 |
| Храм Рождества Иоанна Предтечи на Пресне | Вячеслав Панкратов | 12.11.2007 |
— А почему выбрали изостудию, а не авиамоторный кружок, например?
— Я технически был не сильно одарен, например, разобрать-собрать велосипед не мог. Кроме того, в школе у нас была очень хорошая преподавательница по литературе и русскому языку, заслуженная учительница РСФСР Вера Константиновна Савинская. Она была энтузиастом своего дела и создала при школе целый литературно-драматический коллектив, который ставил спектакли. Я играл во многих спектаклях, причем иногда на главных ролях. Мы писали стихи и рассказы, издавали литературный журнал «Искорки», который я иллюстрировал. Но по молодости и я изловчался и писал стихи. Начиная от природы, кончая — любовью. Сейчас они смешновато выглядят…
-Помните свои стихи?
— Ну, конечно, помню кое-что. Вот, например, про любовь…
Молчаливыми садами с плачущими ивами,
Мы с тобой давно бродили девушка красивая…
Ну и так далее. Стихи были посвящены определенной особе. Потому что, все наши дела могут делаться только под знаменем любви и хороших отношений к человечеству. Степень нашей влюбленности определяет все наше творчество и нашу работу. Когда человек совершает трудовые подвиги, он должен быть влюблен, романтически влюблен, как угодно, но он должен нести над собой знамя любви однозначно. Тогда он может сделать что-нибудь приличное.
— Все время приходится вам быть в состоянии влюбленности, значит?
— Совершенно точно! У каждого человека должна быть муза. Я не шучу. Например, я реставрировал потрясающую плащаницу Успения Божией Матери на Соловки. Ну, как я мог бы эту плащаницу сделать, если бы надо мной не развивалось знамя с громким названием «любовь»? Или я один работал два года в колоннаде в Архангельском. Это закрытое помещение, усыпальница князей Юсуповых. Там я делал картину «Триумф Амфитриты» — ее площадь восемь с половиной кв. м. Делал один! Я начинал там работать, когда таял снег, и уходил оттуда, когда снег был уже по щиколотку и больше. Когда я туда приходил, меня уже ничто не отвлекало. В голове у меня сидела одна прекрасная вдохновляющая мысль. И степень моей влюбленности позволила мне эту картину в течение двух лет закончить. Когда комиссия по приемке спрашивала, сколько же народу работало над полотном, какая была бригада, я ответил, что реставрировал один.
— Но до этого Вы закончили какое-то специальное учебное заведение?
— Да, я доучился в школе до восьмого класса. И повез документы в Художественное училище 1905 года. Сдал документы, сдал все экзамены. Но не прошел по конкурсу.
-Не набрали баллы?
— Там все на букву «б» — баллы, блат… Пошел снова в школу. Снова любительские спектакли, снова Вера Константиновна. Снова изостудия. Все гуляют, а я рисую до упадка сил, до физического изнеможения. Мог написать натюрморт за один сеанс. Работал в основном акварелью. Маслом мало. Уже подготовился специально в училище, причем, хотел поступать на педагогическое отделение, на станковую живопись. Они там рисуют картины, как все художники. После девятого класса я снова пошел туда же. Я не сильно волновался, потому что очень хорошо подготовился. На вступительных экзаменах даже помогал каким-то своим знакомым. Сдал снова все экзамены, и снова не прошел по конкурсу. Пошел снова в школу, снова занимался в изостудии. После десятого класса я уже повзрослел, стихов поменьше стал писать. И пошел снова в училище 1905 года. И снова не прошел по конкурсу. Итого: три — ноль в их пользу. Но ведь после десятого класса не вернешься в школу.
— Устроились на работу?
-Да, нашли мне хорошую работу в конструкторском бюро. А документы-то валялись в училище, в приемной комиссии. Я поехал за ними, когда люди уже неделю отучились. Отправился в учебную часть за документами. Выдали мне их, я эти бумажки скомкал и сунул в карман. Иду по знакомому коридору, и вдруг слышу, меня окликают, мол, стойте, стойте, подождите немножечко. Я мрачно спрашиваю: «В чем дело?». Они говорят: «Не уходите, где ваши документы?». Вот они — достал их, распрямил. Оказалось, что один из новых студентов с первого курса так сильно отмечал свое поступление, что его сразу же и отчислили. А меня взяли после первой недели обучения на первый курс.
