 |
| Правая.Ru | Сергей Лабанов | 10.11.2007 |
Пока на данный момент наиболее объективную оценку событий дали В.В. Кожинов, О.А. Платонов и, написавший «Бесконечный тупик» Д. Галковский. Говоря о 1937 годе, нельзя не сказать и о самой фигуре Сталине, являющегося сегодня предметом ожесточённых споров: либералы, патриоты, е монархисты, коммунисты его боготворят и ненавидят.
Однако, прежде чем переходить к событиям 1937 года, необходимо вернуться на несколько лет назад, к событиям конца 1934 года, к моменту окончательного перехода Сталина к патриотическим идеям и репрессиям по отношению к так называемой «ленинской гвардии».
Как вполне справедливо отмечает О. Платонов, именно в это время «постепенно меняется и характер большевистского террора». Если в 20-начале 30-х годов он имел преимущественно антирусскую направленность, то с середины 30-х годов «превращается прежде всего в наступление против антирусских, антигосударственных, космополитических» сил — профессиональных революционеров, большевиков, агентов многих иностранных разведок, масонов, то есть против тех организаторов геноцида против русского народа и братских народов России. И актом исторического возмездия стал сам факт того, что бывшие организаторы зловещего механизма подавления и террора стали жертвой рождённого ими детища.
Интересен взгляд на эту проблему и В.В. Кожинова. Сам Вадим Валерьянович особенно много писал на эту тему в последние годы своей жизни (достаточно вспомнить его главу «Загадка 1937 года», вошедшая в его книгу «Россия. Век ХХ. 1901−1939»). В ней он справедливо отметил, что и те, кто заняты сегодня выявлением «палачей», а с другой стороны «жертв» 1937 года, едва ли способны приблизиться к истинному пониманию сути дела, так же как и те, кто видят главного или даже единственного «палача» в Сталине, в его личном характере и индивидуальной воле.
Кожинов приводит по этому поводу высказывание Дмитрия Галковского из «Бесконечного тупика». Он как бы подводит итог с точки зрения своего поколения: «Какой год был самым счастливым за последние сто лет русской истории? Страшно вымолвить, но 1937… 37 -й это год перелома кривой русской истории. Началось «выкарабкивание"… 1937- это год смерти революционного поколения. Конечно, прогресс после 1937 можно назвать прогрессом лишь в соответствии с предыдущей глубиной падения. Но всё же…».
Об этой эпохе, с разных позиций писали современники событий: Л. Троцкий и Г. Федотов. Первый написал «Преданную революцию», а второй «Сталинократию». Оба написали в 1936 году, как бы предваряя основные события следующего года.
Давайте выслушаем обоих. Вначале, вот что говорил Троцкий: «Достаточно известно, -писал он, — что каждая революция до сих пор вызывала после себя реакцию или даже контреволюцию, которая, правда, никогда не отбрасывала нацию полностью назад, к исходному пункту… Жертвой первой же реакционной волны являлись, по общему правилу, пионеры, инициаторы, зачинщики, которые стояли во главе масс в наступательный период революции…».
И далее Троцкий конкретизировал понятия «реакция» и «контреволюция» непосредственно на «материале» жизни СССР в середине 1936 года: «…вчерашние классовые враги успешно ассимилируются советским обществом… - писал он. — Ввиду успешного проведения коллективизации «дети кулаков не должны отвечать за своих отцов.». Мало того: «…теперь и кулак вряд ли верит в возможность возврата его прежнего эксплуататорского положения на селе. Недаром же правительство приступило к отмене ограничений, связанных с социальным происхождением!» — восклицал в сердцах Троцкий.
В том же 1936 году, Георгий Федотов, эмигрировавший из СССР осенью 1925 года, то есть сравнительно поздно, что обеспечивало ему хорошее знание советской действительности, утверждал в работе «Сталинократия», что 1934 год начал «новую полосу русской революции… Общее впечатление: лёд тронулся. Огромные глыбы, давившие Россию семнадцать лет своею тяжестью, подтаяли и рушатся одна за другой. Это настоящая контреволюция, проводимая сверху. Так как она не затрагивает основ ни политического, ни социального строя, то её можно назвать бытовой контреволюцией. Бытовой и вместе с тем духовной, идеологической… право юношей на любовь и девушек на семью, право родителей на детей и приличную школу, право всех «на весёлую жизнь», на ёлку (в 1935 году было разрешено украшать новогодние ёлки — Прим. С.Л.) и на какой-то минимум обряда — старого обряда, украшавшего жизнь, — означает для России восстание из мёртвых…».
И далее: «Начиная с убийства Кирова (1декабря 1934 года) в России не прекращаются аресты, ссылки, а то и расстрелы членов коммунистической партии. Правда, происходит это под флагом борьбы с остатками троцкистов, зиновьевцев и других групп левой оппозиции. Но вряд ли кого-нибудь обманут эти официально пришиваемые ярлыки. Доказательства «троцкизма» обыкновенно шиты белыми нитками. Вглядываясь в них, видим, что под троцкизмом понимается вообще революционный, классовый или интернациональный социализм… Борьба… сказывается во всей культурной политике. В школах отменяется или сводится на нет политграмота. Взамен марксистского обществоведения восстанавливается история. В трактовке истории или литературы объявлена борьба экономическим схемам, сводившим на нет культурное своеобразие явлений…».
