-й («Не убий»). Можно возмущаться этим обстоятельством, можно проклясть тёмную, рабскую, ханжескую историю «этой страны», но она растворена в нашей крови и сумеет за себя постоять. Возможно ли изменить ценностную иерархию в принципе? Увы, не могу сказать «нет», поколений за 5−7 что-то должно получиться. Но рубить столбы, на которых держится крыша, не поставив рядом новые — самоубийственно. В день, когда она рухнет, в «Шереметьево» погода может оказаться нелётной. Впрочем, можно попробовать другой способ хоть как-то приблизиться к этой цели в короткий срок — это построить общество жесточайшего социального, ментального (а на деле — национального) апартеида. Где «чистых» от «нечистых» будет отделять 10 рядов колючей проволоки, а «Русские марши» и «марши пустых кастрюль» станут разгонять не дубинками, а пулемётами. Только такая «власть белых» долго не продлится, да и Пиночетов как-то не видать. Эти 4 пункта можно назвать «бисмарковский консенсус» или как-то в этом роде.
Теперь, конечно, о Путине. Я вот одного не понимаю: откуда эти взахлёб рассуждения о «верноподданничестве», «холопстве» и т. д. Можно упрекать общество в излишней доверчивости, можно указывать на временный и отвлекающий характер путинских «перемен к лучшему», можно удивляться тому с какой благодарностью принимается то, что принадлежит по праву (типа своевременной выплаты зарплаты), может смущать невысокий уровень материальных притязаний значительной части населения, готовность довольствоваться полумерами. Можно, наконец, возмущаться имперскостью, реваншизмом или «совковостью» русских. Но причём тут «рабство»?!
Общество слабо, разрознено и т. д., это всё так. Но сигналы «горячо» — «холодно» оно подаёт власти с удивительным единодушием. Рейтинг Ельцина рос, когда он делал то, что нравилось большинству («во всём виноват Чубайс», бросок на Приштину, забавы с ядерным чемоданчиком), хотя никто особо не заблуждался насчёт «гаранта конституции». Даже «несолидарный», «непассионарный» народ вполне способен стимулировать власть к принятию некоторых решений. Отношения «Народа» и Путина — это не отношения раба и господина. Путин популист, он ищет признания, купается в нём. На наше счастье признание у народа сегодня можно получить, хоть что-то делая для воплощения 4-х пунктов «народного кредо».
Я полагаю, что баланс сделанного хорошо и сделанного во вред / несделанного вовсе склоняется в пользу второго, а кто-то полагает, что весь «путинский конструктив» сплошная ложь для прикрытия развала и воровства, но это всё дела не меняет. Иногда хочется кричать «Вас обманывают, это всё фальшь!». НО: оценки и прогнозы могут быть разные, я сейчас хочу сказать о другом."Народ» не прогибается перед Путиным, он стоит недвижимо в своих представлениях о нужном, правильном, должном и подманивает своего президента:
— Цыпа-цыпа-цыпа!… Рейтинг хочешь?
Он хочет, очень хочет. Зачем ему это нужно, хорошо ли он отрабатывает свой «корм» — это всё другой вопрос. Но источник его относительной популярности только во внятном понимании того, что ждут русские от первого человека во власти, и в умении маскировать даже самые сомнительные меры в «правильную» обёртку, но никак не в иррациональной тяги нации под господскую руку. Сам Путин, в сущности, мало кому интересен, хорошо это или плохо, но нация приобрела своего рода ценностную независимость от власти (насколько нелепыми выглядят на этом фоне вопросы типа «почему правительство не ведёт политику присоединения к Евросоюзу, НАТО и т. д.»)И это действительно какая-то новая реальность.