— И вы стали учиться на художника или на реставратора?
— Тогда в училище 1905 года только открыли реставрационное отделение. Я-то хотел на педагогическое, хотел быть художником, но попал на реставрационное. У них там тоже станковый уклон, тоже композиция, такая же программа, как на педагогическом отделении. И плюс к тому большое количество специальных наук — реставрация масляной живописи, темперной живописи, технико-технологические исследования, спецхимия и всякие специальные науки. Даже фотодело. Училище организовали только-только. И в нем был очень сильный преподавательский состав для обучения реставраторов Советского Союза. В нем преподавали мастодонты нашей русской реставрации: Александр Александрович Зайцев, реставратор по масляной живописи, Екатерина Юрьевна Иванова, которую студенты в шутку называют «бабушкой русской реставрации». Юрий Александрович Рузавин — реставратор темперной живописи, он сейчас руководит отделом темперной живописи в Научно- исследовательском институте реставрации (НИИР). Юрий Израилевич Гренберг — технико-технологические исследования, он подвел научную основу под всю советскую реставрацию. Я попал на курс, где преподавали Ю.А. Рузавин и А.А. Зайцев — самые большие реставраторы всех тех прошлых времен и современности. А.А. Зайцев писал почти все наши учебники. При этом он не только занимался деликатной реставрацией, но и не гнушался более грубой работы — мог что-то выпиливать, строгать, заставлял и нас, студентов, выполнять все самые грязные работы, которые вроде бы реставратор в белом халате делать не должен. Ю.А. Рузавин научил нас копированию икон и многому другому. Я проучился два года. Тут пришло время идти в армию.
— Не боялись идти в армию?
— По тем временам, те люди, которые служили в армии, считались нормальными, а не дебилами, как сейчас. Тогда как раз те, кто не служил, воспринимались как ненормальные. Я с братом попал в одну часть. Иногда я свои увольнения использовал для того, чтобы заниматься реставрацией. Когда мы еще учились, нас отправляли на практику в разные реставрационные мастерские — кого в Грабаря, кого в Исторический музей. Я попал в Исторический музей, к Есаулову Ивану Федоровичу, старому реставратору, который начал заниматься реставрацией сразу после войны, как пришел с фронта… В мастерской Исторического музея осталась недоделанная картина. И я в увольнениях приходил в музей и заканчивал эту картину. В армии я был художником, рисовал плакаты, освоил шрифты, то есть с пользой провел эти два года и один месяц. Ничего плохого про армию сказать не могу. Когда пришел из армии — весил 73 кг при моем росте. Я там отъелся, занимался спортом. И не переставал рисовать.
— Когда вернулись из армии, возобновили учебу?
— Да, пришел снова в училище. А в учебной части на меня странно так смотрят. В чем дело? Извините, говорят, вам придется учиться в группе, где одни девицы. Потому как, чтобы повысить дисциплину, набрали женскую группу реставраторов. Батюшки! 12 девиц — один я. Девицы эти мне сразу говорят — ты сам уйдешь или тебя выгонят? Я говорю — ну, зачем, буду с вами до конца учиться. И со всеми подружился. Так я попал на курс к Екатерине Юрьевне Ивановой, которая ныне работает в литературном музее А.С. Пушкина. Она такая нежная, маленькая женщина, девочек наших называла «малюточками». Думаю, меня-то в какие малютки она запишет? Но и мне место нашлось. Всю техническую часть я взял на себя: помогал, например, делать и собирать подрамники. Или едем мы на практику в город Пермь, в художественную галерею, начнут местные ухажеры к девушкам вульгарно приставать, а я их отстраняю, оберегаю девчонок.