При этом характерно, что Георгий Федотов здесь же вспомнил о Троцком: «Революция в России умерла. Троцкий наделал много ошибок, но в одном он был прав. Он понял, что его личное падение было русским «термидором». Режим, который сейчас установился в России, это уже термидорианский режим. Это режим Бонапарта».
Немаловажно, что единое понимание (правда, с совершенно разной «оценкой») происходящих в 1934−36 годов событий было высказано двумя совершенно различными деятелями. Правда, при этом, они оба явно преувеличивали результаты «контреволюционных» изменений, делая это опять-таки по разным причинам: Троцкий стремился как можно более решительно разоблачить «предательство Революции», а Федотов — напротив, — внушить надежду на «воскрешение» России, какой она была до революционного катаклизма. И всё-таки, и тот, и другой взгляд мешал более объективному пониманию ситуации.
В рассуждениях Троцкого с очевидностью предстаёт «дурное» противоречие: он ведь сам заявил, что «каждая революция» сменялась «реакцией» или даже контреволюцией», то есть справедливо увидел в перевороте 1934−36 годов воплощение неотменимой исторической закономерности, однако далее начал негодовать по поводу вполне «естественных» последствий этого поворота истории (т.е. определённое восстановление прошлого).
В свою очередь, Федотов совершенно уместно напомнил о ходе Французской революции, которая закономерно породила Наполеоновскую империю, однако тут же заговорил о возможности «восстановления из мёртвых» дореволюционной России, — хотя, как ему хорошо было известно, ни «бонапартизм», ни даже позднейшая реставрация монархии (произошла в 1814 году) не смогли полностью «отменить» основные результаты Французской революции.
При этом, при всех оговорках, и Троцкий, и Федотов были правы в основной своей мысли, — в том, что страна, начиная с 1934 года, переживала «контреволюционный» по своему глубокому смыслу переворот.
Нельзя не вспомнить и о том, что в 1929−30-х годах по обвинению в «монархическом заговоре» и других подобных грехах было арестовано большинство виднейших историков России разных поколений — С.В. Бахрушин, С.К. Богоявленский, С.Б. Веселовский, Ю.В. Готье, Б.В. Греков, В.Г. Дружинин, С.Ф. Платонов, Е.В. Тарле, А.И. Яковлев и другие. Но всего через несколько лет, все они, — за исключением Любавского, Платонова и Рождественского, которые, увы, не дожили до освобождения — не только возвратились к работе, но и вскоре удостоились самых высоких почестей и наград. К этому следует добавить, что почти все «обвинители» С.Ф. Платонова и других, начиная от марксистских историков Г. С. Фридлянда и М.М. Цвибаха и кончая руководителями ОГПУ и ЦККВКП (б) Я.С. Аграновым и Я. Х. Петерсом были в 1937−38 годах репрессированы. Поистине символическим актом явилось переиздание в том же 1937 году основного труда скончавшегося в 1933 году, главного обвиняемого, С.Ф. Платонова, и избрание в 1939-м недавних «врагов» Ю.В. Готье действительным членом и С.В. Бахрушина — членом-корреспондентом Академии Наук.
При этом, приписывание Сталину роли инициатора того (разумеется, весьма относительного) «воскрешения» России, которое произошло в середине 30-х годов, несостоятельно хотя бы потому, что в это время в стране было немало людей, которые никогда и не «отказывались» от тысячелетней России, несмотря на риск потерять за эту свою приверженность свободу или даже жизнь. Ведь именно таковы были взгляды историков пострадавших в 1929−30 гг. То же самое было присуще и Сергею Есенину (погибшему за 12 лет до этого, в 1925 году) и его кругу, доживших до 30-х годов (Клюев, Клычков, Павел Васильев и др.), которых начали арестовывать в 20-х годах. И с теми, или иными оговорками это можно сказать и о таких писателях как М.А. Булгаков, Иван Катаев, Леонид Леонов, Михаил Пришвин, Алексей Толстой, Михаил Шолохов, Вячеслав Шишков, да и многих и многих других. А также философов А.Ф. Лосеве и о. П.А. Флоренском, М.М. Бахтине.
И именно эти люди этого склада ума и мировоззрения вели очень упорную и долгую борьбу за Россию, и совершенно ясно, что поворот середины 30-х годов был подготовлен и их усилиями.
Но есть и другой аспект дела: именно те люди, против которых были прежде всего и главным образом направлены репрессии 1937 года прежде всего и главным образом направлены репрессии 1937−38 годов, создали в стране сам политический климат, закономерно породивший беспощадный террор. Более того, именно этого типа люди всячески раздували пламя террора непосредственно в 1937 году.
Таким образом, сам по себе террор 1937 года — это порождение не козней каких-либо «злодеев», а всей атмосферы фанатической беспощадности, создавшейся в условиях революционных катаклизмов. И согласно этой логике, понятны трагические судьбы О.Э. Мандельштама, Н. Клюева, С. Клычкова, П. Васильева, о. П.А. Флоренского и др. Но в это же время, были уничтожены почти все участники октябрьского переворота 1917 года. Вот каковы гримасы истории.
Во многом история повторяется. Сейчас мы переживаем начало поворота от либеральных реформ и приближаемся (разумеется на новом этапе) к воззмездию. Только вот, что останется от нынешних либералов и демократов и западников мы пока не знаем. Что ж, посмотрим!
