Волхвы на Волхонке

В нынешнем году директору Музея изобразительных искусств имени А.С.Пушкина исполнилось 85 лет. Вся её жизнь связана с ГМИИ. В 1945 году, сразу после окончания истфака МГУ, она была приглашена сюда на работу. Специализируясь на итальянском ренессансе, Ирина Александровна одновременно училась в аспирантуре при музее. Позднее Антонова стала старшим научным сотрудником ГМИИ, а в феврале 1961 года ей был предложен пост директора музея. Она — действительный член Российской академии художеств, лауреат Государственной премии РФ. Награждена многочисленными советскими и российскими орденами, а также орденом Командора литературы и искусства Франции.

— Мы нередко соединяем пластические искусства не только с музыкой, — рассказывает Ирина Александровна, — Это находило отражение и в «Декабрьских вечерах» — на фестивалях, посвященных Шостаковичу, «Евгению Онегину» Пушкина, и в таких масштабных выставках, как «Москва-Париж», «Москва-Берлин"… Мы считаем, что сочетание разных жанров придает действию больший объём, большую зрелищность и в итоге обогащает зрителей.

По правде говоря, мы уже давно являемся музеем изящных искусств, а не только изобразительных. И вот этот вопрос, думаю, можно поставить и решить.

Я работаю в музее уже десятки лет и вижу публику. Она очень разная: от совсем маленьких детей до людей моего возраста. Замечаю, как меняется отношение зрителей к искусству. И всё больше проникаюсь мыслью, что музей — это фантастическое учреждение, где сталкиваются эпохи.

У нас в ГМИИ представлены произведения за семь тысяч лет начиная с V тысячелетия до нашей эры. И приходящие к нам люди видят не только, скажем, Древний Египет, но и новейшее искусство. Мыслящий человек не может не сопоставлять, не вступать в диалог со Временем. Находясь в такой атмосфере, он вдруг понимает: то, что нас безумно волнует сегодня, оказывается, волновало и древнего египтянина. И ещё трудно не заметить, что идёт возвращение к каким-то формам искусства. Это подпитка классикой, традицией. Причем традицией не только европейской.

— Ирина Александровна, создателем Вашего музея был профессор Московского университета Иван Владимирович Цветаев. Почему же ГМИИ носит имя Пушкина?

— Так было решено в 1937 году. И впоследствии наш музей стал известен во всем мире именно как имени Пушкина. Из сотни лет своего существования он большую часть прожил с этим великим именем. Кстати, мы стараемся максимально соответствовать «мировой отзывчивости» Пушкина. Его мир — это и Овидий, и Байрон, и Сикстинская мадонна…

Музей создавался при Московском университете. И, естественно, на начальном этапе там главенствовала просветительская идея (да, собственно, мы от неё никогда не отказывались). Но потом, когда Иван Владимирович стал директором музея, у него в дневнике появилась такая запись: «…со временем к нам войдет Роден"… А Роден жил с ним в одно время. Значит, Цветаев, будучи крупнейшим специалистом по античным надписям (он дешифровал, в частности, письменность племени осски), умел оценить и современное искусство.

Кредо ГМИИ — совмещать прошлое и сегодняшний день.

— Помнится, Анастасия Цветаева ратовала за то, чтобы имя ее отца было увековечено в названии…

— Да, Анастасия Ивановна неоднократно говорила со мной об этом. И ученый совет музея принял такое решение: со временем, когда будет построено здание для картинной галереи (она въехала сюда уже после смерти Ивана Владимировича), вот этот исторический дом, где останется мемориальная часть коллекции, надо будет назвать домом Цветаева.

За 100 лет наши фонды выросли более чем в 60 раз — с 9 тысяч экспонатов до 570 тысяч. Но мы развиваемся практически на тех же площадях. Да, нам дополнительно дали в наше владение несколько небольших особняков (там у нас расположена графика, экспонируются личные коллекции…), однако этого явно недостаточно.

— ГМИИ — музей мирового значения. Однако для большинства людей из российской глубинки он остается далёкой планетой. Нет ли у вас каких-то проектов, связанных с регионами?

— Мы хотим сотрудничать с регионами. У нас в запасниках очень много ценного, и мы можем вывозить прекрасные вещи. Ничуть не хуже тех, которые показываются в нашей постоянной экспозиции. К тому же в нестоличных музеях произведений мирового искусства, как правило, мало, и для периферийных зрителей это будет интересно. Но мы хотим работать не в «перекормленных» городах. Если в каких-то местных картинных галереях нам создадут надлежащие условия, мы готовы организовать пусть не филиалы ГМИИ, но всё-таки серьезно обозначить наше присутствие. Мы можем давать, допустим, на полгода одну коллекцию, потом менять её на другую, можем читать лекции. То есть мы хотели бы духовно обогащать глубинку.