Диплом я делал по масляной живописи. А когда закончил учебу, то пошел в мастерскую к Ивану Федоровичу Есаулову. Он тогда ушел из Исторического музея и организовал отдел реставрации масляной живописи на холсте в ВПНРК, ныне ГУп «Центрреставрация». А поскольку он был один, то взял тех, кто у него учился и был на практике. Например, Анатолия Волошина, Любу Гречину из нашей группы, взял меня. И уже у него мы освоили практику реставрации. Ивана Федоровича знали во всех музеях, например, в Кусково мы реставрировали многие картины. Потом я с ним ездил в Ростов Великий и впоследствии получил в наследство все те объекты, с которыми работал Иван Федорович. В Литературном музее мы отреставрировали почти всю коллекцию. Например, в Москве всего четыре картины Михаила Юрьевича Лермонтова. Иван Федорович в свое время приводил их в экспозиционное состояние. После эти картины реставрировал я. Портрет Параскевы Жемчуговой из Кускова Иван Федорович реставрировал. Потом в связи с неправильной экспозицией он пришел в негодность. И уже я реставрировал этот портрет.
— Приходилось ли реставрировать иконы?
— Как-то к нам пришел холст из ростовско-ярославского музея. Какое-то черное, жесткое полотно, как фанера, с непонятным изображением, которое было несколько раз дублировано. На холсте какие-то вставки, залипушки. Когда я стал расчищать, то увидел портрет царевича Димитрия, причем, самый древний из всех имеющихся изображений. Этот мальчик стоял одинокой фигуркой, с ножичком на фоне пейзажа ростовского Кремля. Лик у него был совершенно бесподобный. Этот портрет писали ростовские живописцы. С изображения была сделана калька. И теперь иконы царевича Димитрия пишутся с этой кальки, с этого изображения, оригинал которого находится в музее в Ростове Великом. То есть, не просто удалось отреставрировать светскую икону, но и перевести потом ее в каноническое изображение. Такие случаи бывали и позже. Например, реставрировал я изображение Амвросия Медиоланского для Оптиной пустыни. Тогдашний эконом о. Иосиф нашел икону и привез ее мне. Когда я стал расчищать изображение, то понял, что изображения-то нет, что по утраченной иконе кто-то тупой кистью нарисовал такое изображение, которые нельзя назвать церковным. Осталась только графья на левкасе.
— Что такое графья?
— Начерченный на левкасе первичный рисунок, который делался иногда методом процарапывания. То есть у нас сохранилась только прорись св. Амвросия Медиоланского. И с нее была сделана калька. Ее потом и утвердили как реконструированное изображение Амвросия Медиоланского. По этой кальке было воспроизведено изображение святого, сейчас этого святого рисуют по этому канону. Или был заказ из Орловской области на изображение мученика Кукши. Я побежал к настоятелю храма Спаса Нерукотворного Андроникова монастыря о. Вячеславу Савиных, который знает всех святых и все прориси. А он говорит, что прорисей и изображений мученика Кукши нет, а есть только словесное описание: борода кудлатая, волосы растрепаны, крест выше головы, а на свитке написано «И придут с севера, востока, запада и юга, и возлягут в Царствии Божием». И вдруг мне звонят знакомые из Киева, и говорят, что нашли в Киеве, в одном храме, на столбе изображением мученика. И они тут же напечатали разрешение на фотографиксацию, быстро заслали фотографов, напечатали фотографию. Я день рисую и в ночь отправляюсь на утверждение эскиза в Орел к ныне покойному архиепископу Глебу. И получился у нас очень хороший мученик Кукша, с кудлатой бородой, крест поднят, и такой он строгий, что заставлял людей окаянных, на него взглянувших, встрепенуться и вздрогнуть. Потом это изображение было калькировано и сохранено в прорисях.
— Работали, наверное, не только с Оптиной Пустынью?