— Для нескольких поколений советской интеллигенции выставки в ГМИИ западного искусства были окном в Европу. Но для вас самих, наверно, наиболее дороги шедевры Дрезденской галереи, которые после Великой Отечественной войны пришлось спасать вашим специалистам?

-После войны мы 10 лет работали с этими картинами — они были доставлены к нам из сырых штолен Германии, в которых их прятали фашисты. Кто видел тогда полотна из Дрездена, только разводил руками… Тем не менее, мы их спасли. И здесь огромную роль сыграли замечательный русский живописец Павел Дмитриевич Корин, который в то время был заведующим реставрационными мастерскими музея, и его жена Прасковья Тихоновна.

В 1955 году всю коллекцию галереи мы передали Германии. Но перед отправкой картины четыре месяца демонстрировали в ГМИИ. Известие было ошеломляющим. Ведь во время войны музеи были закрыты. А тут сразу показывалось столько шедевров: Рафаэль, Тициан… И хотя работать нам пришлось чуть ли не круглосуточно (люди все шли и шли), мы радовались: зрители увидят эти произведения воочию.

— Как я слышал, сейчас в Дрезденской галерее уже нет табличек с надписями, кем были спасены её шедевры, кто вернул им «жизнь». Это правда?

— К сожалению, да. Раньше такие таблички были, но в последнее время их сняли. Вообще, вопрос о перемещенных ценностях по-прежнему остаётся болезненным. И хотя теперь в России он решен законодательно — на основе признания принципа компенсации за нанесение ущерба национальному культурному достоянию, ситуация по отношению к нам в принципе мало меняется. Если Советский Союз в свое время проявил благородство и передал коллекцию Дрезденской галерее, то из Германии подобного возврата наших культурных ценностей не было. И, скорее всего, никогда не будет, хотя 437 музеев, исчезнувших в СССР, — дело рук фашистов. А ведь если кто-то причиняет сознательный ущерб достоянию другого народа, как это было во время Великой Отечественной, то обязан за это отвечать. Тем более есть документы, в которых прямо сказано: славянская культура должна быть уничтожена, она ничего не стоит. Солдатам вермахта раздавалась даже специальная памятка, о чем говорил американский обвинитель на Нюрнбергском процессе.

Я считаю, и неоднократно повторяла, что нужно выработать какое-то международное уложение, предусматривающее обязательную меру возмездия. Ведь одно дело, когда по условиям репарации возмещают материальными ценностями стоимость разрушенного завода, и совсем другое — утраченные духовные ценности. Их-то как возместить? Если бы такое уложение существовало, оно, думаю, охладило бы горячие головы и служило предостережением. А поскольку в мире все время существуют поползновения нанести кому-то ущерб, то этот документ просто необходим.

— Как вы считаете, современное искусство — я имею в виду не только изобразительное — обладает такой же глубиной мысли, экспрессией, способностью выражать своё время, как искусство минувших эпох?

— По-моему, самое трудное на свете — разобраться в том, что делается при твоей жизни, исторически верно понять ту реальность, в которой ты живешь. Я говорю и о творцах, и о тех, кто берет на себя смелость оценивать их творчество. Почему с таким благоговением мы относимся, например, к Павлу Михайловичу Третьякову? Да потому, что он обладал способностью открывать художников, талант которых ещё не замечали другие, и приобретал их картины для своей галереи. Благодаря ему Третьяковка имеет сегодня крупнейшую коллекцию русского искусства, начало которой было положено им. Подобной прозорливостью обладали и Сергей Иванович Щукин, и Иван Абрамович Морозов, которые собирали произведения французских мастеров — своих современников.

Что касается состояния искусства в новой России, то, на мой взгляд, оно пока больше удручает, чем обнадеживает. В последние 15 лет страну захлестнул поток низкопробной продукции. И собственной, и зарубежной. Влияние чужих культур на нашу отечественную оказалось в чём-то пагубным. Если брать кинематограф, театр, то даже крупные талантливые режиссеры стали прибегать к приёмам, не свойственным для России и, мягко говоря, недостойным. Их толкают на это, прежде всего коммерческие соображения. К счастью, сегодня вечные ценности начинают снова выходить на передний план. Ситуация в живописи, графике, скульптуре такова: одаренные мастера есть, но абсолютно новаторских явлений, которых требует время, я не вижу.