— Нет, конечно. Так, я был очень хорошо знаком с убиенным о. Серафимом, иеромонахом Данилова монастыря. Он очень сильно разбирался в искусствах, понимал в иконописи, считал, что иконописное изображение на холсте — ничто иное, как один из этапов развития древнерусской живописи. При нем я отреставрировал очень много парсун на холсте, которые ныне хранятся в музее Данилова монастыря. Тогда же мне довелось реставрировать потрясающий портрет митрополита Платона. Небольшого размера 50×60 см, но на этом портрете было только 123 кв. см. прорывов. Картина представляла собой сплошную дырку, и кроме этого, была закрашена варварским способом. Казалось, там нечего реставрировать. Но когда я сделал пробные расчистки, то впал в оторопь. Например, появилась рука митрополита, а на ней жилочки какие-то, прожилочки, на столе перо лежит. И лик — потрясающий. Я восстановил этот портрет. Говорят, аналогичный ему находится в музее Троице-Сергиевой Лавры. Когда я работал, имел счастье прочитать «Душеспасительные поучения митр. Платона». В этой книге он дал объяснение всем делам и событиям. Писал, что, например, такое есть художество, что такое грех. Я даже запомнил наизусть: «Мы люди окаянные, и грех свой, как змею замерзшую держим за пазухой, отогревая теплом тела своего, и ждем, когда она оживет и нас же усякнет». Или: «Человек есть беспомощное создание, который не должен говорить — я должен, я знаю и умею, а, уповая на помощь Божию, стремиться к совершенству». Имея счастье реставрировать этот портрет, я имел счастье прочитать, что он писал.
— То есть, вы каждый раз, когда реставрируете, изучаете житие, или, если это светская живопись, узнаете о художнике?
— Конечно, изучаю, читаю. Потому что, кто я такой, чтобы ничего не зная о святом, что-то там рисовать. Например, когда я реставрировал для Рязанского Иоанно-Богословского монастыря изображение Любови Рязанской, прочитал ее житие. Тогда как раз в Петербурге канонизировали Ксению Петербуржскую. А в Рязани люди тоже не лыком шиты. И они канонизировали Любовь Рязанскую. А мне опять повезло. Я реставрировал единственное прижизненное изображение Любови Рязанской, которое было написано маслом на картоне. Она изображена в платочке и кофточке с крестиками. Самое удивительное, что этот портрет был написан на картоне, а с обратной стороны на нем печать и какие-то иностранные буквы. Оказалось, это печати багетной мастерской по изготовлению рам. А я заметил под портретом другое изображение. Сделали рентгенограмму и видим, что изображение святой местный художник нарисовал на каком-то западно-европейском пейзажике!
— Есть ли какая-то разница — реставрировать икону или просто картину? Как-то выбираете, предпочитаете, что реставрировать?
— Как врач не выбирает себе больных, так и мы не выбираем. Даже художественное достоинство картины не должно отражаться на качестве реставрации. Если даже картина написана не очень профессионально, ты все равно реставрируешь ее, также как врач лечит больного — бедный он или богатый. Конечно, когда реставрируешь иконы, то чувствуешь какое-то упоение, удовлетворение, не рассуждаешь уже о материальной стороне, о художественных достоинствах. Очень люблю реставрировать изображения прп. Серафима Саровского. Я делал одно из первых прижизненных изображений Серафима Саровского, на котором нимб был нарисован значительно позднее изображения. Реставрировал его портрет на камне, изображение с топором на фоне домика. Мне приходилось работать с такими шедеврами, которые и не снились нормальному человеку. Например, в музее Архангельское мне довелось реставрировать все картины Робера, восемь пейзажей. Работал с картинами Пиросманишвили. Сейчас мы восстанавливаем великолепные вещи из музея Тропинина.
— А если картина не очень профессиональная, как Вы сказали, не возникает желания улучшить ее?
— Нет, художник-реставратор — это художник для художников. Он не должен ничего изменять. У нас существует определенный принцип — ты не имеешь права подправлять картину. Я не должен вносить изменения в авторский замысел художника. Например, попадались недописанные картины Ивана Ивановича Шишкина, где видно сначала карандашный рисунок, а с правой стороны картины — уже великолепно нарисованный пейзаж. Какое же я имею право закончить за Ивана Ивановича его картину? Или незаконченная картина Михаила Васильевича Нестерова. Да разве я могу вместо Михаила Васильевича Нестерова что-то подрисовать? Соблюдая принципы русской реставрации, мы восстанавливаем живопись в пределах утрат.
— Кто-то проверяет Вашу работу, работы других реставраторов?
— Да, у нас существует научный реставрационный совет, есть методический совет. Если реставрация сложная, то все вопросы решаются коллегиально. На совет приглашаются реставраторы первой и высшей категорий из мастерских Грабаря, из НИИРА. Мы собираемся вместе и определяем реставрационное задание — что надо делать с этой картиной. Например, картину надо дублировать на новый холст, заделать прорывы. Все процессы следуют в определенном порядке, через который мы не можем перешагнуть. Кому-то это задание выдается. Реставратор может иметь какую-то категорию — третью, вторую, первую. И для каждой категории существует перечень работ, которые может выполнять этот специалист. Реставратор третьей категории имеет право выполнять техническую реставрацию по укреплению грунто-красочного слоя и т. д. Реставратор первой категории имеет право руководить всеми видами реставрационных работ. В 1979 году я имел счастье получить первую категорию после успешной реставрации картины «Лукреция» из музея Кусково. Эта картина не подлежала хранению и экспозиции, она была в аварийном состоянии. Ее хотели списывать. На ней сначала даже не могли рассмотреть изображение. И мы с Любой Гречиной вдвоем взяли эту картину на реставрацию. И в течение года-полутора собирали ее из ничего.
— А что-то изменилось за 20 лет в реставрации? В науке?
— В основном, наука реставрация формировалась в 60−70 годы. Нас учили на самом подъеме. Сейчас появились многие новые материалы, реставрационные процессы усовершенствовались. Например, недавно появился синтетический клей за заклеивания прорывов встык.
— Существует ли русская реставрационная школа?
— Да, она существует. С небольшими подразделениями. Более консервативная на периферии. Например, владимирское преподавание отличается от московского — оно более правильное, более спокойное. Московское преподавание более заумное, научное. А в Петербурге — своя специфика. Например, из-за более влажного климата, они используют более сильные клеи, кладут больше пластификатора. И можно сразу увидеть, где реставрировалась картина — в Петербурге или в Москве. Например, очень четко определяется школа реставрации по степени отношения к технической реставрации. Когда натягивают картину на подрамник, каждая мастерская имеет свой почерк. Например, способ заделки оборотной стороны. В принципе, каждая мастерская должна работать как одной рукой. Никакого творческого подхода к работе быть не должно.
— Вы говорите, творчества нет. А хочется самому рисовать?
— Хочется — рисуй.
— А вы рисуете?
— Нет. Среди реставраторов я знаю только одного члена Союза художников — Анатолия Макарова, он получил высокую категорию по реставрации масляной живописи. Он творчески активный человек, напоминающий по своей активности Ван Гога. А.А. Зайцев, правда, тоже очень серьезно занимается своим творчеством. Но в основном реставратор — это художник для художников.
— Что нужно, чтобы стать реставратором?
— Просто надо очень любить искусство. И не сильно заноситься. Все художники втайне отмеряют себе местечко в истории искусства, где-нибудь с краю, с боку. Мол, я не умею рисовать, так, может, я в какой-нибудь авангард влезу. А реставратор не должен думать об этом. Он должен любить и понимать искусство. И мы смотрим на картину иначе, чем художник. Художник смотрит: о, как красиво, какой колорит, какая заря, какое небо, как нежно нарисован туман. Мы смотрим, как это сделано, смотрим на внутреннюю структуру компонентов этой картины.
Художник не может даже профессионально заделать дырку на своей картине. Если он начнет ее реставрировать, то перекрасит всю картину. Был такой случай — во время одной экспозиции с выставки привезли картину, всю грязную. Мы грязь с нее смыли. Потом художник — а он живой — похвалил, мол, хорошо. И вдруг как закричит: «А это что сковырнули? Вот здесь на небе была звездочка!». Какая звездочка? Это же какая-то шпаклевка! Плевок какой-то! А он возмущается: «Да это смысл моей картины». Называлась она то ли «Вечность», то ли «Над вечностью». То есть, эта грязь является смыслом картины. Ну, ты живой — живой, иди ты поставь эту точку. Или давай мы тебе эту точку поставим. Некоторые, конечно, маразмируют, и от неумения или творческой немощи такой ерундой занимаются. А мы даже когда копируем, то не так, как художник копирует — срисует, чтобы похоже было, и ладно. Мы копируем, соблюдая всю последовательность процессов, технологию автора, повторяем все действия художника. Мы не копируем методом срисовывания, мы копируем так, как надо.
Вячеслав Панкратов — художник-реставратор 1-й категории, специалист по станковой живописи
С Вячеславом Панкратовым беседовала Анна Гальперина
http://www.ioannp.ru/publications/13 741