— Ваш музей давно знаменит работой с детьми…

— Сразу после открытия в 1912 году уникальный «музей-учебник» посещали как профессора и студенты Московского университета, так и педагоги московских гимназий. Уже с 1916 года здесь давал «эстетические уроки» выдающийся искусствовед, педагог-просветитель А.В.Бакушинский. А с 1920-х годов музей начал внешкольную работу с детьми.

Один из первых его директоров, профессор Н.И.Романов, сформулировал идею «насыщения детской фантазии образами исторической эпохи, которые помогают оживить памятники искусства», и обосновал необходимость «организации для детей занятий подвижного характера, которые могут дать им больший простор для инициативы… для моторных реакций в виде рисования по памяти или с натуры… и вообще для углубления переживаний с помощью драматизации». Эти положения активно использовались в работе с детьми. В 1928 году созданы кружки для учащихся. В зимние школьные каникулы 1935/36 года ГМИИ организовал «Первый детский фестиваль искусства в музее» — обзорные и специальные экскурсии вели виднейшие искусствоведы. В 1949 году возник школьный лекторий; в 1959-м оборудована школьная комната, а лекционный курс для старшеклассников совмещен с семинарскими занятиями в залах музея.

Мы продолжаем все эти начинания, включая работу изостудий для младших детей — от 5 до 12 лет. Гордимся и своими «семейными группами»: дети 5 — 8 лет вступают в мир искусства вместе с родителями. Со школьниками 5 — 8-х классов в Клубе любителей искусств занимаются крупнейшие специалисты. А высшая форма работы — Клуб юных искусствоведов для юношества 8 — 11-х классов и студентов младших курсов. Он открыт в 1960 году.

Новые наши подопечные — дети с ограниченными возможностями, питомцы детских домов: в штат принят арт-терапевт, для «колясочников» сделаны специальные пандусы, туалетные комнаты, столы.

К сожалению, долгие годы нехватка помещений ограничивала возможности работы с детьми. В последние десятилетия занятия в музее ежегодно посещали до полутора тысяч детей (не считая экскурсий и лекций). Назрела необходимость создания специализированного детского центра.

— Ирина Александровна, в 2006-м ГМИИ имени А.С. Пушкина устроил очередной праздник. В тихом переулке напротив основного здания музея торжественно открылся Центр эстетического воспитания детей и юношества «Мусейон». Здесь и компьютерные классы, и музыкальный салон, офортная и керамическая мастерские, роскошная библиотека… Как создавался этот уникальный комплекс площадью 2 тысячи квадратных метров, оснащенный самым современным оборудованием и не имеющий аналогов в музейной практике?

— Его название «Мусейон» (от греческого «обитель, храм муз») восходит к знаменитому античному центру культуры — Александрийскому мусейону III века до н.э., где работали ученые Средиземноморья, была знаменитая библиотека. Словом, это — образ науки и просвещения Древнего мира. Новый «Мусейон» расположился в доме пушкинского времени. Стараниями ГМИИ имени А.С.Пушкина разрушавшаяся усадьба полностью реконструирована.

Создавая Музей изящных искусств при Московском университете, профессор Цветаев думал в первую очередь о необходимости «внести художественный элемент в образование наших средних школ и в наше семейное воспитание… придать изучению истории искусства характер большей системы и прочности… дать учащемуся юношеству и публике необходимые средства к изучению искусств, к облагораживанию их вкусов и развитию в них эстетических понятий». Эту цель преследовали и мы, открывая новый Центр эстетического воспитания детей и юношества. Зачем? Хотим дать молодым ощущение счастья, а они сохранят его на всю жизнь. Вспомните строки Пушкина: «Я лирных звуков наслажденье/ Младенцем чувствовать умел,/ И лира стала мой удел"… Лира, резец, книга, кисть — мы готовы всё, чем наполнен этот дом, сделать уделом нашего юношества.

— Наверное, счастье зависит и от осуществления задуманного? Вы человек счастливый?

— В общепринятом смысле — да. Всё-таки жизнь у меня сложилась: есть любимая работа, любимая семья. Но, мне кажется, человек не может быть абсолютно счастливым или абсолютно несчастным. Думаю, и ощущение счастья возникает только по контрасту. Сейчас я занята тем, чтобы успеть сделать для музея, его будущего что-то ещё.

Член Союза писателей России Николай Головкин

http://www.ioannp.ru/publications/20 806